Демоны пустыни - Маркус Кас

Нельзя так про боевого товарища думать. Значит, надо договариваться. Только как схитрить, чтобы у него чувство долга не взыграло? Тут с самого детства его вдалбливают так, что и не засомневаешься своего сдавать.

— Олег, это дело сугубо личное, — приходит ко мне идея. — Я могу тебе рассказать, но только если ты расскажешь, что случилось с тобой.

По его вздрогнувшим плечам вижу, что попал по больному месту.

— И мы дадим друг другу слово, что это останется между нами. Моя тайна в обмен на твою.

Наступает очередь Саницкого крепко задуматься. На его и без того вечно серьезное лицо ложится тень, он резко выдыхает и решается:

— Хорошо. Слово княжича, что все, услышанное мной, останется тайной, если…

— Без если, — перебиваю. — Извини, но либо только между нами, либо никак.

Олег опять на время замолкает, наблюдая за огненным кругом над вертушкой. В свете мигающих взлетный огней его лицо заостряется, приобретая зловещие черты.

Что он сделает, если не согласится? Хватит ли его подозрительности для того, чтобы рассказать обо мне? Только вот кому — жрицам, службе безопасности, санитарам?

— Ладно, — все таки соглашается он. — Надеюсь, я об этом не пожалею.

Думается мне, что пожалеешь. Но тактично умалчиваю, так я его точно спугну. Мы торжественно клянемся не раскрывать никому то, что узнаем друг от друга. В этой жизни, по-крайней мере.

Наши силы поднимаются, скрепляя слово. Переплетаются потоками вместе с рукопожатием. И снова мне кажется, что частица его силы остается внутри. Как страж, неусыпно следящий за соблюдением договора.

Я оглядываюсь. Здесь слишком людно. Вертушка, подняв вихри пыли, взлетает и боком отчаливает к городу. Техники перекрикиваются, переключая огни. Шум лопастей, прикрывающий наш разговор, стихает.

Я мотаю головой в сторону пустыни и Олег согласно кивает. Явно прокручивает в голове историю, которой будет со мной делится. Что бы с ним ни произошло, но мне его заранее жаль. Столько муки на его лице от вызванных воспоминаний.

Мы отходим к самой границе света, еще пара шагов и погрузимся в непроглядную темноту. Голоса и шум базы еле слышно, а вот звуки ночных обитателей оживляют ночь.

Усаживаемся прямо на холодный песок, под прикрытием валунов. Меня так и продолжает тянуть завести его подальше от лишних глаз. Такое чувство, что от злобного духа осталось только это. Какая-то всепоглощающая кровожадность. И странная сила.

— Рассказывай, — опережаю я его.

Его история явно будет невеселой, но моя — жуткой. Пойдем, значит, по нарастающей. Олег рассеянно перебирает песок, пропуская его между пальцев.

— У меня был друг… — он говорит медленно, но встряхивает головой, бодрясь. — А, что уж. Мы дали слово, можно говорить прямо. Для всех он был просто другом детства, сыном нашего казначея. Влад.

Голос его подводит, переходя в хрип. Целитель обращается к силе, то ли успокаивая себя, то ли смывая душевную боль.

— Влад был моим братом. Бастардом. Я об этом узнал случайно, сразу после посвящения. Сила у бастардов проявляется иначе. Может и вообще не проснуться, а может с самого детства, от сильных эмоций. Мой дар… В общем, после ритуала мы оба радовались. Но мне кажется, он больше. За меня.

Олег прикрывает глаза и откидывается на валун. Я даже дышу беззвучно, от предчувствия, сжавшего все внутренности. И уже не очень то хочу знать, что было дальше.

— Саницкие очень сильный род, Игорь. И, когда просыпается наша сила… Влад не справился. Его же не учили этому! Мы росли вместе, но он — как неодаренный. Я не знаю, почему мой отец так поступил. С ним я больше не разговаривал.

Он замолкает, шумно дышит с закрытыми глазами, справляясь с гневом. Через силу заставляю себя спросить:

— Что случилось?

Олег открывает глаза, поворачивается ко мне. Взгляд его горит пламенем. Тщательно скрываемые эмоции вырываются, поглощая, и его голос почти срывается в крик:

— Я пытался ему помочь! Я думал, что смогу! После ритуала, когда силы столько, что кружится голова… Влад испугался и запаниковал. И дар целителя вывернулся наизнанку. Сила, которая должна лечить, начала калечить его самого.

Целитель отворачивается и хватается руками за лицо.

— Это было страшно. Сила рвала его по кусочкам, пока он кричал. А я не успевал исцелять. Он умер, весь в крови, на моих руках. Его крики… Он умолял спасти его, а я не мог. Я никогда этого не смогу забыть. И в тот момент во мне проснулся мой родовой дар.

Олег вскакивает на ноги, начиная ходить передо мной взад-вперед. А у меня кожа покрывается мурашками… Кажется, я уже догадываюсь.

— Знаешь, а хорошо, что ты дал слово. Я хоть кому-то могу сказать. Боги дали мне дар, который мог бы спасти брата. Воскрешение, Игорь. В момент его смерти я понял это. Что могу вытащить его, могу договориться со стражем врат. Хвати мне знаний, хвати мне силы… Но мне не хватило. И я сам чуть не умер там. Неделю меня вытаскивали. Даже дед приехал из пустыни, чтобы помочь. Думаю, если бы не он, то и я бы давно стоял бы на суде богов, а мое сердце взвешивали на весах Маат.

Мой рот от шока распахивается так широко, что в него залетает какая-то мошка. Я кашляю, а целитель горько усмехается:

— Вот что случилось, Игорь. Великий дар, который не смог спасти брата и чуть не убил меня самого. Я никому не сказал, слишком зол был на семью. Они подумали, что я просто не справился, истощив себя. Взял больше, чем мог отдать. Поэтому меня и отправили в храм Маат. У целителей лишь одна слабость, не остановиться вовремя.

Его кулаки сжимаются, он скрипит зубами.

— А как? Как можно остановить себя, когда в твоих руках жизнь человека?! Как заставить себя дать другому умереть? Когда ты можешь ему помочь! — Олег отворачивается лицом к пустыне и замолкает.

Хтоническим елдаком мне по лбу, такого я не ожидал. Я не знаю, что ему сказать. И надо ли. Но вашу ж хтонь, серьезно, воскрешение? У меня голова идет кругом. Воскрешение! Понятно, что сейчас он никого с того света вытащить не может.

Да и вряд ли сможет в ближайшее время. Без правильного обучения, без помощи. А он никому не сказал. Да вот только, сдается мне, его тоже закроют где-нибудь. Поближе к императору, с такими способностями то. Ни у одного меня опасные тайны…

— А теперь — твоя очередь, — Саницкий берет себя в руки и поворачивается, сложив руки на груди. — И учти, если соврешь, я почувствую. Я был с