Оружие победы (иллюстрации оригинала) - Василий Грабин

— Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая.

Мне было приятно слышать столь высокую оценку, но я ничего не сказал, а Сталин повернулся и пошел к группе, которая слушала доклад о следующей пушке.

Я тоже присоединился к группе, осматривавшей выставленные орудия. О новых, опытных докладывали конструкторы, а о принятых на вооружение — военные инженеры Артиллерийского управления НКО. Подошли к зенитной 76-миллиметровой пушке, установленной на шасси грузового автомобиля. Эта конструкция повторяла решение Ф. Ф. Лендера, который, как известно, установил 76-миллиметровую зенитную пушку на шасси автомобиля еще в годы первой мировой войны. Орудийному расчету была подана команда занять места для марша. Красноармейцы выполнили команду нечетко, неловко карабкались на платформу. Не понравилось это Семену Михайловичу Буденному. Он подошел к платформе и сказал:

— Вот как нужно исполнять команду!

Не успели оглянуться, а он уже наверху. У него это получилось так ловко, что вызвало одобрительный смех у всех присутствующих. А Буденный сидит на платформе и поглаживает свои лихие усы. Красноармейцы не сумели повторить вскок столь же четко, как это вышло у него.

Затем направились к 122-миллиметровой корпусной пушке А-19, находящейся на вооружении армии, осмотрели еще ряд орудий, в том числе 203-миллиметровую гаубицу Б-4. За это время не было ни одного перерыва на отдых Наконец пришли к последнему орудию большой мощности. Докладывал начальник КБ Магдасеев. Он был краток. Орудие произвело благоприятное впечатление. Сталин поговорил с рабочими завода, среди которых были и пожилые и молодежь. Поинтересовался, как старшие передают свой опыт молодым и как молодые его воспринимают. В конце беседы сказал:

— Хорошо, что вы дружно работаете. Всякая, даже маленькая драчка пагубно отражается на деле.

На этом ознакомление с материальной частью артиллерии было закончено. Руководители партии и правительства и другие товарищи направились к блиндажам, чтобы оттуда наблюдать стрельбу. Когда они вошли в блиндажи, на огневой позиции раздалась команда «к бою». Орудийные расчеты бросились к пушкам. Артиллеристы действовали четко и только на правом фланге замешкались: не могли перевести 76-миллиметровую универсальную пушку завода «Красный путиловец» из походного положения в боевое. Внимание всех невольно сосредоточилось на этом. Маханов волновался, однако помочь ничем не мог. Я хорошо понимал его. Любой конструктор остро переживал бы такую неприятность. Через несколько минут нервы Маханова не выдержали, и он, что называется, хватил через край: во всеуслышание заявил, что орудийный расчет никуда не годится. Все на полигоне посмотрели на него с укоризной

Наконец с помощью рабочих орудийный расчет справился — перевел пушку из походного в боевое положение. Но эта заминка, а особенно заявление Маханова оставили неприятный осадок.

Как только орудие подготовили к бою, последовала команда «огонь». Все прильнули к щелям. Грянул выстрел. Полуавтоматический затвор не сработал. Замковый вручную открыл затвор и выбросил гильзу. Последовал второй выстрел, затем третий… Полуавтоматический затвор чаще отказывал, чем работал. Наконец было сделано положенное число выстрелов, подали команду «отбой».

Надо сказать, не только Маханов переживал неудачу, но и я вместе с ним: как-то поведет себя полуавтоматический затвор на наших пушках? И вот команда нашему орудию: «Огонь!» Орудийный расчет выполнил команду четко, это было приятно, но нервы мои сильно напряглись.

— Орудие!

Грянул выстрел, полуавтоматический затвор сработал. Затем второй, третий выстрел и последний.

Все в порядке. От волнения и радости у меня даже дух захватило. Как только орудие умолкло, Сталин сказал Маханову:

— Ваша пушка отказывала, а пушка Грабина работала четко, даже приятно было смотреть.

— Грабин — мой ученик, — ответил Маханов.

— Это хорошо, — сказал Сталин, — но он вас обскакал.

Стрельба продолжалась. Это было зрелище внушительное. Началось с 76-миллиметровых пушек и закончилось самыми крупными калибрами. Трудно передать словами всю красоту этой стрельбы — она показывала, насколько мощна наша артиллерия. Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнес: «Все!» — и отошел от амбразуры. Выйдя из блиндажа, заговорил негромко, как бы думая вслух:

— Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас еще не решены. Надо быстрее решать и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, еще молодые, но они уже есть. Их надо растить.

Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова — было ясно, что Сталин не с нами ведет этот разговор.

Потом он остановился. Остановились и мы. Сталин сказал:

— Познакомьтесь друг с другом.

Мы в один голос ответили, что давно друг с другом знакомы.

— Это я знаю, — сказал Сталин, — а вы при мне познакомьтесь.

Маханов взглянул на меня с приятной улыбкой, и мы пожали друг другу руки.

— Ну, вот и хорошо, что вы при мне познакомились, — сказал Сталин.

Я не мог ничего понять.

Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин опять остановился и сказал:

— Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.

Этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:

— О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.

Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:

— Товарищ Грабин, покритикуйте пушки Маханова.

Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:

— Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является непригодной для службы в армии.

Сказав это, я умолк. Молчали и Сталин с Махановым. Я не знал, как они отнесутся к моим словам, и испытывал некоторую душевную напряженность, но не жалел о том, что сказал. «Если бы меня не спросили, я не сказал бы ничего, рассуждал я мысленно, — ну, а раз спросили!..»

Помолчав немного, Сталин предложил мне:

— А теперь покритикуйте свои пушки.

Этого я уже совершенно не ожидал. Ждал или не ждал — неважно. Умел критиковать чужую пушку, сумей покритиковать и свои.

И тут меня очень выручил стиль нашей работы — то, что мы всегда объективно оценивали нами сделанное. Строго оценили на описанном мною совещании и эти пушки. Я рассказал о недостатках. Перечисляя их, объяснял, как они могут быть устранены, и в заключение сказал, что устранение дефектов значительно улучшит боевые качества пушек. От своей самокритики я даже вспотел. Сталин сказал: