Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер

На следующее утро Шула уехала. Очень рано, ни с кем не простившись. Потом, месяца через два, она написала мне длинное ласковое письмо, утешала и уверяла, что прекрасно справляется, рада вернуться на родину и уже нашла хорошую и уважаемую работу в аптеке. А еще через полгода родилась Раечка, твоя мама. Конечно, к тому времени я уже давно вернулась домой, в наш теплый родной город. Лучше не рассказывать про встречу с родителями Нюли, но меня больше ничто не могло огорчить или напугать. Ее близких утешало только, что она не крестилась и не нужно устраивать очередную шиву. Нюля тоже писала мне из Парижа, они оформили гражданский брак, Дмитрий Катенин успешно защитил докторскую и остался преподавать в Сорбонне, у них родилась дочка. Они еще дали ей какое-то громкое красивое имя – Клара или Вера. Кира? Может быть, и Кира, к сожалению, те письма не сохранились. Про Раечку они ничего не знали, Шула под страхом смерти запретила мне даже упоминать о ее существовании. Уже шла война, вскоре началась революция, и след их затерялся навсегда.

А помнишь, как вы приезжали с бабушкой ко мне на лето? Вот были счастливые дни! Ты обожал клубнику и музыку. Такой маленький мальчик, и так слушал музыку! Только клубника и могла тебя отвлечь. Мы с Шулой по очереди ее собирали, в четыре руки кормили тебя и все время хохотали! И никогда не вспоминали прошлого, никогда!

Не плачь, мальчик, твоя бабушка была самой прекрасной, мужественной и великодушной женщиной на всем белом свете. И она обожала тебя! Именно ты стал ее самой большой надеждой и любовью. Честно говоря, она немного огорчалась из-за Раечки, была разочарована ее ранним браком и нежеланием учиться. Хотя твоя мама росла хорошей доброй девочкой. Но Шула всегда слишком высоко ставила планку, сказывался характер Цирельсонов.

Удивительно, как ты похож на всех сразу! Но больше всего, конечно, на мою любимую Шулу – и рост, и волосы, и даже этот прекрасный породистый еврейский нос! Только глаза от Катенина. У него был такой же мягкий и пронзительный взгляд.

Боже, как хорошо, что ты приехал наконец! Наверное, я и живу так долго, потому что невозможно молча унести в могилу эту немыслимую историю.

Бегут, меняясь, наши лета, меняя все, меняя нас

Та зима началась для Володи с печального известия – сестра с семьей неожиданно приезжает в Москву на похороны. Умер близкий друг Матвея. Родители тут же принялись волноваться, весь вечер обсуждали, как разместить еще двух взрослых и ребенка в их убогой квартире, даже подумывали на это время переехать к знакомым и таким образом уступить Ольге свою комнату, которая служила одновременно и спальней, и гостиной. Про Володину восьмиметровую с куцым подростковым диванчиком говорить не приходилось. Да и куда бы он ушел? Времена студенческих общежитий давно закончились, практически все друзья были женаты, все жили с родителями, теснились в одной комнате с ребенком. На кооператив еще требовалось заработать.

Но вопрос решился неожиданно и просто – назавтра Ольга опять позвонила и сказала, что они добрались нормально и остановились у ее давней подруги Тани Левиной. Эта тема заняла еще один вечер – родители и ревновали, что дочь предпочла чужих людей, и тихо, стесняясь друг друга, радовались. Им тоже особенно некуда было уходить – ни родственников, ни близких друзей. Отдельно обсуждалось, как Ольга может поместиться у Левиных, сколько у них комнат и как эти евреи умеют устраиваться в жизни. Отец даже не выдержал и позвонил, якобы уточнить планы на завтра, на что Ольга ответила, что планов особых нет, они целый день будут на похоронах, а потом на поминках. Нет, не нужно волноваться, Ленечка останется дома под присмотром Таниных детей, нет, они никого не стеснили, потому что Танина мама на время переехала к старшей дочери.

Володя уже давно привык не раздражаться и не обращать внимания на вечную родительскую суету и ворчание. В принципе отец был тихим безобидным человеком, любил жаловаться на здоровье, рано вышел на пенсию. Они с матерью жили абсолютно далекой от него и смертельно скучной жизнью – любили ходить на рынок, закатывали огурцы и яблоки, варили борщ. И темы их разговоров были такие же: цены, консервные банки и крышки, которые нужно было отдельно «доставать», средства от моли, ранние холода. Обычно он приходил как можно позже и сразу закрывался в своей комнате. Если бы хоть какая-то дача или родственники в деревне!

Конечно, Володя рад был повидать сестру и особенно Матвея. Но не хотелось навязываться, понимал, что в этот приезд им не до него. Также неудобно было спрашивать, кто именно умер. Решил, что разумнее всего дождаться Иринки, известная болтушка, она сама все расскажет.

Иринка, которую он помнил десятилетним тощим галчонком, уже училась на химфаке, где он сам волею случая принимал экзамены прошлым летом. Вначале Володя боялся, что ее сразу провалят из-за национальности, на этот счет были очень строгие указания, даже заранее раздавали списки нежелательных абитуриентов. Он все собирался с духом, чтобы прямо поговорить с Матвеем, но, счастью, оказалось, что Ира пишется русской, как и сам Матвей, у которого была русская мать. Стоило ли сохранять такую нелепую фамилию и зря мучиться!

Смешно вспоминать, как отец был недоволен когда-то Ольгиным браком. А мама тихо и непонятно увещевала: «Сирота, за отца не отвечает, все мы несчастные сироты…». Мать вообще была сердобольной, склонной к слезам, все у нее были несчастными и обиженными. Она и Иринку сразу пригрела, приглашала обедать, подсовывала с собой в общежитие пирожки и ватрушки.

С Иркой у Володи сохранились дружеские отношения с оттенком снисходительности, ему нравилась роль взрослого дядюшки, тем более «племянница» стала вполне симпатичной кокетливой особой. К сожалению, они редко пересекались, Ира обычно заглядывала к родителям днем, иногда с какой-нибудь из подружек. Маме особенно нравилась некая Катя, она даже Володе пыталась на нее намекать – мол, воспитанная и красивая девочка. Но к Володиному возвращению с работы обед обычно бывал съеден, посуда вымыта, и в доме только витал легкий запах цветов. Это девчонки привозили матери букетики ландышей или ромашек в знак ответной благодарности.

Нет, с Иринкой тоже не удалось поговорить, она последние дни совсем не появлялась, крутилась около родителей и Левиных, что было понятно, но все-таки обидно. Наконец договорились встретиться своей семьей! Мать, конечно, затеяла огромный обед, раз уж представилась редкая возможность всем повидаться.

Больше всего Володю поразил племянник Ленька. С последней встречи он запомнил толстого малыша в кудряшках, а теперь это был вполне самостоятельный веселый пацан, удивительно высокий и крепкий для своих семи лет, но особенно занятным оказалось, что он прекрасно играет в шахматы! Мать ахала и умилялась и все время твердила, что внук «вылитый Володенька». Конечно, Володя не помнил себя в детстве и никакого особого сходства не находил, но тут и отец, и даже Матвей подтвердили: да, похож!

Матвей, обычно прекрасный собеседник, тяжело молчал, было видно, что он ужасно расстроен. Оказалось, умер его близкий друг. Володя охнул про себя, потому что сразу подумал про Семена.

– Нет, ты его не знал, – вздохнула Ольга, – они в юности дружили с Матвеем, еще в МГУ. Саша Гальперин, чудесный талантливый человек, доктор наук, даже пятидесяти не исполнилось! Кстати, ты можешь помнить его жену. Кажется, она была с вами в походе на плоту? Боже мой, уже вдова! Матвей, ты не помнишь, Кира была с вами в походе?

– Не помню, – сказал Матвей, не глядя на Володю. – Валюша была, Семен, Галя с Шуриком. Какая разница!

Все-таки он был настоящим мужиком, его зять! Но как поверить, что Кира вдова?! Какое отвратительное старое слово! Разве бывают такие вдовы? С ласковыми огромными глазами, веснушками, расцарапанными коленками? Словно сейчас ощутил в руках тоненькие хрупкие плечи, упругую грудь, горячее дыхание на своей щеке…

– Звонок! – радостно крикнул Ленька, – к нам еще гости!

– Не беги к двери, – заспешила мать, – там дует, простудишься! Иринушка, заходи, детка! Мы уж заждались! С Катей? Вот и хорошо, что с Катей, что тут неудобного, мы гостям рады!

Нет, он не сошел с ума. Хотя и показалось в первый момент. Никакая она была не Кира! Не могла она быть Кирой, эта совсем юная девчонка с круглыми знакомыми глазами. Просто Иринкина подружка какая-то, просто почудилось, что похожа. И откуда они умеют так смотреть, эти пигалицы?

– Ой, здрасте, – выпалила девчонка. – Как я рада вас видеть, товарищ экзаменатор!

Ну да. Теперь он окончательно узнал! Пигалица и есть. Та самая, с вступительного экзамена. Сразу мог бы сообразить.

Неизвестно кто и по какой причине придумал для аспирантов факультета эту неприятную нагрузку – принимать вступительные экзамены, да еще на химфаке, где уровень физики просто ужасал. Володин напарник Витька Москаленко сразу придумал уважительную причину и отвалил, а он сам, как всегда, не решился врать и выкручиваться и на целый месяц, в самый расцвет июля, засел в душной аудитории напротив дрожащих, немеющих от ужаса абитуриентов. В тот день почему-то потоком шли одни девчонки, они бодро барабанили теорию, но как только доходило до задачи, начинали бледнеть и умирать. Что он мог поделать, если заранее поступило строгое указание с нерешенной задачей выше тройки не ставить. Вот он и ставил тройку за тройкой, маясь от раздражения, жары и напрасно потраченного времени. Впрочем, спешить тоже особенно не приходилось, ничего интересного кроме похода в кино с Алевтиной не намечалось.