Войны начинают неудачники - Вадим Панов

— Как полиция? — Владик озадаченно посмотрел по сторонам. — Эй, не стреляйте, я свой!

— Брось пушку и выходи с поднятыми руками!

— А бить не будете? — осведомился Васькин.

В коридоре задумались:

— А ты кто?

— Лейтенант Васькин, отдел специальных расследований. Позвоните Корнилову, он знает, что я здесь.

На этот раз на лестнице размышляли подольше:

— А что с нашим лейтенантом?

— Живой, — сообщила с кухни Люся, — я его только по голове сковородой стукнула.

— А кричал он почему?

— Я на него кофе вылила.

На лестнице громко выругались.

Клим посмотрел на сержанта, стоящего на площадке с мобильным телефоном в руке:

— Ну и что?

— Корнилов подтверждает, что посылал сюда своего лейтенанта. Говорит, что мы мешаем расследованию. Ругается.

Клим тяжело вздохнул:

— Ладно, Васькин, мы входим, не стреляй.

Глава 11

Москва, Ленинградский проспект, 27 июля, вторник, 14:41

На эту встречу Корнилов приехал на метро. Отправив Васькина к подруге Головина, а Палыча в управление, он доехал до «Сокола», вышел на улицу, закурил, бросил старой нищенке завалявшийся в кармане полтинник, не спеша обогнул громадный жилой дом, построенный еще при Сталине, и оказался в уютном московском дворике, густо усаженном тополями и кустами сирени. Чинные старушки у подъезда обсуждали горячие мировые новости, две молодые мамаши, покачивая коляски, листали последний номер «Космополитен», а в песочнице возилась шумная стайка детей. Мирный летний дворик, островок спокойствия в стремительном потоке столичной жизни.

На лавочке, спрятавшейся в густой тени, Корнилова ждал маленький сухонький старичок в неброском сером костюме и мятой панаме. В одной руке он держал старомодные солнцезащитные очки, а другой лениво водил по пыльному асфальту длинным тонким прутиком.

Одинокий пенсионер, укрывшийся в тихом скверике от городской суеты. Возможно, выгуливающий внуков или ожидающий старого приятеля на партию в шахматы. Ни один взгляд не задержался бы на старичке больше секунды. Корнилов бросил сигарету в ближайшую урну и присел на лавочку, он никогда не позволял себе опаздывать на их нечастые встречи. Слишком плотный график работы был у этого «пенсионера».

— Добрый день, Генрих Карлович.

— Здравствуй, Андрюша, здравствуй, — ласково отозвался старичок, продолжая вычерчивать на пыльном асфальте причудливые узоры. — Что ж ты курить до сих пор не бросил? Дети ведь маленькие.

— Я дома не курю, — признался Корнилов.

— И нигде не надо, — старичок поднял на майора выцветшие глаза. — Ты ведь уже три раза бросал.

— Четыре, — поправил его Андрей, — не получается.

— Странно, — мягко проговорил Генрих Карлович. — На мой взгляд, ты достаточно волевой человек.

— Может, просто не хочу? — предположил майор.

Старичок покачал головой, Андрей улыбнулся. В семье Корниловых гости бывали часто. Его отец, главный конструктор крупного оборонного завода, был завзятым театралом, обожал веселые праздники, другими словами, скучать своим близким не позволял. Поэты, артисты, ученые, чтение новых произведений, оживленное обсуждение и жаркие дискуссии на любые темы окружали Андрея с детства. В этом ярком обществе сухонький и всегда спокойный мужчина со странным именем Генрих Карлович выделялся разве что великолепным знанием английского и немецкого языков, а также умением процитировать в оригинале не только классику, но и современную иностранную литературу. О том, чем он занимается, Корнилов узнал в последнем классе школы, когда тихий Генрих Карлович предложил сыну своего лучшего друга связать дальнейшую карьеру с военной разведкой. Андрей отклонил предложение, но с тех пор прислушивался к советам старика с особым вниманием.

— Я просмотрел документы, о которых ты спрашивал, — перешел к делу Генрих Карлович. — Лебедев действительно служил в ГРУ. В спецназе мы промучили его недолго, около года, а потом забрали в другое подразделение. Он прекрасно говорил на испанском и французском, уникальный случай для мальчишки из детдома. Мы нашли ему работу, где он мог применить эти знания.

— Значит, его личное дело я точно не увижу, — вздохнул Корнилов.

— Спроси у меня.

— Почему он ушел от вас?

— Все когда-нибудь уходят.

— Вы знаете, чем он занимался на гражданке?

— Лебедь не ушел в криминал, это совершенно точно, — медленно ответил старик. — Игорек был воспитан совершенно иначе.

— Лебедь?

— Так его называли.

— Он погиб в перестрелке.

— Перестрелки не всегда связаны с криминалом, Андрюша.

— Это была ваша операция? — угрюмо спросил майор. — Я имею в виду стрельбу на проспекте Вернадского и все, что с ней связано.

— Мы очень редко лезем во внутренние дела, да и действуем гораздо тоньше.

Слову старичка Корнилов верил. Хотя и был несколько разочарован. Ответь Генрих Карлович по-другому, все встало бы на свои места, и дело было бы мгновенно закрыто. Майор задумался.

— В той перестрелке он был не один.

— Лебедь был командный игрок. Разработкой и руководством операциями, как правило, занимались другие люди.

— У вас есть предположения, с кем он мог быть?

Генрих Карлович улыбнулся:

— Я всегда говорил, что мы много потеряли, когда ты отказался от сотрудничества. Хватка у тебя железная.

Корнилов полез было за сигаретами, но остановился и рассеянно погладил ладонью пиджак.

— Тем не менее?

— Игорек покинул нашу систему вместе со своим командиром. Очень ценным игроком, если продолжать использовать эти термины.

— Одним из резидентов?

— Нет, — Генрих Карлович слегка поджал губы. — Управление, на которое они работали, занимается выполнением деликатных миссий.

Андрей ожидал подобного ответа. Дерзость, с которой действовали нападавшие на Ленинском проспекте, выдавала профессионализм убийц и их богатый жизненный опыт.

— А как с воспитанием у этого игрока? — спросил майор. — Он не мог уйти в криминал?

— Ни в коем случае. Слишком мелко для него.

— Вчера ночью, — сказал Корнилов, медленно подбирая слова, — ваш специалист по деликатным миссиям уложил на Ленинском проспекте одиннадцать человек.

— Одиннадцать? А сколько было всего?

— Одиннадцать и было.

— Тогда все в порядке.

— Он опасен, Генрих Карлович.

Старик отрицательно покачал головой:

— Нет. Но даже если произойдет нечто экстраординарное, мы сумеем его нейтрализовать.

— И все-таки я бы очень хотел поговорить с этим человеком.

— Найди и поговори, — предложил старичок. — Извини, Андрюша, но здесь я тебе не помощник. Хочу только добавить, что тот, с кем ты планируешь побеседовать, объявлен в бессрочный розыск в шести странах мира. Причем ищут его по имени и внешним данным, которые давно изменились. Он не оставляет следов. Но даже если тебе повезет, система его прикроет.

— «Очень ценный игрок»?

Старичок улыбнулся:

— Система — это навсегда.

— Как его имя? — понимая, что вряд ли услышит ответ, тем не менее спросил Корнилов.

— Этого я не скажу. И еще один совет, Андрюша: не подавай официальный запрос в Генштаб. Сегодня утром я убрал из личного дела Лебедева все ненужные подробности. Больше того, что я рассказал, ты не узнаешь.

Старичок поднялся, но не ушел:

— У меня к тебе просьба, Андрюша.

— Да, конечно, — Корнилов тоже встал. — Я вас слушаю.

— Я хотел бы забрать тело Игоря, — тихо сказал Генрих Карлович. — Он должен быть похоронен с воинскими почестями.

— Завтра, — майор откашлялся. — Пусть ваши ребята приедут завтра.

— Хорошо. — Старичок отбросил в сторону прутик и, не прощаясь, направился в сторону улицы.

Оставшись один, Корнилов прикурил сигарету и, глядя на тонкий вьющийся дымок, тихо покачал головой. Опять пустышка. Система не выдает своих, а значит, о спецназовском следе можно позабыть. Андрей достал из кармана пакетик с обсидиановым ножом и снова, в какой уже раз, задумчиво повертел его в руках.

Частная фотостудия

Москва, улица Плющиха, 27 июля, вторник, 14:50

Дверь в студию Марина нашла легко. Тяжелая, металлическая, обитая черным кожзаменителем и украшенная наглым круглым глазком, она находилась в торце старого, сталинского дома. Справа от нее, на стене, было нацарапано короткое английское ругательство, и Марине стало чуточку обидно за москвичей. В ее родном городе предпочитали ругаться по-русски, что получалось куда весомее и разнообразнее. Она поправила блузку, вздохнула и решительно нажала на кнопку звонка.

Дверь открылась сразу же. Мужчина на пороге внимательно посмотрел на девушку и широко улыбнулся:

— Марина?

— Да, здравствуйте.

— Я — Алик. Проходи.

Девушка была немного разочарована. Запомнившийся ей приятный баритон оказался самой яркой черточкой фотографа. В остальном хозяин студии был чуть более толст, чуть более лыс и чуть ниже ростом, чем она предполагала. К тому же он был одет в поношенные джинсы и белую майку, оставляющую открытыми круглые белые плечи.