Хлопотливая нация (сборник рассказов) - Аркадий Аверченко

– Не лги! Хоть теперь не лги… в память наших прежних отношений. Все равно твои жалкие оправдания не помогут…

За дверью послышались рыдания. Потом все стихло. Потом дверь распахнулась и из спальни вышла Анна Евграфовна, в шляпе, с чемоданчиком в руках.

– Я уезжаю к тете. Потрудитесь не разыскивать меня – это ничему не поможет. Приготовьте Гришу ко всему этому. Мне было бы тяжело его видеть. Прощайте, Бревков.

– Анна Евграфовна, – кинулся к ней Кирилл. – Неужели вы поверили? Мы же шутили!!

Она слабо улыбнулась и покачала головой.

– Не лгите, Бревков. Дружба великое дело, но за негодяев заступаться не следует.

– Анна Евграфовна…

– Прочь!! Довольно.

Она отстранила мужа и вышла из комнаты, высоко подняв голову (еще 10 минут тому назад она решила выйти из «этого дома» с «высоко поднятой головой»).

– Чтоб тебя черти взяли, Бревков, – вырвалось у мужа совершенно искренно. – Ты еще что?! Тебе еще чего надо?

– Чего? – прищурилась вошедшая Пелагея. – А того, что изверги вы все, кровопийцы. Вам бы только вдовью кровь пить, чтобы вдове скорее в могилушку снизойти. Этого вам надо?! Да?! Пожалуйте расчет.

– С ума ты сошла? Кто твою кровь пьет?

– Да уж поверьте!.. Посторонние люди-человеки замечают… Уходили вы меня, чтоб вам ни дна ни покрышки! Может, мне и жить-то через вас неделька-другая осталась, да чтоб я молчала?! Нет в вас жалости! Как же – пожалеете вы! Посторонний человек пожалеет, это верно… «бледненькая вы, Пелагея Васильевна, скажет, хворенькая»… А вам – что? Работает на вас дура – и хорошо. Хы! хы!

Она села на пол и залилась слезами.

– Вон! – закричал Терентьев. – Вот тебе деньги, вот паспорт и проваливай. Э… да ну вас всех к черту!

Терентьев схватил шляпу, нахлобучил ее на глаза и убежал. Слышно было, как в передней хлопнула дверь. Пелагея тоже поднялась с пола и ушла. Уходя, поклонилась Кириллу и сказала:

– Балдарим покорно, батюшка! Хуть ты вдову пожалел!

Изумленный Кирилл почесал затылок и, бормоча что-то под нос, стал прохаживаться по опустевшей комнате…

В детской послышался шорох.

Крадучись, вышел маленький Гриша, увидев Бревкова, отскочил, бросил на пол какую-то бумажку и помчался к выходу.

– Куда ты? – крикнул ему вслед Бревков. Гриша взвизгнул на ходу:

– Убегаю! В Америку.

Кирилл поднял бумажку и прочел:

«В смерти моей прошу никого не винить. Виноват директор Уругваев. Уезжаю с Митей Косых в Америку. Примечание: не знал, как начинаются записки, и потому написал про смерть. А вообще едим в Америку. Ученик 2-го класса Григо. Терентьев».

Кирилл еще минут пять бродил по пустой квартире. Потом ему сделалось жутко.

Он оделся, вышел, запер на ключ наружную дверь и, отдавая ключ дворнику, сообщил ему:

– Терентьевы уехали за границу, а все вещи подарили тебе за верную службу. Старайся, Никифор!

И пошел по улице, усмехаясь.

С корнем

– Удивительная женщина! – прошептал Туркин. – Я ее иногда даже боюсь.

– Почему боишься?

– Бог ее знает почему. В ней есть что-то нездешнее.

– Где она?

– Вон, видишь… На диване комочек. В ней есть чтото грешное, экзотическое – это стручковый перец, но формы какой-то странной… необычной.

– Нездешней? – спросил Потылицын.

– Нездешней. Пойдем, я вас познакомлю. Она тобой интересовалась. Спрашивала.

Туркин схватил Потылицына под руку и, лавируя между группами гостей, подтащил его к пестрому комочку, свернувшемуся в углу дивана.

Комочек звякнул, развернулся, и рука, закованная в полсотни колец и десяток браслетов, поднялась, как змея, из целой тучи шелка и кружев.

– Айя! – сказал Туркин. – Я привел тебе моего друга, Потылицына. Ты, Потылицын, не удивляйся, что мы с Айей на «ты» – она всех просит называть ее так. Айя стоит за простоту.

Даже при самом поверхностном взгляде на Айю этого нельзя было сказать: невероятно странную прическу, сооруженную из волос, падавших на глаза, обхватывал золотой обруч, белое лицо и красные губы сверкали в этой чудовищной рамке, как кусок сахара, политый кровью. Нельзя сказать, чтобы на этой Айе было надето простое человеческое платье: просто она была обшита несколькими кусками газа терракотового цвета и окована с ног до головы золотыми цепочками, привесками и браслетами – браслеты на руках, браслеты на ногах, ожерелье в виде браслета – на шее. А от браслета на руке шли тоненькие цепочки, придерживавшие кольца на пальцах, так что вся рука была скована хрупкими кандалами.

При каждом движении Айя вся тихонько позвякивала и шелестела.

– Знакомьтесь со мной, – сказала Айя. – Вас зовут, я знаю – Потылицын, а меня Айя. Думаю, что через час мы будем на «ты». Так проще.

– Айя… – нерешительно сказал Потылицын. – Айя… А дальше как, по отечеству?..

– Никак. Просто Айя.

Айя взяла руку Потылицына, осмотрела ладонь этой руки и уверенно сказала:

– Мы с вами где-то встречались. Вы помните?

– Нет… кажется, не помню. Не встречались.

– Встречались, – уверенно сказала Айя. – В Египте.

– В Египте? Да я там никогда не был.

– О… будто это так важно – не были! Мы с вами всетаки встречались, – капризно протянула Айя. – Не теперь, так раньше.

– Да я и раньше там не был.

– Раньше? Откуда вы знаете, что было раньше… когда не было смокингов и автомобилей. Вы ведь нездешний.

– Да, я сам с юга. Родители мои…

– Вы нездешний! У вас нечеловеческое выражение глаз. Может быть, вы когда-нибудь были ящерицей.

– Может быть, – нерешительно сказал Потылицын. – Мне об этом неизвестно.

– Дайте-ка еще раз вашу руку, – сказала Айя. – У вас на душе есть преступление.

– Что вы! Да я…

– Тссс… Не надо быть таким шумным. Посидим помолчим.

Эта просьба относилась, очевидно, только к Потылицыну, потому что Айя позвякала с минуту и, усевшись поудобнее, сказала:

– Что бы вы сделали, если бы были королем всего мира?

«Повесил бы тебя», – подумал Потылицын, а вслух сказал:

– Что бы я сделал? Не знаю. Особенного тут ничего не сделаешь.

– А если бы я была королевой, – приказала бы уничтожить все часы на земном шаре. Часы – это господа, мы – рабы, и мы стонем под их игом. Тик-так, тик-так! Прислушайтесь – это свист бича.

– Ну уничтожили бы вы часы, а дни остались бы. День сменяется ночью – те же часы.

– В моем королевстве была бы абсолютная ночь. Мы жили бы под землей и уничтожили бы время. Нет времени – и мы бессмертны. Из всего моего королевства я бы сделала бесконечный темный коридор.

«Пожалуй, сделай тебя королевой, – подумал Потылицын, – ты еще и не такую штуку выкинешь… С тебя станется».

А Айя в это время говорила задумчиво и трогательно:

– Ах, я так понимаю римских цезарей. Ванна из свежей человеческой крови утром – это запас нескольких жизней на целый день! Возрождение через смерть прекрасных молодых детей… Розовый огонь на свежем сером пепле…

– Где ваш муж служил? – нервно спросил Потылицын.

– Директор металлургического общест… Ах, мой муж! Иногда я слышу около себя шелест – это он издали думает обо мне.

– Нездешний шелест? – спросил Потылицын.

– Да… Нездешний. Это вы очень хорошо сказали. Шелест… Выродившийся гром, раб, сверженный с небес и закованный в шелковые оковы. Вы никогда не были убиты молнией?

Потылицын украдкой пожал плечами и уверенно признался:

– Был.

– Как это хорошо! Быть убитым молнией – это небесная смерть. Рана в борьбе с небесным Воином.

Потылицын потер ладони одна о другую, взглянул на Айю и заметил будто вскользь:

– Вы были когда-то женой вождя негритянского племени?

– Почему? – спросила Айя умирающим шепотом.

– Потому что вы серая. Вы под пеплом… даже сейчас. Я уверен, вы родились от Вулкана. Вышли из кратера вместе с пеплом.

– Ах, – сказала Айя, – вы, пожалуй, правы больше чем нужно. Не нужно быть правым. Кратер…

– А когда вы смеетесь, – заметил деловито Потылицын, – вы напоминаете самку суслика.

– Суслик смеется перед опасностью, – покачала головой, позвякивая, Айя.

– Да и после смерти. У вас прекрасные глаза, Айя. В особенности левый.

– Мой левый глаз знает больше.

– Да! Знание, умерщвляя, украшает. Я вспомнил! Мы с вами виделись не в Египте, а у истоков Замбези. Вы пили воду, стоя передними ногами в реке.

– Я была оленем?

– Да. Антилопа-гну. Жвачное, однокопытное. И, зацепившись хвостом за ветку хлебного дерева, смотрел я на вас, раскачиваясь. Верно?

Айя нерешительно взглянула на Потылицына, и в глазах ее можно было прочесть некоторый испуг: будто пришел какой-то похититель и явно хочет обокрасть ее.

– Да, – подтвердила она. – Замбези. Я помню тигра, который любовно смотрел на меня из джунглей…

Потылицын серьезно кивнул головой.

– Да… тигр. Очевидно, он убежал из туземного зверинца, потому что на Замбези они не водятся.