Короли блефа - Евгений Сухов

– А почему бы и нет?! – В волнении Ксения даже привстала со своего места и тотчас поморщилась от боли.

– Согласен, полностью согласен с вами, – желая поскорее прекратить спор, произнес Долгоруков. – Что, больно?

– Немного, – ответила «не боярыня» Морозова и с благодарностью посмотрела на Севу.

Дом, который снимала Ксения Михайловна, оказался небольшим, если не сказать крохотным. Похоже, с достатком у мадемуазель было неважно, или она попросту жалела денег. Хотя, как решил про себя Всеволод Аркадьевич, это совершенно ей не подходило. Правда, домик с обязательным мезонином был весьма чистеньким и приятным для глаза, а маленький садик, прилегающий к нему с тыла, был довольно ухожен, что можно было заметить, несмотря на еще лежащий повсюду снег.

– Ну, вот, мы и дома, – сказала Ксения Михайловна, когда коляска остановилась возле небольших арочных ворот.

Долгоруков вышел из нее, дождался, покуда Ксения пересядет на самый край сиденья, и подхватил ее на руки. Она уже привычным жестом обхватила его за шею, и они прошли в ворота. По узкой тропинке, боясь оступиться и рухнуть вместе со своей ношей в снег, Всеволод Аркадьевич осторожно дошел до крыльца дома и мягко опустил Ксению на землю. Из ридикюля она достала ключ, открыла дверь, и они прошли в дом, причем Ксения Михайловна передвигалась самостоятельно, прыгая по-девчоночьи на одной ножке. Вообще, в ней было много этого девчоночьего, несмотря на то, что ей было не менее двадцати пяти лет. Это и восхищало, и умиляло одновременно.

В гостиной женщина почти бессильно повалилась на диван и расстегнула шубку.

– Уф, – произнесла она и весело посмотрела на Долгорукова. – Прибыли, наконец.

Сева помог ей раздеться, с удовольствием снял ботики, придерживая ножку Ксении за тонкую щиколотку, согрел чаю.

– Позвольте, я осмотрю ваше колено, – попросил он, когда чай был выпит.

– А вы понимаете в травмах? – Ксения снова посмотрела на него загадочно-непонятно, словно немного его побаивалась.

– Я два года учился на медицинском факультете, – соврал он.

– А почему недоучились? – спросила она как бы ненароком.

– Обстоятельства не позволили.

Сева сделал печальное лицо, хотя внутри него прыгали веселые бесенята, – уж очень хотелось посмотреть на ножку прехорошенькой мадемуазель и потрогать ее коленку.

Кстати, почему мадемуазель? Она что, никогда не была замужем?

– Да-а, обстоятельства-а, – протянула «не боярыня» Морозова. – Как все-таки они влияют на нашу жизнь. И зачастую вовсе не с хорошей стороны.

Она задумалась, словно что-то вспоминая. И воспоминания эти, похоже, не были беззаботными.

В голове Всеволода Аркадьевича тоже стремглав пронеслись воспоминания, связанные с похищением у него фамильного портсигара, отцова подарка, когда он со своим приятелем Юшковым решили сыграть в лотерею, проводимую городской Думой. Ежели бы не это обстоятельство, то он, верно, никогда не познакомился бы с Павлом Карловичем Шпейером, Самсоном Неофитовым, Кешей Симоновым, Огонь-Догановским, Шахом и прочими будущими «червонными валетами».

– Так вы позволите осмотреть ваше колено? – снова спросил Всеволод Аркадьевич.

– Что? – Вопрос Долгорукова не совсем вернул ее из воспоминаний.

– Колено ваше вы позволите осмотреть?

– А-а, пустое, – равнодушно произнесла Ксения. – Оно уже почти не болит. И врача мне вызывать не надо, сама справлюсь. Я в детстве была довольно бойкой девчонкой, так что к синякам и царапинам мне не привыкать.

– Тогда… – несколько разочарованно произнес Всеволод Аркадьевич, – разрешите откланяться? Очень, очень рад был нашему знакомству.

Он галантно приложился к ручке Ксении Михайловны, запечатлев на тыльной стороне ее ладони сухой поцелуй.

– Вам огромное спасибо, – произнесла Ксения и так обворожительно улыбнулась, что Сева едва удержался, чтобы не расцеловать ее. Кажется, она почувствовала в нем это клокотание чувств, и в глазах ее мелькнуло удовлетворение.

– Не за что, – ответил Всеволод Аркадьевич. – На моем месте так поступил бы каждый.

– Возможно, – раздумчиво промолвила Ксения Михайловна, и глаза ее приобрели какой-то влажный блеск. – Однако далеко не каждому я бы позволила помочь мне. Ведь в любой помощи мужчины женщине есть что-то интимное, вы не находите?

Сева вскинул на нее глаза. То, что она только что сказала, было равносильно признанию в симпатии. А уж как он ей симпатизирует! Да нет, не то слово. Она ему просто безумно нравится…

– Нахожу, и несказанно благодарю вас за столь лестные для меня слова, – Долгоруков склонил голову в поклоне. – И все же, как несостоявшийся медик, я рекомендую вам пару дней провести дома, никуда не выходя. Так сказал бы вам и медик состоявшийся, то бишь с врачебным дипломом.

– Пожалуй, я так и сделаю, – ответила Ксения.

– А вы… позволите… навестить вас… к примеру… завтра? – с удивлением примечая в себе некоторую робость, спросил Всеволод Аркадьевич.

– Почему «к примеру»? Непременно навестите, я буду вам очень рада, – с милой улыбкой ответила Ксения и доверительно коснулась его своей ладонью. – Приходите, я буду ждать вас…

На пути от дома Петонди до «Европейской» Сева несколько раз ловил себя на том, что мурлычет одну мелодию за другой. Впору было запеть в голос. К примеру, любовную серенаду Альфреда из «Летучей мыши» Иоганна Штрауса-младшего:

Ваш сиятельный покой снова я нарушу,Чтобы слабый голос мой тронул вашу душу…

Что это значило, догадаться нетрудно.

Всеволод Аркадьевич Долгоруков, вне всякого сомнения, был влюблен! А поскольку все влюбленные немного сумасшедшие, то бишь умалишенные люди, то Севу вполне можно было причислить и к таковым. К тому же налицо были все признаки влюбленности, причем глубокой: плохой сон, отсутствие аппетита, нежелание чего-либо делать и единственное хотение с подчинением всех мыслей – быть рядом с предметом обожания, смотреть на него неотрывно и дышать одним с ним воздухом. Или вообще не дышать, но, главное, быть в непосредственной близости от указанного предмета, то есть, имея всякий раз и в любую секунду возможность этот предмет потрогать. Взглядом и руками. Это ли не лишение ума, господа? Это ли не болезнь, приносящая истощение телесных и умственных сил?

Господин Долгоруков едва дождался следующего утра. Но поскольку наносить визиты ранее одиннадцати часов было не принято даже в провинции, Всеволоду Аркадьевичу пришлось еще промаяться несколько часов, покуда стрелки карманного хронометра не показали без четверти одиннадцать. Терпеть Сева уже более не мог, посему почти бегом покинул свой нумер и гостиницу «Европейская» в целом, нанял извозчика и велел тому мчаться на Вознесенскую улицу.

Ах, как трепетало его сердце, когда он входил в уже знакомые ворота! Когда стучал в дверь медным кольцом. Когда прислушивался к легким шагам за дверью. Он был почти счастлив, когда увидел лицо Ксении. А когда ее глаза засияли, увидев его, он был счастлив без всяких «почти».

– Вы!

– Я.

– Рада вас видеть.

– А уж я-то как рад, если бы вы знали…

Улыбка не сходила с его лица. Наверное, он выглядел глупо, как и всякие влюбленные мужчины, которые пребывают в надежде, что к ним испытывают те же самые чувства, какие испытывают они.

– Проходите.

– Благодарю вас.

Дом уже не казался таким маленьким. Вообще, и убранство трех комнат, и штофные стены, и полы под неприхотливыми коврами, и потолок – все казалось лучшим и приятным из всего, что он когда-либо видел.

Ну а уж про хозяйку нечего было и говорить. И в самом деле, такой хорошенькой женщины он еще в своей жизни не встречал. Это было верно, как то, что «дважды два – четыре». Как то, что небо голубое, а трава зеленая. Хотя женщины в его жизни, скажем так, «имели место быть», и нехорошеньких среди них явно не наблюдалось. Но Ксения Михайловна! Она была само очарование. Мечта. Греза. Идеал. И как всякий идеал, требовала преклонения и восхищения, к чему Долгоруков был совершенно готов.

– Как ваши дела? – спросил Всеволод Аркадьевич лишь для того, чтобы хоть что-то сказать. Ведь говорить что-либо совершенно не хотелось; хотелось любоваться прелестной женщиной, смотреть, как она ходит, сидит, говорит, и слушать звук ее голоса, как самый лучший звук в мире.

– Благодарю вас, все хорошо. – Ксения Михайловна довольно улыбнулась, похоже, понимая, что сейчас творится в душе мужчины. Женщины вообще понимают мужчин лучше, нежели мужчины женщин. – Колено уже не болит, и, надо полагать, завтра я смогу выходить.

– А вот с этим, я полагаю, торопиться не следует, – с трудом выдавил из себя Всеволод Аркадьевич, присаживаясь в предложенное кресло. – Это я вам как друг говорю. – Смутился и поправился: – Надеюсь, что как друг.

– Конечно, конечно, – прощебетала Ксения Михайловна с очаровательной улыбкой. – Вы, милый Всеволод Аркадьевич, можете в этом даже не сомневаться…