Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь! - Николай Бахрошин

Мы с Харальдом не обратили на него внимания.

– А если дикие не вернутся? – спросил Резвый. – Если окончательно спрячутся в своих лесах? Что тогда, Рагнар? Река станет льдом, и деревянные кони не смогут унести нас отсюда. Зимы здесь не такие долгие, как у нас, но все равно суровые. А зимовать без припасов – что тогда останется от дружины?

Спросил он правильно, но мне не понравилось, как он спросил. Неужели он думает, что конунг упустит это из виду? И почему он все время стремится бежать впереди саней, катящихся под гору на железных полозьях? Может, решил, что пришла его пора стать конунгом? Клянусь бородою Одина, тогда он ошибся… Ярл Харальд еще слишком маленький петушок, чтобы кукарекать так громко!

Но я сдержал резкий ответ. Каждому нужно отвечать по его достоинству, давно уже понял я. Если старую клячу и подгоняют дубьем по крупу, то породистого скакуна хороший хозяин будет уговаривать лаской, даже если тот взбрыкивает и норовит его укусить…

– Если поличи откажутся нас кормить, мы начнем вылавливать их по лесам и самих разделывать на солонину, чтоб мне проглотить палицу Черного Сурта! – заявил Свирепый и громогласно захохотал над своей остротой.

Мы оба тоже усмехнулись беспечности воина.

– Если поличи окончательно спрячутся в лесах, то пусть сгниют там, если им нравится! – ответил я Харальду, переждав смех Дюги. – А мы под зиму перенесем наш стан в землю оличей. У князя Добружа достаточно данников, чтобы нам не думать о зимних запасах. Так, Харальд?

– Так, конунг, – подтвердил он. – Я просто спросил… У кого еще учиться смотреть вперед, как не у Рагнара Большая Секира? – добавил он, словно бы извиняясь.

Кивком головы я подтвердил, что понял его. Люди часто говорят много слов, чтобы скрыть свои настоящие мысли, учил меня когда-то Бьерн Пегий. Только мысли все равно не подчиняются им, выскальзывают между слов, как угри из ячеек сети. Нужно только внимательно слушать…

– А вот хватит ли у нас соли? – вдруг спросил Дюги, задумчиво наморщив брови и потирая лицо. Я знаю, с тех пор, как в земле франков на него выплеснули с крепостной стены ковш кипящей смолы, он часто потирает лицо, словно стряхивает невидимые крошки. Хорошо, только раскаленные капли задели ему лицо. Живой остался. Старая кожа сошла с опаленной щеки, наросла новая, но все ему кажется, будто чешется.

– Ты о чем? – не понял я.

– Если пустить всех поличей на солонину, я думаю, потребуется много соли, – озабоченно ответил воин. – Чтоб меня укусила своими вонючими зубами великанша Хель, соли может нам не хватить!

– Ты так думаешь? – Я тоже сделал вид, что озаботился ее недостачей.

Харальд ухмыльнулся, показывая сквозь заросли бороды крепкие зубы, острые и здоровые, как у молодого волчонка…

4

Весеня полз незаметно, как учили его когда-то старшие охотники, чтоб ни одна травинка не шелохнулась вокруг. Тут главное, помнил он, самому чувствовать себя невесомым и тихим, как утренний туман над лугами. Где можно – быстро прошмыгнуть мышью-полевкой, где опасно – пробираться медленно, как улита. Или сочиться змеей среди травяных зарослей. Чтобы те, за кем идешь по следу, сами видели то мышь, то змею, то улиту, а тебя не заметили…

А чем он не воин, обратно смотреть? И в сечу ходил, и рану получил! Только одно саднило внутри занозой – не убил никого пока. Как ни хвастайся перед парнями и девками, себя не обманешь. Не поразил врага, не намочил еще руки и лоб чужой кровью. А что за воин, который никого не убил? Ненастоящий все-таки, надо думать…

Десяток свеев, за которыми Весеня следил, уже уходили из села, взвалив на спину, прямо поверх надетых через плечо щитов, полотняные узлы с награбленным скарбом. Трое погнали в сторону крепости оставленный родичами скот. Весело, как обычно, пересмеивались между собой, журчали что-то на своем языке. Он давно заметил – свеям всегда все весело. Скалят зубы без перерыва, а потом, без перехода, так же быстро оскаливают мечи…

Странно это – вползать ужом в собственное село, знакомое до последней былинки, хорониться, как ворог, за брошенными колодами и бурьянными зарослями. Странно видеть, как в пустых, распахнутых настежь избах шарят кольчужные ратники, перетряхивают и топчут ногами всю хозяйственную утварь, выгоняют из загонов последний скот. Старая Естя, что по ветхости своей могла ходить, только опираясь на две клюки, выползла из избы, шумела на них, размахивая клюшками. Сильный, коренастый свей с рыжими волосами, заплетенными в четыре косички, Альрек Гвоздь, как они сами его называли, подошел к ней почти вплотную и долго слушал визгливую брань, щеря желтые зубы, которых, несмотря на молодость, оставалось мало во рту. Потом неожиданно разозлился, сказал что-то резкое, сильно ударил старую по голове краем щита. Старуха упала ему прямо под ноги и затихла брошенным тряпичным кулем.

Наблюдая, он вспоминал, как много лет назад Естя, уже старая, но еще крепкая, вытаскивала ему из ноги занозу-щепку. Как цепко держали ее темные жилистые пальцы, как весело смотрели на незадачливого несмышленыша серые глаза, как сильно и властно звучал голос, заговаривающий кровь на ране. А теперь стала совсем немощной. Даже в схрон не пошла, осталась помирать дома, сторожить скот и домовых духов. Сейчас лежала, раскидав руки и клюшки. Весеня отчетливо видел: под белыми, как зима, волосами вспухла и налилась на дряблой коже красная полоса. Край щита у свея был окован железом…

Это тоже надо было перетерпеть, не дать воли чувствам, смотреть на все безразличными глазами. Бывалые охотники всегда повторяли – когда следишь, ничего нельзя чувствовать, иначе сразу заметят. Будь хоть зверь, хоть человек – всегда насторожатся, когда смотришь прямо на них. Лежа на траве, сам должен травою стать, лежа на камне – камнем. И в упор смотреть нельзя, скользи взглядом по сторонам, примечай все краешком глаз. Эту науку Весеня хорошо освоил, не зря сам Зеленя послал его наблюдать за свеями. Убить бы еще кого-нибудь, совсем стал бы воин…

Похоже, гневливый Перун, покровитель дел ратных, услышал его пожелание. Пока Весеня наблюдал, притаившись за густыми лопухами, все свеи уже вышли из села, унося добычу. Остались только Альрек Гвоздь и еще один, совсем молодой свей по прозванию Птица, Весеня не помнил его имя. Стройный, как ясень, смешливый и непоседливый, тот действительно чем-то походил на птицу с карими, круглыми от постоянного любопытства глазами. Оба воина, видимо, самые жадные, все ходили со двора на двор, собирали какие-то деревянные поделки. Потом Гвоздь тоже взвалил на спину свой мешок, кинулся догонять остальных.

Птица остался. Крикнул что-то в спину Альреку, машущему ему рукой. Наверно, что сейчас догонит. Но не догонял. Стоял рядом со своим мешком, внимательно рассматривал массивную прялку с вырезанными на ней чудесными зверями, каких не бывает в лесу. Пробовал зачем-то ногтем узор. Весеня про себя подивился жадности свеев, собирающих даже то, что могут сделать своими руками. Или им леса мало вокруг?

Конечно, будь это страшный конунг или даже опытный воин Альрек, Весеня, наверное, не решился бы напасть. Но Птица казался совсем юным, может, даже моложе его. И лицо не страшное, чистое и гладкое, еще не раскрашенное ратными шрамами, говорящими о многих сражениях.

Можно попробовать… Главное – внезапно напасть, решил Весеня.

Юркнув за угол избы, Весеня замер, приготовил в руке длинный, в четыре пальца, нож. Сердце в груди громко бухало, и он боялся, что Птица услышит его раньше времени. Малый свей или старый – в лоб нападать все равно не стоило, он видел, как хитро свеи умеют биться. А на нем даже худой кольчуги нет, все доспехи он снял, чтоб не мешали ползти и подкрадываться.

Весеня ждал.

А мгновения как будто растягивались. Сердце, отстукивая их, колотилось быстро, а они все тянулись и тянулись, как мокрые кожаные ремни… Но он терпеливо ждал, уговаривая дыхание не хрипеть, а сердце – не стучать громко, чтоб не услышал свей…

Птица наконец оставил прялку. Взвалив на себя мешок, бросился догонять своих. Выскочил из-за угла, столкнулся нос к носу. Только и успел, что округлить глаза еще больше. И тут же получил ножом по лицу.

С первого удара Весеня не попал в глаз, как он метил. Но острое лезвие вспахало щеку и нос. Не сразу, словно помедлив, из распластанного мяса брызнула кровь. Птица отшатнулся, ослепнув от боли, но даже не сообразил бросить мешок, только взвизгнул тонко, как слепой щенок-кутенок, которому наступили на лапу.

Свея он добил со второго удара. Длинный нож вошел в глаз легко и гладко, как в масло. Весеня сам удивился, как легко получилось – воткнуть нож.

Трясущимися руками, стараясь двигаться быстро, но запинаясь от этого еще больше, Весеня расстегнул, сорвал пряжку пояса, сдернул с упавшего тела ножны с мечом. Больше ничего не успел схватить, услышал, как свея снова окликнули. Показалось, пришлые ратники возвращаются за своим. Пригнувшись, Весеня юркнул между избами, кинулся со всех ног к окраине села…