Воробей под святой кровлей (Хроники брата Кадфаэля - 7) - Эллис Питерс

Как снисходительно говорят в таком случае старики: "Где нет ума, там нет и чувства".

- Ну что, лососенок! - сказал Кадфаэль, который сразу узнал шалуна, как только подошел к нему поближе. - Что ты там выловил на другом берегу? Я видел, как ты выходил на берег. Еще немножко - и попался бы неприятелю! Ты, брат, малость ошибся пристанью!

Мальчик приплыл точно к тому месту, где оставил свою одежду. Он прыгнул к своему кафтанчику, накинул его на голое тело и во весь рот улыбнулся:

- А я не боюсь городских лоботрясов! И этого здорового полудурка, что работает на замочного мастера, тоже не испугался. Подумаешь, больно нужны мне его цацки! Он сказал, что это вещь его хозяина. Какая-то там кругляшка и на ней человеческое лицо с бородой и в колпаке. Тоже мне невидаль! Есть из-за чего огорчаться!

- И вдобавок Гриффин перед тобой здоровяк! - с невинным видом подсказал Кадфаэль.

Мальчишка скорчил презрительную гримасу, пошаркал по траве ступнями, отер ладонями бедра и стал натягивать чулки.

- Хоть здоров, да зато неуклюж.! И голова дырявая! Чего же тогда эта штука валялась в песке под водой, раз она такая нужная? Пускай себе забирает, мне она без надобности!

И он весело припустил к своим приятелям, оставив Кадфаэля погруженным в серьезные раздумья. Казалось бы, что тут особенного - потерявшаяся на дне маленькой заводи монетка, нечаянно попавшаяся под руку барахтающемуся мальчишке, который плюхнулся в воду, спасаясь от своих преследователей! Такое часто бывает. Что только не вылавливают из Северна - иной раз и куда более неожиданные вещи, чем потерянная монета! Единственно, что было в ней примечательного, это место, где ее выловили. Слишком много нитей сплеталось в паутину вокруг дома Уолтера Аурифабера! Все, что там происходило, нельзя уже было рассматривать как простую случайность. Но Кадфаэль еще не понимал, как соединить эти отдельные нити.

Он вернулся к своим сеянцам, радуясь, что хоть в них нет ничего загадочного, и остальную часть дня проработал в своем саду, пока не настало время собираться к вечерне. Однако за полчаса до начала его вдруг окликнули с реки. Кадфаэль увидел лодку Мадога, которая поднималась вверх по течению, направляясь к нему с другого берега. На этот раз Мадог сменил свой коракль на ялик - вполне приличное суденышко, на котором, как осенило вдруг Кадфаэля, вполне можно переправиться через реку и любопытному монаху, чтобы самому взглянуть на тихую заводь, где мальчик достал со дна монетку, которая не произвела на него особого впечатления.

Мадог подплыл к берегу и воткнул весло в мягкий дерн.

- Ну что, брат Кадфаэль! До меня дошел слух, что померла старушка Джулиана. Все время в этом доме творится что-то неладное, что ни день опять какое-то безобразие! Мне говорили, что вы там были, когда обряжали покойницу.

Кадфаэль подтвердил.

- Не знаю, можно ли назвать смерть восьмидесятилетней старушки безобразием. Но умереть она действительно умерла. Преставилась около полуночи.

Иное дело, с чем она ушла из жизни - со словами благословения или проклятия на устах, утверждая свою нерушимую власть над близкими или пытаясь их защитить; простились ли с ней как с любимой бабушкой или как с человеком, которого никто не любил! Над этим он все еще ломал голову. Ведь она могла еще говорить, но сказала только то, что сочла нужным, и ничего, что могло бы объяснить последние события. Самого важного и спорного она так и не затронула. Для нее эти люди были членами ее семьи, вершить над ними суд и расправу могла только она, и никто другой в этом мире. Но как же тогда быть с теми загадочными словами, которые она сказала на ухо ему, своему врачу и вечному противнику в спорах, ибо "друг" здесь, наверно, слишком сильное слово. Духовнику она отвечала, только как было ей предложено, условными знаками, опуская или подымая веки, что означало "да" или "нет"; она соглашалась, признавая свои прегрешения, соглашалась, что раскаивается и просит отпущения грехов. Но слов не произносила.

- Оставила их посреди раздоров, - проницательно заметил Мадог с усмешкой, от которой по его задубевшему лицу во все стороны разбежались морщины. - Да и бывало ли когда, чтобы они между собой ладили? Скупость опасная штука, Кадфаэль! Джулиана сама их породила и всех вырастила как свое подобие: им бы только хапать, а отдать ничего не отдадут, скорее задавятся.

"Я их породила", - так сказала она, словно признаваясь в своей вине.

- Мадог! - сказал Кадфаэль. - Перевези меня к тому месту, куда выходит их сад, по пути я расскажу тебе, зачем это надо. Они владеют полоской берега за городской стеной. Мне бы очень хотелось взглянуть на нее.

- Охотно! - сказал Мадог, подгоняя к нему ялик. - Потому что я уже обрыскал всю реку вдоль и поперек, начиная от шлюза, где Печ держал свою лодку, но сколько ни искал человека, который видал бы его самого или его лодку после того, как он исчез в понедельник утром, так ничего и не нашел. Не думаю, чтобы Хью Берингару повезло больше, чем мне, а уж он перебрал всех, кто знал замочного мастера, побывал в каждой пивной, куда захаживал Печ. Залезайте в лодку и сидите смирно, потому что, когда в ней два человека, она сильно оседает и хуже слушается весла.

Кадфаэль спустился вниз, ступил на банку и уселся. Мадог оттолкнулся веслом и вывел ялик на середину.

- Ну, рассказывайте! Что вас там заинтересовало?

Кадфаэль рассказал ему все, что он только что видел, и в пересказе это звучало не так занимательно, как ему казалось раньше. Но Мадог выслушал его внимательно, следя одним глазом за коварным течением приветливой и безмятежной реки, в то время как другим он созерцал проходившие перед его внутренним взором образы Аурифаберова семейства, от древней родоначальницы до молодой невестки.

- Так вот что вас интересует! Доплывем - увидим, а место - вот оно, форгейтский малец оставил кое-какие следы. Глядите, сразу видно, где он карабкался, дерн-то влажный и мягкий.

Лодка вошла в длинную заводь и скоро чиркнула днищем по песку. Место было тихое и укромное, под прозрачной гладью воды пестрело галькой чистое дно, на нем видны были вмятины, оставленные руками мальчика. "В одной из них, кажется, от его правой руки, - подумал Кадфаэль, - лежала раньше монетка, которую он потом разглядывал на берегу". От самой кромки воды начинались ивовые и ольховые заросли, которые с обеих сторон закрывали круто спускавшуюся к реке лужайку; благодаря уклону на ней не задерживалась сырость, и на ровном травяном ковре удобно было раскладывать белье, чтобы сушить и отбеливать его на солнышке. Вид на лужайку открывался лишь с другого берега, а здесь ее с обеих сторон заслоняли от посторонних глаз глухие заросли. За кустами на склоне белели кучки чисто отмытых речных голышков, среди которых попадались довольно крупные, ими пригнетали разложенное для сушки белье. Рассматривая камни, Кадфаэль заметил один крупнее других - очевидно, он отломился от городской стены, - остальные все были гладкие, а этот с острыми краями, и на нем заметны налипшие остатки цемента. Камень вывалился из стены, и его оставили лежать; наверно, его иногда использовали, чтобы привязывать лодку.

- Ну как, нашли что-нибудь полезное? - спросил Мадог, который ждал в лодке, удерживая ее воткнутым в речное дно веслом.

Между тем Гриффин давно уже успел накупаться и обсохнуть; он оделся и ушел в мастерскую, где теперь хозяйничал Джон Бонет, унося с собой отвоеванную у чужого мальчишки монету. Гриффин давно привык считать Джона вторым человеком после хозяина, а теперь признал его за главного.

- Нашел, и даже больше, чем можно было ожидать!

Под прозрачной водой нашлись следы рук, где хватался за дно мальчик, на травянистом склоне - вмятины от его ног. Там он поднял со дна свою находку, а тут присел на траву, чтобы очистить ее и хорошенько рассмотреть; потом ее отнял Гриффин, считая собственностью своего хозяина, а Гриффин честен, как может быть честен настоящий простак. Вот заросли ивы и ольхи, со всех сторон обступившие лодку, на лужайке лежат кучки речных голышей и один большой камень. А вот под нависшими лозами ольхи колышутся на воде легкие островки нежной жерухи. Но самый зловещий знак Кадфаэль нашел у себя под ногами: в траве, на расстоянии вытянутой руки, отважно выставив из нее свои красновато-лиловые головки, выглядывал не один, а целых три цветка - те самые лисьи камешки, которые они тщетно искали ниже по течению.

Кучки речной гальки и один большой камень пока еще ничего не говорили Мадогу, но лилово-красные цветки сразу приковали к себе его взгляд. Увидев их, он перевел глаза на Кадфаэля, а затем на сверкавшую на солнце мелководную заводь, где возле самого берега никак не мог утонуть человек, если он находился в сознании.

- Так это и есть то место?

Нежные, трепетные белые островки жерухи качались под ольховыми зарослями, готовые легко оторваться от дна. Ямки, оставленные на дне пальцами мальчика, постепенно затягивались, заполняясь струйками песка и мелкой гальки; едва заметные, слабые волны мало-помалу зализывали все неровности.