Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

4.

К утру стало очень холодно. Свирепый ветер забирался в спальный мешок, захватывал дыхание, и Элари проснулся от него. Если бы не Иситтала, он бы, наверное, совсем окоченел. Тело подруги казалось единственным источником тепла в мире и юноша нашел очень интересный способ окончательно проснуться и согреться — хотя много времени это не заняло. Часто дыша и все ещё невольно улыбаясь, Элари ощутил что-то вроде паники: казалось совершенно немыслимым выбраться из этого уютного мешка, края которого увлажнил легкий налет инея, — но острая резь внизу живота заставила юношу передумать. Пришлось задержать дыхание, чтобы натянуть штаны, стоя босиком на жесткой щетке травы и остром ледяном щебне, — но после этой процедуры Элари почувствовал себя очень бодрым. Спать ему, почему-то, окочательно расхотелось — зато очень захотелось есть.

Он с интересом послушал бы, что говорит нагая Иситтала, стоя босиком на инее — но она безжалостно прогнала его. Вздохнув, Элари побрел к выходу из ущелья, пока не оказался на краю равнины, пустой, холодной и темной. Жестко скрежетал под ногами остоугольный щебень. Звездное небо, тоже холодное, но низкое и яркое, с запада затенялось стеной хребта Этц-Лангпари. Основания гор исчезали в его неуловимом свете, сливаясь с чернотой земли. В океане её призрачного однообразия, безжизненности и молчания отливавшие лунным серебром кручи хребта Анса казались единственной надеждой путника — местом, где можно встретить неведомых обитателей этой равнины, широко раскинувшейся под молчаливым небом.

Волшебство ночи умирало и Элари вытянулся струной, впитывая его последние минуты. Высоко в небе висел узкий, почти горизонтальный серп Ируланы, окруженный гигантским дымчатым кольцом. Смутный пепельный свет лился на склоны западных гор, а вершины восточных резко и угрюмо чернели на уже розовеющем горизонте. Лишь покрытая глубоким снегом вершина призрачной громады Малау казалась Элари верхушкой застывшей на горизонте огромной тусклой луны. Её матовая твердая поверхность казалась очень вещественной и четкой над неясными сероватыми склонами, спадавшими в глубочайшую тень.

5.

Ясное и удивительно тихое утро приветствовало Элари, когда он сел завтракать. Ветер ненадолго стих, что пришлось очень кстати — не очень-то удобно есть, если тарелка норовит улететь прямо из-под рук. Иситтала уже рассказала ему, что перед рассветом в пустыне обычно начинался настоящий шторм и прекрасный восход мог закончится хмурым и дождливым утром.

Завтрак прошел в молчании. Потом взошло солнце и, пока файа готовились к поездке, Элари вновь побрел, удивленно разглядывая пустыню. Под тонким слоем щебня по всей долине лежало плоское каменное дно. Каждый крохотный холмик был покрыт россыпью кусков кварца и красной яшмы. Вдоль края обрыва росли кусты — правильные полусферы более метра в диаметре, плотно сплетенные из веток с длиннейшими колючками и мелкими листьями очень темного зеленого цвета. Они издалека виднелись на светлой гальке и, разбросанные группами, производили странное впечатление кем-то посаженных клумб.

Необозримая равнина кончалась у пологих красных холмов. Над ними в нежно-голубой дымке гигантскими кубами громоздились чудовищные глыбы плато Малау. Испещривший их под верхним краем снег узкими полосками сползал вниз по дну глубоких ущелий. Ещё дальше и выше сиял плоский купол вершины. Покрытый сплошной ослепительно-белой гладкой шапкой, он словно парил над затянутыми фиолетовой мглой призрачными темными склонами.

Перебравшись через маленький увал, Элари вышел в новую долину, испещренную гребешками черных скал, до блеска отполированных ветром. Под одной из них в песок были воткнуты куски кварца, очертив полуметровый круг. В его центре лежали пёстрые халцедоны.

Юноша постарался понять, кто оставил свой след на этой безжизненной равнине. На какой-то миг ему показалось, что это был он сам, ещё в раннем детстве, и Элари помотал головой. Такое уже не раз бывало с ним: попадая в милый его сердцу уголок, он, казалось, узнавал его, словно бывал здесь уже много раз. Это увлекало и волновало его: порой юноша думал, что прожил уже много жизней и воспоминания о них вот-вот вернутся к нему. Иногда брезжили какие-то проблески — ничуть не яснее простых снов — но они оставались всего лишь миражами над бездной небытия.

6.

После завтрака они тронулись в путь, держа курс в обход отрогов хребта Анса, на юго-запад. На камнях фургон сильно трясло и поездку нельзя было отнести к разряду изысканных удовольствий. У Элари порой перехватывало дух, а голову мотало так, что начала болеть шея. Иситтала ехала быстро и казалось, что они летят над равниной, то и дело задевая за нее. На особенно больших ухабах юноше казалось, что они и впрямь вот-вот взлетят.

Хотя земля вокруг была безжизненной, они ехали по ясно различимой дороге. По сторонам щебень был черным, на самой дороге — светло-серым и под высоким солнцем казался голубым: она вилась по темной равнине ярко-голубой лентой и вблизи, перед носом машины, становилась совсем синей. Цвет пути манил воображение, суля смутные и необычные возможности, и Элари погрузился в мечты о новых удивительных краях, которые ему придется увидеть.

7.

К полудню небо окончательно очистилось. Лишь над Малау стояла ровная полоса облаков: струясь и разрываясь клочьями, они неизменно висели над плато, словно огромный зыбкий плот. В сиянии ясного солнца вся гора окуталась синей дымкой. Сквозь неё просвечивали красновато-фиолетовые ребра скалистых круч. Там и сям причудливыми пятнами глубокой синевы по ним плыли облачные тени.

— Там, на плато, мы обучаем девушек из Кумы, — сказала Иситтала. — Сейчас их там пять или шесть сотен. Там роскошные луга. Они разводят на них скот и никогда не спускаются вниз. Мы отсылаем туда сильных и воинственных девчонок, когда им исполняется двенадцать. Лишь в восемнадцать лет они возвращаются в долину. Наши юноши навещают их только раз в год — забирают скотину на убой и приносят все вещи, какие они не в силах изготовить. Каждый наш парень мечтает попасть туда — хотя дорога туда трудная, да и обратная не легче. Но их прибытие — большой праздник. Он длится несколько дней.

Да уж, подумал Элари — несколько сотен крепких, здоровых девчонок, целый год не видевших ни одного мальчишеского лица… он мог представить, что это за праздник — костры, мягкая трава… и никакой одежды.

— Их столько же, сколько и девушек, правда? — спросил он. Иситтала кивнула:

— Это самое разумное соотношение.

— Но никаких детей?

— Там суровая жизнь.

Элари попытался представить, какой может быть жизнь на этом травяном острове посреди необозримых равнин. Получилось что-то вроде рая — хотя он и понимал, что страшные осенние бури и зимние снега делали его похожим, скорее, на ад. Он вновь внимательно посмотрел на подругу. Не может ли быть, что…

— Я выросла там, — подтвердила Иситтала, взглянув на него. — Не помню, чтобы мы голодали — но мерзли мы постоянно. Жизнь там такая же, какая была десять тысяч лет назад. Мы ходили босиком от снега до снега. Попасть туда можно только добровольно — но уйти можно лишь закончив обучение. Уходят только две из трех.

— А третья? — тихо спросил юноша.

— Третья остается на Малау.

Элари не задал вопроса: всё и так было ясно.

8.

— Там ужасные зимы, — продолжила Иситтала, — но тот, кто встречает весну, становится тверже стали. Я выжила лишь потому, что каждый раз хотела увидеть Атхима… знаешь, очень странно быть влюбленным в парня, которого видишь всего несколько дней в году… но без любви там нельзя жить. Юноши приходят в день весеннего равноденствия — и тот, кто видел один такой праздник, очень постарается дожить до следующего. Мне было лишь четырнадцать, когда…

— Ты потеряла невинность? — смущенно закончил Элари. Почему-то он не ощущал ревности — только любопытство.

Иситтала усмехнулась — краем рта.

— Трудно сказать… Мы спали в землянках, у огня… все нагишом, в одной куче, — и, если какая-нибудь девушка ложила руку не туда, куда следует… я просто делала то же, понимаешь? Зимой ночи длинные, и в нашей землянке творилось…

Элари вдруг стало очень жарко. Он понимал, что должен возмутиться неприличным поведением подруги… но ему было очень интересно её слушать. Она открывала ему целый огромный мир, о котором он совершенно ничего не знал.

А часы неразличимо шли, солнце спускалось всё ниже и уходило в сторону. Голубой цвет дороги сменился красновато-серым, массив Малау затянулся сизой мглой и детали её уступов исчезли, — но снег, всё столь же яркий, приобрел серебряный оттенок — словно удивительно плотное белое облако улеглось на синевато-фиолетовом, воздушно-легком троне.