Не запирайте вашу дверь - Юлия Эльская

— Не важно, что он красный, — сказала Вика по поводу пистолета. — Мы на него черный чулок натянем для конспирации; кто там в темноте разберет, что он ненастоящий?!

Потом мы немного посидели в засаде у Гор, но без успеха.

Когда совсем стемнело, мы вышли из дома на крыльцо, готовые ко всему. Впереди Вика — в старой выцветшей куртке и резиновых сапогах, с сумкой, из которой выглядывала крышка термоса; за ней — я, в пятнистой шубе из искусственного меха, в кроссовках и с зонтиком, который крепко держала поперек спиц, потому что он все время норовил открыться, а делал он это с ужасным треском — прямо-таки взрывался.

Наталья уже легла спать; Владимир Яковлевич на веранде смотрел телевизор. Небольшое пространство вокруг дома освещалось через занавешенные окна и полупрозрачное стекло в двери, но от этого окружающая нас темнота выглядела еще более глубокой и зловещей. На затянутом облаками небе не оказалось ни звезд, ни луны.

Было чуть больше одиннадцати — ведь в середине июля темнеет поздно — но казалось, что уже глубокая ночь, а мрачность и угрюмость окружающей нас природы просто не поддавались описанию.

— Баллончик не забыла? — дрожащим голосом спросила я Вику.

— Нет. И он, и пистолет — все в кармане, — прошептала она. — Фонарь не взяла, но ничего, привыкнем. Осторожней, тут ступенек совсем не видно. За эти наклонные доски слева не хватайся, это не перила, они просто так стоят, сохнут. Давай руку.

Держась за ее руку, я стала медленно спускаться, перед каждым шагом нащупывая ногой устойчивую поверхность. Через полминуты земля была уже близка, оставалась всего одна ступенька. Я с облегчением вздохнула и… потеряла бдительность. Шагнув мимо последнего кирпича, я повисла на Викиной руке и выронила зонтик, который тут же показал, на что он способен: ударившись о землю, он подпрыгнул и резко раскрылся, издав при этом звук, напоминавший выстрел из пушки. В тот же миг откуда-то выскочила насмерть перепуганная Ванда и, издав короткий вопль, в ужасе взлетела вверх по тем самым незакрепленным наклонным доскам, о которых меня предупреждала Вика. Доски с грохотом развалились, но кошка успела зацепиться когтями за деревянную стену дома и повисла на стене, будто белая шляпа на гвоздике.

— Извини, промахнулась, — обескураженно сказала я схватившейся за горло, тяжело дышащей подруге, из последних сил стараясь на рассмеяться.

На шум выскочили на крыльцо Владимир Яковлевич и завернутая в одеяло, сонная Наталья.

— Мальбрук в поход собрался… — усмехнулся Викин отец, увидев, что случилось. — Пойдем, Наташа, это не воры, это наши никак не уйдут.

— Мам, Ванду снимите, — попросила Наталья, закрывая за собой дверь.

Владимир Яковлевич прямо с крыльца подхватил кошку и вернулся вместе с ней на веранду. Мы с Викой остались в темноте одни.

— Бери зонтик, и пойдем, — сказала Вика. — Еще раз ты его уронишь — и у меня будет инфаркт!

Она повернулась к участку Розы, сделала шаг вперед и вдруг замерла. Потом, обернувшись ко мне, нервно прошептала:

— Что это?

— Бочка с водой, — прошептала я в ответ.

— Нет, рядом с бочкой, белое.

— Как будто Ванда сидит…

— Ванда в доме! Дай мне палку какую-нибудь.

Я протянула ей раскрытый зонтик. Сделав еще несколько шагов, Вика ткнула зонтиком в это белое, подошла к нему и облегченно вздохнула:

— Это всего лишь ведро для сорняков. На, сложи зонтик и иди за мной по дорожке между грядками и малиной.

Она повернулась и пошла, а я поспешила за ней, взяв зонтик и на ходу пытаясь его закрыть. Он сопротивлялся, все время раскрываясь, видимо, это было его естественное состояние. Чтобы не ударить им Вику, я отпрыгивала в разные стороны, попадая одной ногой то в клубничную грядку, то в малину. Наконец зонтик был закрыт, и я вцепилась в него изо всех сил.

Кусты малины тянули ко мне черные колючие лапы, я отмахивалась зонтиком, какие-то высокие сорняки хватали за ноги, кто-то шипел в темноте, хрипел, щелкал…

Перед канавой я остановилась.

— Что ты там стоишь? — окликнула меня Вика. — Шагай через канаву. К каким кустам идем, к смородине или к крыжовнику? Крыжовник ужасно колючий, а смородина слишком близко к Розиной калитке, это не очень безопасно, особенно если он через калитку полезет. Ну да ладно, пойдем к смородине.

Около смородины Вика достала из сумки кусок брезента, и мы уселись на него между двумя кустами.

Минут пять мы сидели молча, привыкая к темноте и относительной тишине. В этой тишине непрерывно что-то происходило: шелестели под ветром листья, прыгали лягушки, стрекотали кузнечики, летали мимо какие-то невидимые насекомые, и еще много всяких неопознанных звуков доносилось со всех сторон.

— Расскажи мне про Марину, — попросила я Вику, когда темнота перестала быть столь враждебной.

Она повернулась ко мне, но выражение ее лица я не смогла разглядеть.

— Да что тут рассказывать… После института работала в НИИ или КБ, потом ее сократили. Сейчас она маклер в какой-то фирме… С однокурсником развелась. Сын в третьем классе… Нашла какого-то кооператора, собралась за него замуж, а его в это время убили. Что еще? Иногда отдыхает за границей… Собаку свою здесь не оставляет, обычно возит ее с собой. Кроме заграницы, конечно.

«Зачем ей овчарку с собой возить? — удивилась я. — Ведь собаке здесь намного лучше, чем в Москве. Неужели Марина боится за свою жизнь? Или ей нужно охранять имущество в Москве? Нет, тогда бы она все время сидела в Москве и на дачу не приезжала. А может быть, Марине просто нужна компания? Или овчарка никого другого не слушается? Или Алла Павловна собак боится?.. Как бы это узнать?..»

— Почему? Она боится за свою жизнь? — спросила я. — Или за имущество?

— Не думаю, — ответила Вика. — Здесь, на даче, ничего ценного нет, я же знаю, как они раньше жили. А вот в Москве — возможно…

Во вновь наступившей тишине с протяжными вздохами и ворчливым жужжанием к станции подъехала электричка. Постояв немного, она издала визгливо-пронзительный гудок и медленно поползла дальше. Мы посидели молча, прислушиваясь.

Облака над нами раздвинулись, и обнаружилось, что луна на небе все-таки была. В ее бледном свете мир снова изменился, наполнившись всевозможными тенями всех оттенков. Оттенков черного и серого — не цветного, конечно.

На ближайших к нам ветках теперь можно было разглядеть каждый листочек, а на дальних — например, в листве яблонь — из общей массы выступали странные создания причудливой формы: то сказочные замки и прекрасные принцы, то неповоротливые рыцари в доспехах, то зверские чудовища с огромными ушами…

— Кто-то, кажется, к нам направляется, — шепнула я Вике.

— Нет, это не к нам, это на улице, — еле слышно прошептала она в ответ. — Кто-то мимо шагает.

Мы и так старались разговаривать тихо, а сейчас и вовсе еле слышали друг друга.

— Он так «бухает» ужасно, — прошелестела подруга. — Прямо как солдат.

Было слышно, как при каждом шаге приминалась и скрипела мокрая от росы трава; вместе с обувью отрывались от поверхности частички почвы — в общем, шуму было много.

Прошло несколько секунд. Прохожий замедлил шаг, потопал по чему-то твердому, что-то заскрипело, застучало, потом открылась калитка. Я вздрогнула и схватила Вику за руку — мне показалось, что этот тип вошел на ее участок.

— Не бойся, это Людка, крючок на ее калитке так скрипит, — успокоила меня подруга. — Знаешь, она раньше симпатичная была, да и сейчас ничего, только очень унылая и сама с собой разговаривает… И курит постоянно, дымит, как костер из мокрой картофельной ботвы, а после кашляет…

Замолчав на полуслове, Вика начала размахивать руками и покачиваться из стороны в сторону, уворачиваясь от чего-то невидимого.

— Комар прилетел по мою душу, — недовольно зашептала она. — Голодный, сволочь! Самого его не вижу, слышу только писк, но где-то очень близко. Это здесь, с моей стороны.

— Побрызгай его из баллончика, — провокационным тоном предложила я.

Скорчив в ответ страшную рожу, Вика достала из кармана спички и сигарету.

— Сколько раз курить бросала, и всегда что-нибудь случалось, — пожаловалась она, затянувшись и выдохнув сигаретный дым в куст смородины. — Вон еще кто-то по улице идет… С электрички, должно быть.

Мы молча переждали прохожего.

Луна опять куда-то делась, и стало темно — хоть глаз выколи. Хоть два глаза.

В такой темноте мне не удавалось рассмотреть даже зонтик в своей руке, да и саму руку тоже. Дивное время для вора! И все равно никто не лезет, хотя сейчас мы не заметили бы никого: ни вора, ни хозяев, ни соседей… Ни стаю голодных волков, ни отряд конной милиции, ни сторожа с ружьем…

Мне вдруг смертельно захотелось спать, все равно где — лишь бы лечь, свернуться, укрыться…