Таня Гроттер и пенсне Ноя - Дмитрий Емец

– Как мерзко! Ваньку бросят в океан! – пробормотала Таня.

– Темная магия – это темная магия, – непреклонно сказала Чума. – Я не обещала, что все будет легко и пушисто. Этого в нашей сделке не было… Не существует никакого другого способа, чтобы Ванька мог покинуть Дубодам. Только если Магщество сообщит особое заклятие, чего оно, безусловно, не сделает. Ну, ты согласна?

– Да.

– Прекрасно! Тогда приступай! Я вновь появлюсь, когда пробьет мой час…

Чума-дель-Торт разжала руку. Жезл упал на пол и подкатился к Таниным ногам. Там он и лежал – тусклый и равнодушный ко всему. Лишь серебрился на его конце выпуклый глаз. Таня тупо смотрела на жезл и сама не узнавала себя. Неужели она заключила сделку с Чумой, с той, которую так сильно ненавидела! Что случилось с ней? Как могла она так потерять голову от любви, а, с другой стороны, разве что-то еще, кроме любви, стоит того, чтобы терять голову?

Бульонов упал на колени и стиснул ладонями виски.

– Где я? Где? Почему у меня так болит голова? – спросил он жалобно.

– Потому что ты хронический Бульон. А это уже всерьез и надолго! – невесело сказала Таня.

Она сдернула со своей кровати полотенце, намочила его и обкрутила им потный лоб Генки. Даже стоя на коленях, Бульонов доставал ей головой почти до плеча. До чего же он был большой! Выше Пуппера! Но если щетина у Пуппера была жесткой и темной, как у вполне уже зрелого мужчины, то щеки Бульонова неравномерно обрастали мягкими русыми волосами. К тому же мама запрещала ему бриться, утверждая, что дети не бреются.

– Так лучше? – спросила Таня.

– Угу! Спасибо! – промычал Бульонов, глядя на нее круглыми и напуганными бараньими глазами.

Ничего ему не объясняя, Таня решительно выставила Генку за дверь. Он так и остался стоять в коридоре изумленным сусликом, и сложно было понять, какие мысли проносятся в его лобастой, все еще обмотанной полотенцем голове.

А Таня уже забыла о Бульонове. Теперь она думала о Чуме-дель-Торт. Неужели ей всерьез придется выполнить обещание и отдать ей тело? Разрази громус – клятва, прекрасно защищенная от клятвопреступлений. Недаром мудрые древние маги так доверяли ей и одновременно прибегали к ней с такой осторожностью. Любой нарушивший ее сгорает заживо, но, сгорая, одновременно приобретает удивительную устойчивость к огню. Долгие часы его кожа и волосы пылают, и он испытывает невероятные муки, прежде чем смерть наконец послужит ему избавлением. Причем огонь этот особого рода. Даже вздумай клятвопреступник прыгнуть с камнем на шее в океан – и там бы огонь продолжал терзать его.

Нарушить клятву нельзя. Единственная оговорка – если взявший клятву сам по доброй воле вернет ее. Но было бы нелепо ожидать великодушия от Чумы-дель-Торт.

Таня металась по комнате и лихорадочно искала выход. Наконец нашла, но он сам по себе был ужасен. И все же это был единственный шанс спасти Тибидохс от мерзкой ведьмы, одновременно выполнив условия сделки.

Она помчалась к малютке Клоппику. Малютка продолжал жить в той же комнате, в которой некогда обитал глава темного отделения профессор Клопп. Только теперь комната стала для него великовата. Вдоль стен тянулись многочисленные полки, на которых была разложена коллекция магических редкостей профессора Клоппа. Несмотря на то что добрую половину коллекции Клоппик уже променял на всякую ерунду, оставалось еще на удивление много.

В настоящий момент малютка был занят тем, что качался в гамаке и целился то в один, то в другой угол из боевого арбалета. Кроме Клоппика, в комнате был еще Шурасик.

– Привет, Клоппик! Привет, Шурасик! – поздоровалась Таня.

– Пивет! – сказал малютка, немедленно беря ее на прицел.

Таня догадалась, что арбалет у Клоппика недавно. Скорее всего его притащил Шурасик, имевший какие-то свои виды. Во всяком случае, Шурасик зачем-то вертел в руках пеструю восточную тюбетейку, очень похожую на любимую тюбетейку одного восточного султана, известную в магическом мире как тюбетейка храбрости. С этой тюбетейкой на голове даже самый большой трус в одиночку атаковал бы легион.

– У тебя остались яды? Ты их никому еще не променял? – спросила Таня у Клоппика.

– Не-а, – сказал Клоппик. – Полно еще. Пуф!

– А где можно посмотреть?

– Да вон там! – Клоппик перестал целиться в Таню и перевел арбалет на третью снизу полку, на которой выстроились пузырьки, баночки и коробочки, подписанные на латыни. Там же висело несколько довольно безобидных с виду пучков травы.

– И что тут есть? – спросила Таня, осторожно разглядывая их, но ни к чему не прикасаясь.

– А чего тут только нет! – встрял всезнайка Шурасик. – Начнем с краю. Цианистый калий… цикута… мышьяк… Вульгарный яд! Странно, что у лопухоидов он до сих пор в моде.

– А вот этот?

Таня кивнула на красивый высокий флакон. Шурасик взглянул на латинскую этикетку:

– О, это поцелуй Тантала! Отличный средневековый яд! Никакого вкуса, никакого запаха!.. Можно добавить в еду, в питье, а можно просто обрызгать стены в кабинете. Первые полчаса ничего, ни изжоги, ни судорог, а потом раз – спазм сердечной мышцы, и готово. Отправляешься на тот свет с улыбкой на лице. Очень дорогой и сложный яд. Им травили в основном королей и герцогов. Тещ и жен травили обычно фосфорными спичками или стрихнином… Дешево и сердито. А зачем тебе яд, а? Колись!

– А зачем тебе тюбетейка, а? Колись! – в тон ему ответила Таня.

Шурасик побагровел и перестал задавать дурацкие вопросы. С флаконом в руках Таня подошла к Клоппику, который все еще радостно возился с арбалетом.

– Клоппик, ты мне этот яд дашь? Мне… э-э… ну просто хочется, чтоб он у меня был.

– Да заплосто, – сказал малютка. – Только если Кощеева будешь тлавить – не слаботает. Он бессмелтен. Лучше поплоси Талалаха набить ему молду!

– Хорошо, хорошо, попрошу. А что ты хочешь взамен? – нетерпеливо спросила Таня.

– Ничего. Я доблый! – хихикнул Клоппик, глядя на нее хитренькими глазками. – Только не подливай мне его в суп – и, считай, мы договорились.

«Вот он, подарок для Чумы-дель-Торт и… и для меня!» – подумала Таня, сжимая холодный флакон.

Глава 12

ГАЛЕРА

– Германчик, дуся! Посмотри, какой чудный корм я купила для нашей таксочки! Она его просто обожает! – радостно прощебетала тетя Нинель, возникая в кабинете бывшего депутата. В руках у нее был желтый пакет с надписью:

«КОРМ АВВА

Ваша собака просто лучится здоровьем!»

– Почему лучится? Чего они туда добавляют? – кисло поинтересовался Дурнев.

Обеспокоенная тетя Нинель выключила свет и с тревогой посмотрела на Полтора Километра. Та, к счастью, не лучилась. Мадам Дурнева успокоилась и отправилась на кухню читать книжку о модной диете доктора Аткинса. Для того чтобы лучше вникнуть в текст, каждую страницу она сопровождала хорошим куском буженины и горячей пиццей.

Дядя Герман вновь уткнулся в биржевые котировки.

Акции прыгали то вниз, то вверх, стабильных позиций было мало, и Дурнев никак не мог сообразить, куда вложить деньги, вырученные от продажи золотого унитаза и стиральной машины. Со стиральной машиной случай вообще был уникальный. Когда Халявий – или, точнее, царь Мидас – дотронулся до нее, то золотой стала не только машинка, но и находившееся в ней белье. Дурнев умилялся весь вечер, разглядывая свои драгоценные носки. Один носок он решил сбагрить в музей современного искусства, другой же оставил дома на память.

Не успел Дурнев определиться с акциями, как в дверях, точно круглый мексиканский кактус, выросла бугристая, потертая жизнью и судьбой голова Халявия. Оборотень деловито осмотрелся. В руках у него была небольшая кастрюля, которую он, точно официант, держал не то в салфетке, не то в полотенце.

– Ваша овсянка, сэр! – сказал он пискляво.

– Ненавижу овсянку! Лучше овсянки может быть только ее отсутствие! – сказал дядя Герман.

– Германчик, но как же так? Ты же вчера говорил, что любишь! – огорчился Халявий.

– Я пошутил. Овсянку любят лишь англичане. Вся прочая любовь к овсянке – чистейшей воды плагиат! – сказал Дурнев. – К тому же ты наверняка не мыл кастрюлю! Максимум ты ее вылизал, не правда ли?

Щечки у оборотня порозовели.

– Вечно ты придираешься, братик! Я хотел, то ись, как лучше!

– Знаю я, чего ты хотел! Так и быть: можешь сходить сегодня к манекенщицам, только не притаскивай их сюда. Нинель будет сильно не в духе. А когда она не в духе, у этих куколок запросто могут оторваться ножки.

Халявий завыл от восторга. Он подпрыгнул, прищелкнул ножками и кинулся целовать дядю Германа.

– Убери кастрюлю, осел! Ты соображаешь, что делаешь? – завопил бывший депутат.

Оскорбленный внук бабы Рюхи с грохотом швырнул кастрюлю прямо на биржевые котировки.

– Я не осел, Германчик! Я мог бы потребовать с тебя миллион жабьих бородавок за моральный ущерб! Нынче такие процессы в моде.