Я выбираю свободу! - Дарья Кузнецова

— Так, у всех сетки есть? — на ходу спросила она у своего выводка. Дети, настороженно косящиеся на нас, дружно закивали и загомонили. — Бегите на тот край пляжа, собирайте ракушки. Старайтесь найти наиболее крупные и целые. Можно не целые, но лучше — покрупнее и наименее обтрепанные волнами. В воду без меня не лезть, не хватало еще вас спасать. Договорились?

— А как же ты? — упрямо уточнил один из мальчишек. — Вдруг что-то случится?

— Не волнуйся, Мар, мне ничего не угрожает.

— А светлый? — подозрительно переспросил еще один, и я почувствовал, как Инталор сжался взведенной пружиной.

— Мальчики, идите. Светлый или нет, мы прекрасно разберемся сами, — строго возразила Тилль, и детвора, поминутно оглядываясь, гурьбой двинулась вдоль пляжа. — Привет, — неуверенно обратилась ко мне целительница, переводя взгляд с меня на мальчика и обратно. — Можно поинтересоваться, кто ты? Чей? — Наконец взгляд ее остановился на ребенке.

— Привет, — кивнул я, с удивлением ощущая некоторую неловкость. Проведенная вместе ночь слишком врезалась в память, и взгляд против воли то пытался уцепиться за чувственные губы, то скользил по вырезу блузы, то очерчивал стройный стан. Даже хорошо, что здесь оказался Инталор: присутствие мальчика дисциплинировало и заставляло думать не только о том, насколько нежная у этой Перворожденной кожа…

В общем, не думать о ней было сложно, но благодаря ему — возможно.

— Дедушкин, — задиристо отозвался эльф. — Эль Бельфенор сказал, что у меня есть дедушка!

Тилль подняла озадаченный взгляд на меня, и я честно пояснил, чьим сыном является этот ребенок, поведал о судьбе его родителей и подтвердил, что дедушка действительно есть, а также есть дядя, причем, кажется, не один, и множество более отдаленных родственников.

— Я бы попросил разрешения связаться с его дедом, — добавил в конце концов, испытующе глядя на целительницу. — Даже если вы не захотите отпускать мальчика к родным, эль Алтор по меньшей мере имеет право знать, что стало с его сыном, и видеть, что старшая ветвь не прервалась.

— Я не останусь среди этих! — задиристо заявил обсуждаемый, слегка отстраняясь и вскидывая на меня упрямый горящий взгляд.

— Среди этих — это среди кого, эль Инталор? — с усталой иронией уточнила Тилль.

— Среди диких.

— В таком случае разрешите и мне представиться: Мииталь Ивиталь Индал-эль из корней Белого Ясеня. — Она слегка наклонила голову.

— Светлая? — Его глаза вновь удивленно округлились. — А почему ты так одета? Ну, как эти? — Он неопределенно дернул головой в сторону города.

— А вы, юноша? — Эльфийка насмешливо вскинула брови, а Инталор смешался и смутился, не зная, что на это ответить. — Посмотрим, что можно сделать, — наконец обратилась она уже ко мне. — Если у него действительно остались родные, которые его примут, это замечательный выход из ситуации. Только… боюсь, придется немного подождать. Особого смысла спешить я не вижу, мы шли сюда с определенной целью, и дети расстроятся, если придется уйти прямо сейчас, — извиняющимся тоном добавила целительница, бросив взгляд в сторону шумной ватаги на дальнем конце пляжа. Двое мальчишек стояли чуть в стороне от остальных, действительно собиравших ракушки, и пристально наблюдали за нами — контролировали обстановку.

— Согласен, торопиться некуда, — кивнул ей.

Тилль вдоль кромки воды двинулась к детям, а я зачарованно наблюдал, как осторожно узкие изящные стопы касаются песка, по-эльфийски почти не оставляя на нем следов, ветер игриво треплет подол подобранной юбки, а прибой шаловливо облизывает щиколотки.

— А она правда светлая? — отвлек меня от волнующей картины Инталор, и я был благодарен мальчику за своевременность и нетерпение: мысли не успели перескочить с созерцания на куда более фривольные темы.

— Она же назвала свое имя, — как можно более обтекаемо отозвался я, опасаясь реакции на более точную формулировку и при этом не желая врать. — И в этом она не солгала.

Тилль

Дети войны — это всегда страшно. Наверное, именно потому, что мы разумны и понимаем: они тоже хотят жить и, в отличие от взрослых, еще ничем не запятнали себя и смерти не заслужили. Они не принимают решений, многого не понимают, а главное, не знают, зачем все это? Зачем война, зачем погибли родители, зачем нечего есть и зачем небо плюется на землю огнем? Им что-то объясняют, и им даже кажется, что они поняли. Начинают повторять за взрослыми — прямо, наивно, по-детски отдаваясь каждой эмоции полностью. Мои мальчишки и Инталор по-волчьи скалились друг на друга, косились с неприязнью и даже почти ненавистью, совершенно не понимая на самом деле, в чем между ними разница. Да ее, честно говоря, почти и не было, этой разницы, разве что светлый оказался истощен гораздо сильнее.

Забота светлых эльфов о детях вошла в поговорки и даже анекдоты у других видов: орки и люди гораздо меньше ценят свое потомство. В отличие от них, биологически наши тела позволяют рожать где-то раз в десять лет, да и зачатие происходит сложнее и с куда меньшей вероятностью. Поэтому нормальной эльфийке даже в голову не придет мысль вытравить плод, когда бы и при каких обстоятельствах он ни был зачат: это преступление против собственной природы. Даже если это событие — результат случайности или ошибки.

Наверное, если бы мы жили действительно вечно, дети появлялись бы еще реже, а так… потенциальная способность ничего не гарантирует. Нас равно убивают слишком сильные эмоции и их отсутствие, «умирать от скуки» в применении к эльфам — не метафора. Некоторые очень быстро перестают чувствовать вкус к жизни, и даже без войн пятисотлетний рубеж пересекают немногие, не говоря уже о более долгом веке.

Может, отчасти поэтому мы так цепляемся за детей, за свое продолжение: ребенок удержит по эту сторону Грани и тогда, когда чувство потери подстегивает уйти за любимым, даже если это пресловутая «истинная любовь».

На самом деле удержать может не только ребенок, но чувство долга, какие-то другие сильные эмоции, пусть даже жажда мести. Все-таки история о «двух половинках целого» в большой степени метафора и легенда, порожденная нашей способностью чувствовать возлюбленных, чем реальность.

Но даже несмотря на общепринятое отношение к детям, поведение Бельфенора озадачивало. То есть я уже поняла, что считать его безжалостным монстром — несколько опрометчиво, и то, каким он был в роли врага и боевого мага, мало характеризовало его как личность. Да и вывод о том, что к детям он безразличен, оказался, мягко говоря, преждевременным. Стоило помнить, кто передо мной, и понимать, что человеческих детей он вряд ли приравнивает к эльфийским. И если он ответил равнодушием на возможность гибели Марьяны, это совсем не значит, что точно так же светлый отнесется к ребенку своей крови.