Кошки говорят Мяу - Феликс Сарнов

— Да, — кивнул я.

— А раньше, что на этом месте было?

Я промолчал.

— Ну, скажи? Что тут было? Я слышала, где-то тут инвалидный рынок был…

— Нет, это — в той стороне, дальше — махнул я рукой вправо.

— А тут что? Тебе жалко сказать?

— Да, нет… — я проглотил какой-то неприятный комок, вставший в горле. — Ничего не было… Помню стройпощадку… Балки какие-то валялись, железяки…

— А до стройплощадки? Еще раньше?

— Да, ничего. Просто… Пустырь. Грязный пустырь.

— А-а… — она обернулась и проводила взглядом убегавшую назад девятиэтажку. — Хороший район.

— Дворянское гнездо, — подал спереди голос водитель.

— Хлам, — пробормотал я.

— Чего? — он обернулся.

— Ну, раньше так говорили, — нехотя объяснил я. — Художники, литераторы, артисты, музыканты — по первым буквам: ХЛАМ.

— Ну, ты шутник, — рассмеялся он.

— А еще их называли — гримеры, — продолжал я.

Рыжая почуяла что-то не то в моем голосе, почуяла какой-то напряг, и не понимая его причину, вопросительно глянула на меня. Но я не обратил на нее внимания — я уловил нотку злорадства в смехе водителя, и нотка эта мне не понравилась.

— Гримеры? — удивился он. — Почему?

— А они морду советской власти гримировали, — любезно пояснил я; он опять расхохотался и нотка злорадства на этот раз прозвучала так отчетливо, что ее уловила и Рыжая — я почувствовал, что уловила. — Не любит их народ…

— Народ не обманешь, — смеясь, сказал он.

— Да, и за что их любить, — охотно согласился я, сделал паузу и добавил, — Хотя, и народ-то — в общем, не за что…

Его смех заглох. Наши глаза встретились в зеркале и мы уставились прямо друг на друга. Рыжая легонько сжала мне руку. Он хмыкнул. И отвел глаза. Первый…

Я прикрыл глаза. Рессоры у Волги были отличные, и меня стало плавно укачивать — «Мартель» не водка, пьется легко, а потом… За каким хреном я еду к ней, подумал я. И Кот не любит один ночью оставаться… Вдруг передо мной из ниоткуда возникли его желтовато зеленые глаза, зрачки сузились, превратившись в крохотные вертикальные щелочки, из них вырвались черные лучики и уткнулись мне в переносицу. Тут же лоб налился какой-то чугунной тяжестью, и все стало расплываться… Я раскрыл глаза, испугавшись подступающей дурноты, и уперся взглядом в загривок шофера, но кошачьи глаза еще секунды две продолжали маячить передо мной, а потом незаметно растворились. Да-а, «Мартель» — не водка…

— Смотри, — я толкнул ее плечом.

— М-мм? Куда смотреть?

Волга пролетела почти всю Нижнюю Масловку — впереди маячил и быстро приближался подъем Сущевского Вала.

— Налево. Сейчас… Чуть дальше… Вот!

— Что — вот?

— Вот то место, где я от красной армии ушел.

Она вздрогнула и положила ладонь мне на ногу — как раз на то место, повыше колена, пониже ляжки…

— Ты… Вы ехали с Сущевского?

— Но… Тут же дальше — трамваи…

Теперь вздрогнул я, вспомнил свой странный полет на «трамвай» и сквозь него.

— Линия — дальше…

— Но… Ты же был пьян, да? Ну, так, в смысле, не тверезый?

Я пожал плечами.

— И если бы вон оттуда выскочил трамвай…

— Трамваи ночью не ходят, — перебил ее я.

— Но если бы…

— Опять? — я почувствовал раздражение. — Если б я вез патроны…

— Ну ладно, — она погладила мою ляжку. — Не заводись… Просто жутковато как-то стало.

— Да, брось… дела давно минувших… Что на тебя нашло? — на нее, и вправду, что-то накатило, она побледнела и прикрыла глаза. — Эй, мадам?..

— Ничего, — она раскрыла глаза и посмотрела прямо вперед, на плешивый загривок водителя Волги. — Так… Замутило что-то. Укачало, наверное… Она легонько тряхнула головой и уже нормальным голосом бросила шоферу. — Нам налево надо будет… Я покажу — где.

Он кивнул.

Странно. Чтобы ее укачивало…

— А ты не беременна, моя донна? — засмеялся я.

— Через два часа не видно. И не грозит, — Рыжая повернулась ко мне и высунула язычок. — Спераль, мой дон. Али не заметил?

Водитель хмыкнул. Наши глаза снова встретились в зеркале. Он опять хмыкнул и… Ничего.

Дом был внушительный, обнесенный высокой чугунной оградой, с воротами, шлагбаумом и будкой сбоку. Ворота — заперты на ржавый амбарный замок, стража ворот в будке, конечно, не было.

— Пару лет назад какой-то префект… или супрефект въехал, — пояснила Рыжая, следя за моим уважительным взглядом. — Тут же всю площадку перед домом приватизировали, забор поставили, охраняемая стоянка — для нас бесплатная, ну и…

— Ну, и смотритель ворот все равно горькую пьет, — закончил я. — Наследие режима. Родимые пятна… Как въезжать будем?

— Никак. Приехали, — она протянула водителю через его плечо две зеленые бумажки, тот не оборачиваясь, взял их, что-то буркнув себе под нос. — Спасибо, — и уже мне. — Пошли.

Я вылез, она — следом, я захлопнул за ней дверцу, мы прошли в открытую чугунную калитку, она взяла меня под руку и повела мимо ровно подстриженного газончика, мимо расчерченного на прямоугольники для стоянок машин куска асфальта, мимо нагло вставшей поперек полос на асфальте и занявшей сразу два с половиной места 940-й «Вольвухи», прямехонько к самому дальнему подъезду.

Шикарный подъезд, — код, домофон, — просторный лифт (правда, заплеванный), серьезная дверь в квартиру, легко, как по маслу провернувшийся сейфовский ключ в замке… Пока я топтался в большой прихожей и с любопытством рассматривал встроенный в стенку мониторчик, Рыжая скинула туфли, распахнула еще одну дверь, вошла в большой холл, вынула трубку радиотелефона из стоечки зарядника и стала набирать номер. Я посмотрел на себя в огромное зеркало в прихожей, вернее, ту стену, которая вся была зеркалом, и…

Мне захотелось домой. Потертые джинсы, выпирающий под майкой живот, красноватая сетка прожилок на переносице — гвоздь не от той стенки…

— Двести восьмой — услыхал я из холла. — Угу… пришли — отключите, пожалуйста… Эй, — это уже мне, — ты заснул?

6

Рыжая плеснула в тяжелые бокалы виски пальца на три, кинула себе лед и вопросительно уставилась на меня. Я смотрел на бутылку.

— Эй?..

— Я бы такую на видное место поставил — она бы у меня миленьким графинчиком была, — пробормотал я.

— Мне тоже они нравятся, — кивнула она. — Не спи… Тебе лед класть?

— Не-а.

Она пожала плечами, сделала большой глоток, и сказала:

— Наслаждайся. Минут двадцать, пока я мясо пожарю.

Я кивнул. Она пошла на кухню, я остался сидеть за огромным столом, но мы остались в одной… Одном помещении — стенки между кухней, метров двенадцати и комнатой, метров двадцати пяти, не было и получилась… Получилось то, что получилось. Красиво… Я повертел в руках бокал, сделал большой глоток и сказал:

— Слушай, мне надо освоиться. Я поброжу тут, ладно?

— Угу… Поброди в спальне, чтоб потом время не тратить, — она раскрыла огромный холодильник, казавшийся вполне компактным на таком пространстве, и оттуда выпали какие-то пакеты. — А-а, твою мать…

— На что — не тратить? — не понял я и поежился. Странно, на улице было жарко, а в этой… зале — холодновато. Конечно, Рыжая сразу включила кондиционер и через десять минут повеяло приятной прохладой, но… Даже сразу, как только мы вошли, несмотря на духоту было… холодновато.

— На привыкание.

— А-а… — Я сделал еще глоток, встал и пошел бродить по квартире.

Два сортира, один с ванной, другой с душевой кабиной. Спальня — небольшая, с огромной, как аэродром, кроватью, большим трюмо, шарообразным торшером на полу и зеркалом во всю стену. Нет… Не зеркалом, а встроенным шкафом с зеркальными раздвижными (как купе в поезде) дверями. Напротив кровати — большой телек-двойка на черной тумбе с дверками, а на телевизоре — фотография в металлической рамке. Я подошел поближе — две пары перед какой-то красной лентой. Пожилая пара — дама держит в руках бокал, седой мужчина собирается ножницами перерезать ленту, и пара помоложе — Рыжая (моложе, чем сейчас) и обнимающий ее за талию стройный, загорелый мужчина, лет тридцати пяти, в отлично сидящем смокинге, похожий на… Нет, не Грегори Пек — тот всегда играет положительных, хороших ребят, а это… Скорее что-то среднее, между Рутгером Хауэром и Клинтом Иствудом. Резко очерченный рот, волевой, но не выпяченный, подбородок… Ближе к Иствуду — Хауэр слишком уж красив. Да, уже не совсем молодой, но еще очень моложавый Иствуд. Даже его вечный прищур — Squint[5] Иствуд. Чуть постаревший ковбой. Может сыграть и хорошего, и совсем не хорошего парня. В глазах — холодок и… юмор. Умные глаза. Спокойные — без морщинок в уголках, без сдвинутых бровей. Вообще вся фигура — спокойная, не… Не угрожающая. Немножко застывшая, немножко смахивающая на манекен, но это же — фото. Ладно, пойдем дальше…