Не от мира сего-3 - Александр Бруссуев

Тут путина у них подошла к концу, кто остался в живых, привез домой богатый улов, кто потонул — светлая им память.

Метался Васька от одного дела к другому, даже у Магнуса в войске послужить успел, да пресытился дисциплиной и ретировался на свободу. Поэтому-то, к великому неудовольствию матери Омельфы Тимофеевны, он так и не мог найти девицу по своему нраву. Или, быть может, это девицы никак не могли приспособиться к его загадочному характеру.

Когда же пришла весть о том, что Садко пропал, сгинул где-то посреди моря, воевода Добрыша Никитич снарядился на поиски, Васька по старой памяти совместного похода на Сигтуну умолил его взять с собой. В принципе, сила и сноровка, светлая голова на плечах — всем этим Буслаев обладал, что делали его весьма полезным в походе. Если бы только не характер!

Вот и приключилась неприятность, что в конечном итоге лишила дружину Добрыши двух воинов: Чурилы, которого укорили в ротозействе, чего он стерпеть не пожелал и ушел, и самого Васьки Буслаева, однажды пропавшего из отряда, судя по ряду причин и совершенно бесследному исчезновению — не по собственной воле.

Где течет Дунай — там начинается мир. Так считали люди, жившие по его берегам. Попы им не перечили. Наоборот, находили много разных свидетельств тому, что куда ни плюнь — везде благодать,[68] везде святость. За это народ любил попов, а им — того и надо, потому что любовь народная — это деньги в казну. Да и не только деньги, пожалуй. Есть еще и власть, что гораздо важнее.

Совсем непримечательный бочажок ключевой воды, обделанный кафелем и укрытый черепичной крышей, установленной на четыре колонны — это место провозглашалось священным. В нем купались все святые, произрастающие из церковных объявлений. Рядом — верхнее течение Дуная, который, как и иные прочие великие реки носило прозвище «Иордан». Это нормально, этому никто не противился и даже не возражал. Дело было в другом.

Когда Добрыша со своим коллективом остановился в ближайшем городке на постой, двигаясь к побережью, где по слухам Садко сбывал какую-то часть своего товара, выкупленную в свое время у всего Новгорода, главный немец строго-настрого предупредил: к их городской святыне некатоликам подходить запрещено.

— А чего так? — удивился Чурила.

Немец не ответил, надул губы и важно удалился.

Да и пес-то с ним, даже названия этого городка в памяти новгородцев не сохранилось, дали отдых коням, сами выспались, и дальше двинулись. Но не тут-то было.

Пленкович исхитрился, сбегал на разведку, поводил носом и почесал в затылке.

— Чего-то их святыня запах странный издает, — заметил он, когда они все вместе обедали в трапезной постоялого двора.

— И чем же она пахнет? — усмехнулся Буслаев. — Божьей благодатью?

— Тухлыми яйцами — вот чем, — ответил Чурила.

— А разве может святая вода серой отдавать? — удивился один из дружинников.

— Святая — не может, — ответил ему другой. — Лечебная — запросто.

— Так в чем тут загвоздка? — развел руки Василий. — Зачем мутить воду: католики — некатолики?

— Да жалко им, — вздохнул Чурила. — Вода лечебная только для духовных лиц, чтоб другим неповадно было. Местные святые лечились в ней, отмокали, значит — церковная собственность. Вот и весь сказ.

— Так, — прервал разговоры Добрыша. — Есть у них лечебная вода, пусть ей и пользуются, раз им нравится. Святая — не святая, нас это не касается. Нельзя подходить — пусть так, мы подчинимся. Всем понятно?

Все за столом закивали головами, а Чурила все-таки не удержался:

— А чем мы хуже?

— Все! — нахмурился воевода. — Разговоры закончены.

Разговоры действительно прекратились, а Добрыша Никитич решил проявить себя тонким знатоком душ человеческих. Он отозвал после обеда Пленковича и предложил ему:

— Поручаю тебе за Васькой наблюдать.

— Зачем? — не понял Чурила.

— Чтоб не учудил чего.

То же самое он чуть позднее сказал Буслаеву, только уже в отношении Пленковича.

Лучше бы не говорил, потому что в тот же момент у Василия дерзкой мыслью возникло желание: а ну как попробовать? А Чурила сразу же забыл про разговор с воеводой, увлекшись идеей иного свойства. Эти свойство было одето в красную юбку, красную шапочку и красную жилетку на ситцевой кофточке. «Красная шапочка», — подумал он, и хозяйка всего этого гардероба затрепетала сердцем, поймав на себе долгий взгляд красавца-парня.

Сказано Добрышей — сделано Чурилой и Василием.

Пока Пленкович где-то знакомился с «Красной шапочкой», Буслай совершил обходной маневр и оказался перед самим закатом около заветного сероводородного ключа, бьющего в купальню для избранных. Пахло, действительно, серой, но совсем чуть-чуть, к запаху можно было спустя некоторое время и притерпеться, уже не замечая его вовсе.

Навстречу едва не попал добрый католик, обмахивающийся полотенцем. «Прикоснулся к святым местам», — криво усмехнувшись, подумал Васька, успев укрыться в ближайших кустах.

В купальне лежать было вполне комфортно: несмотря на осень, вода оказалась теплой, да и поддерживала как-то тело наплаву, размягчала его невесомостью и успокаивала легким покалыванием кожи. Однако это не действовало усыпляюще, наоборот, казалось, что каждая мышца наполнилась силой, каждая клеточка тела насытилась энергией.

Василий уже собирался выбираться из купели, как услышал недовольный клекот. Люди такие звуки издавать не могли, разве что на каком-нибудь немецком языке. И действительно, пара дядек в сутанах выражали на местном диалекте крайнюю степень недовольства. «Нихт ферштейн» Буслаева не возымел на них никакого действия, разве что один из клеветников убежал в неизвестном направлении.

Васька вылез, с профилактической целью надавал по шее недовольному монаху, чтоб тот заткнулся, оделся и уже совсем собрался уходить, как набежала целая свора возмущенных горожан вперемешку со святыми отцами. Впереди всех чуть ли не на четырех ногах несся без лихого коня давешний голова городка.

У Буслаева возникли робкие подозрения, что прибежавшие люди неспроста в руках своих держат вилы, косы и тому подобную сельскохозяйственную утварь. Проверять правоту закравшихся сомнений он не стал. Дико закричав, так что с деревьев осыпались желтые листья, Васька побежал к ним навстречу. Это вызвало некоторое замешательство в стане прибежавших. А когда лив пробежал сквозь горожан, как лис через курятник, оставляя за собой поверженных и просто испуганных, толпа окончательно сбилась с толку. Самый главный организовать своих людей не мог, потому что он смотрел розовые сны, пуская кровавые пузыри из носа, досаженного кулаком Василия.