Глаза Младенца - Александр Есентаев

уничтожить, а не захватить, спросил я. Он пожал плечами. Я попросил показать район, где они атаковали транспорт. Он показал, но уточнил, что в живых никто не остался. Это он знает точно. Тогда я специально пошёл на конфликт с военными, чтобы они быстрей всё загрузили и покинули Европу. Я припугнул капитана корабля жалобой на неправомерные действия по отношению к научным работникам и оглаской их секретной ликвидационной операции на Европе. Он всё понял и дал команду на взлёт. А я дал команду на поиски.

– Но пилот сказал, что никто не остался в живых.

– Антон правильно сказал, что я – разумный человек. У меня хватило разума ему не поверить и всё проверить самому. Когда перед тобой стоит вопрос жизни или смерти людей, надо доверять только себе или человеку, которому ты не можешь не доверять. Пилот к таким людям не относился, – профессор задумался. – И ещё, я думал о тебе. Это удивительно, но я ожидал найти именно тебя, Лексис. Фантасмагория? Оказывается, нет.

Он посмотрел на меня добрыми глазами, и спросил, какими путями меня сюда снова занесло? Я рассказал вкратце о своих злоключениях, стараясь смягчить некоторые детали. О роли Антона, конечно, не упоминая микрочипы, о гибели Тома, о марсианском братстве и самоотверженности. Профессор слушал, ничему не удивляясь, словно знал об этом раньше. Он только сильно огорчился, когда узнал о смерти Тома. Он понимал, кем для меня был Том, и вообще, понимал, кем был Том. Когда я закончил рассказ, профессор спросил, почему же ваш транспорт пытались уничтожить? Я выдумал секретную информацию о преступной работе ВОБР, о которой узнал Антон и я. Профессор задумчиво сказал, что всё понятно. Что о нашем спасении никто за пределами Европы не должен знать, и он это обеспечит. Доступ к связи имеют только надёжные работники, в честности которых он не сомневается. А мы должны лечиться и выжидать. Он даже не разрешил мне пообщаться с Лили, только позволил слушать, а сам попытался завуалированными фразами успокоить её и дать понять, что я жив, здоров, люблю её и Поля и обязательно вернусь домой. Только ей надо верить и ждать.

Антон быстро поправлялся. На его лице снова появилась улыбка, но не такая уверенная, как раньше. Он знал, что обречён на малоподвижный образ жизни. Быстрое сильное тело, внутренний мир, получающий большую радость от стремительной жизни, как они смирятся с таким положением дел? Я не знал, и не знал ещё толком сам Антон. Первые дни, когда боли ушли, и самочувствие стало относительно хорошим, Антон был задумчив и самоуглублён. Я старался ему не мешать, и мои посещения были не долгими. Но Антон постепенно свыкался со своим будущим, и у него снова появилась тяга к общению. Со мной и профессором. Особенно со мной, так как профессор освобождался только вечером и всё-таки не был так близок к нему, как я. Так считал Антон.

А я так не считал. Не было у меня близких отношений с Антоном. У меня был в жизни и остался в душе только один настоящий друг – Том. И в его смерти повинен Антон. Может косвенно, но это уже неважно. Да, Антон снова немного ожил в моём внутреннем мире после последних трагических событий. Я не мог не замечать его хорошие человеческие качества, а они точно у него есть, и я не мог быть неблагодарным ему за спасение, но всё не то. Всё, как игра. У меня было двойственное ощущение. Странно, игра, но серьёзная игра, когда на кон ставятся жизни, в том числе и моя жизнь. Но это – не жизнь. И поэтому я не хотел сближаться с Антоном, чтобы не стать похожим на него.

– Лексис, почему ты спешишь покинуть меня? – спросил как-то Антон. – Во-первых, я в отличие от тебя даже хромать не могу. Во-вторых, чем ты можешь быть занят в этом затерянном от цивилизации мире, где даже новости приходят с некоторым опозданием?

– Я помогаю одному старому знакомому по прошлому посещению Европы. Талантливый молодой человек, и он со своей стороны открывает много нового для меня.

– Понятно, – с некоторым огорчением сказал Антон, – но не забывай и меня, пожалуйста.

– Конечно, Антон, – сказал я. – Ты о чём-то хочешь поговорить?

– О нас. Ты знаешь, что произошло на Марсе, пока мы летели сюда?

– Да, кое-что понял из старых записей новостей, переданных на Европу, рассказа профессора и других сотрудников станции.

– Я тоже просмотрел записи. О чём там рассказывается? Марсианское восстание в течение восьми дней подавлено. Все подпольные подземные производства уничтожены. Все лидеры марсианского восстания убиты или схвачены. Наступило время братской любви, взаимопонимания и сотрудничества Марса и Земли. Всю ответственность за тысячи погибших людей несут лидеры марсианского восстания, жаждущие власти и толкающие невинных людей на смерть. Такое больше не должно повториться. Насилие и человечество – несовместимые понятия. И так далее, и тому подобное. И что ты по этому поводу думаешь?

– Демагогия о человеколюбии и ложь.

– Правильно, – радостно согласился Антон. – Как во все времена. Лицемерная политика продолжает править мозгами непосвящённых людей, а их большинство, а значит, и миром. Но мы, посвящённые, понимаем, что всё не так. Марсианское движение не уничтожено. Я смотрел приведённые списки погибших и захваченных лидеров, многих имён там нет. Макса, кстати тоже нет. Может, он остался жив?

– Может и Мик? – произнёс я вполголоса, нащупывая в кармане его кольцо.

– Кто такой Мик? – спросил Антон.

Я покачал головой, давая понять, что Антон его не знает.

– Так вот, – продолжил он, – корабль тоже не обнаружен. О нём бы обязательно сказали. Это было главной задачей операции «Война миров». Что касается погибших, то именно марсиан погибло тысячи, а десантников только сотни. И виной этому не только упрямство марсианских лидеров, но и прямолинейная жестокость ВОБР.

– Но ты раньше считал, что благость для многих оправдывает жестокость для некоторых.

– Я и сейчас продолжаю так считать. Разум людей несовершенен, поэтому возникают проблемы, и многие из них можно решить только жёстким методом. Пороки властвуют над людьми в разной степени, – ответил Антон.

– Так кто больше порочен? Марсиане, отдающие свои жизни ради свободы и счастья всех марсиан, или земляне, препятствующие им? Я не спрашиваю – дальновиднее, разумнее? Я просто спрашиваю – порочнее? – прямо смотря в глаза Антону, спросил я.

– Разум надо воспринимать комплексно. Добрые, но не умные стремления могут быть опасны для неразумного общества. Я не хочу оправдывать руководителей ВОБР и корпораций. Они провалили операцию, потому что поспешили.