Унция надежды - Джексон Софи

Каждого своего добровольного помощника Грейс наградила упаковкой баночного пива. Когда все они покинули ее дом, она, выждав немного, отправилась в пансионат, к Максу. Ее руки были заняты угощением, и в дверь его номера она стучалась локтем. Услышав его голос, Грейс как могла утихомирила бабочек в животе. Слушая его шаги, Грейс улыбалась, но, когда дверь распахнулась, застыла как вкопанная, сраженная увиденным.

Грейс мысленно пробормотала самое заковыристое ругательство, какое знала.

Если одетый Макс был чертовски привлекателен, то Макс полураздетый… Ей не хватало слов. Он стоял, голый по пояс, босой, в черных мешковатых спортивных штанах, низко сидевших на бедрах и густо заляпанных краской. Макс имел такой торс, что количество взмокших трусиков в радиусе десяти миль росло бы в геометрической прогрессии. Чтобы иметь такой мускулистый брюшной пресс, многие мужчины часами мучились и потели в спортивных залах. А эта соблазнительная полоска черных волос, тянущаяся по широкой груди сверху вниз. Боже, какие у него плечи!

И это великолепное тело украшала татуировка…

– Эй, девушка, неприлично так пялиться.

Грейс мгновенно перевела взгляд на его лицо. Этот самоуверенный тип небрежно привалился к дверному косяку и ухмылялся, поигрывая зажатой между пальцами кистью. Ему даже хватило наглости шевелить бровями!

– Я и не пялилась, – соврала Грейс.

Она тряхнула головой, разгоняя сладострастный туман, который вдруг окутал ее мозги.

– Зачем мне это надо? Я просто смотрела на… Кстати, я пиццу принесла. – Она помахала внушительной коробкой. – Пепперони, с большим количеством лука. И «Доктор Пеппер».

– В таком случае – милости прошу в мое скромное жилище, – засмеялся Макс, чуть приоткрывая дверь.

Грейс вместе с коробками пришлось нагнуться и пролезть у него под рукой, что немало повеселило Макса, а ее вогнало в краску.

Его номер был почти таким же, как ее. Исключение составляли несколько пар гантелей в углу и мольберт с большим холстом. Рядом на сервировочном столике лежали кисти и краски. Самого холста Грейс не увидела – Макс завесил его тряпкой. У дальней стены стояло несколько его работ в рамах, повернутые обратной стороной.

– Я все думала, куда это вы подевались. – Грейс вывалила принесенное на другой столик. – А у вас, оказывается, муки творчества.

– Что-то захотелось поводить кистью по холсту, – признался Макс, внимательно наблюдая за каждым ее движением. – Шедевра не создал. А вот проголодался зверски.

Макс отложил кисть и, даже не вымыв рук, выхватил из коробки приличный кусок пиццы.

Грейс изо всех сил старалась не глазеть, как он ест, хотя зрелище было завораживающим. Не столько движение челюстей, перемалывающих пиццу, сколько движение шеи и качание плеч. Она подошла к стене с картинами и коснулась одной рамы.

– А вы кому-нибудь показываете свое творчество? – с нарочитой небрежностью спросила она.

– Иногда. – Макс потянулся за вторым куском. – Если хотите, можете посмотреть. Мои художества не составляют государственной тайны.

Грейс наградила его благодарной улыбкой и начала переворачивать картины. Они были все разные, и объединяло их одно: талант автора. Макс был по-настоящему талантлив. Иногда выбранные им тона и оттенки несли напор и агрессию, а иногда становились на удивление спокойными, мягкими и нежными. Каждая картина была абстрактной композицией с четко выраженной асимметрией. Пятна ярко-зеленого цвета соседствовали с полосами светло-коричневого, молчаливого черного или пронзительного красного. И везде ощущался индивидуальный почерк Макса. Первые работы почти целиком состояли из острых углов и сердитых сочетаний красок. Потом гнев начал постепенно уходить. Острые углы тоже исчезали, сменяясь более плавными, округлыми линиями и плоскостями. Появилась даже нежность, особенно в оттенках.

– Макс, я получила большое удовольствие, – призналась Грейс, разгибая затекшую спину. – Меня восхищает ваша манера. – Она коснулась холста, который понравился ей больше остальных. Там изобиловали оттенки нежно-розового. – Вашим картинам место на выставке. Люди должны их видеть.

Макс лишь усмехнулся и покачал головой:

– Скажете тоже! Кому они нужны? Я даже не рискую предложить их друзьям.

– А я бы с удовольствием взяла, – быстро возразила Грейс. – Особенно эту. Мне она очень понравилась.

Полотно было выдержано в карамельных тонах с вкраплением золотистых точек. Грейс оно напомнило глаза ее матери.

Макс равнодушно махнул рукой:

– Значит, картина ваша. – Он схватил третий кусок пиццы. – Фантастическое угощение. Чем я заслужил такую щедрость?

Он намеренно увел разговор от своего творчества на достоинства пиццы. Грейс молча подошла к нему. Она чувствовала: сегодня он позволит ей больше свободы в словах и действиях, чем обычно. Предвкушение будоражило ее. Сама не чуждая творчеству, Грейс понимала, насколько индивидуален почерк Макса. Она читала о художниках, почти не продававших своих картин. Вероятно, Макс принадлежал к их числу.

– Эта щедрость – моя скромная благодарность за вашу помощь в обустройстве дома, – ответила она. – Парней из бригады Винса я угостила пивом. А вам решила заказать вашу любимую пиццу. Вот только салфеток взять не догадалась.

Грейс направилась в ванную, где оторвала несколько кусков туалетной бумаги, заменив ими салфетки.

– Безупречный выбор, – сказал Макс, усаживаясь на кровать с открытой банкой «Доктора Пеппера». – Пиццу я люблю.

Грейс лишь усмехнулась и села рядом, тоже взяв кусок пиццы и банку лимонада. От ее внимания не ускользнуло, что они сидят на неубранной кровати Макса и что он так и не надел рубашку. В комнате вкусно пахло орегано и луком. К этим запахам примешивался мужской запах. Уловив его, Грейс перестала замечать другие. Сердце застучало быстрее, однако страха не появилось.

– Как прошло ваше утро? – спросила она.

Сегодня Макс ездил к своему психотерапевту, и Грейс пришлось бегать одной. Она не жаловалась, однако без Макса время тянулось медленнее. И даже в доме, невзирая на толпу народу, ей недоставало его.

– Утро? Великолепно! – ответил Макс, дожевывая пиццу. – Мне снизили дозу лекарств. Эллиот доволен моими успехами.

– Так это же замечательно! – обрадовалась Грейс. – Я вами горжусь.

– Гордитесь? – недоверчиво переспросил Макс, вытирая рот.

– Конечно. Я тоже вижу ваши успехи.

– А о своих молчите. – Макс слегка толкнул ее под локоть. – Вы должны быть на седьмом небе. Дом вашей мечты готов. Теперь в нем можно жить.

– Можно. Но там не выскочишь в коридор и не постучишь в дверь.

– Зато вы знаете, к кому обратиться, если у вас вдруг потекут трубы.

Грейс проглотила последний кусок пиццы и впервые за все это время ощутила знакомую нервозность.

– Я рада вас видеть и тогда, когда трубы в полном порядке, – пробормотала она, вертя в руках опустевшую банку. – Вы можете приходить в любое время. Считайте это постоянно действующим приглашением. Я с удовольствием вам что-нибудь приготовлю.

Грейс украдкой взглянула на Макса. Предложение явно удивило его, и теперь он старательно прятал улыбку.

– Обязательно приду. Особенно если вы умеете готовить. Мужчине надо есть как следует. Одними маффинами сыт не будешь.

Очередной кусок пиццы отправился ему в рот.

Макс поднял руку. Грейс только сейчас заметила шрам у него на груди. Шрам начинался под левым соском, шел горизонтальной полосой через всю грудь и исчезал на спине. Прежде чем сознание смогло ее удержать, Грейс потянулась к этому шраму. Кажется, Макс был не против. Он смотрел на ее пальцы, скользящие по глубокой борозде давно зажившей раны.

– А-а, это, – усмехнулся он набитым ртом.

– Откуда это у вас? – тихо спросила Грейс.

– От пули.

Сказано было настолько буднично, что до Грейс не сразу дошел смысл двух этих слов. А когда дошел, она отдернула руку.

– От… пули? Вы шутите?

Макс покачал головой, не переставая жевать.