Чебурашка - Дмитрий Ромов

— Ну, в принципе не против… Надо с отцом посоветоваться. А сколько вас будет?

— Четверо. Юрик ещё и Костик…

Приходится идти на хитрость и на определённый риск, поскольку объяснять, что мне очень надо сгонять в Москву представляется крайне непростой задачей, так что легче провернуть всё в тайне и немного приврать. Это только кажется, что можно логично и здраво всё растолковать. Нет, родители — это не про логику, а про эмоции.

Все наши «Джексоны» проданы. Причём, с учётом Вики, уже вторые с большим дисконтом. Их счастливая обладательница — подруга Михи Зайцева, работающая в кассе «Аэрофлота». Знакомство архиважное, буквально на вес золота. Поэтому мы с Катей решаем не скупиться.

Вернее, решаю я, а она не возражает. Миха, вернувшись со сборов и оценив нашу продукцию, затребовал такие же для себя. Ну, и сбыл пару штук своим товарищам по спорту. У него связи обширные, так что он становится нашим вторым дилером. Корпорация разрастается, спрос тоже, а вот товара не хватает.

Поэтому, воспользовавшись отъездом Катькиных родителей в деревню к их родителям, мы покупаем через Миху билеты и мчимся в столицу империи. Летим налегке, с небольшими спортивными сумками и сердцами, открытыми для новых впечатлений. Здравствуй, ветер странствий!

Сидим в первом ряду, как пилоты и ответственные партработники. Едим традиционную курицу, шоколадки, пьём чай.

— Может, — улыбается Катя, — не будем торопиться возвращаться? Рванём ещё куда-нибудь? В Сочи, например, или в Таллин. Классно же, летишь, путешествуешь, смотришь новые места. Ты бы хотел?

— С тобой хоть на край света, — усмехаюсь я. — Но не сейчас, Кать. Нам же до твоего официального отъезда надо успеть дофигища штанов сшить.

Она шлёпает меня ладошкой по колену, вернее, по бедру.

— Не романтик ты, Артём, не романтик. Я тебе про сказку странствий, а ты мне про производственные победы. Ты как советское кино, честное слово!

— А вот тут ты ошибаешься, — смеюсь я. — Видела «Кинопанораму» недавно? Скоро на экраны выйдет фильм Митты под названием… та-да… «Сказка странствий»! С Мироновым в главной роли. Вот так-то. Там романтики… ешь — не хочу.

— Да врёшь ты, — улыбается она, но руку с моей ноги не убирает.

Рука у неё горячая, электрическая. Она меня будто импульсами пронзает.

— Сам врёшь и меня на этот скользкий путь наставляешь. А если в самолёте будут родительские знакомые, ты не подумал?

— Подумал, конечно, — серьёзно говорю я.

— И что тогда?

— Тогда спалимся, вот что.

Мы хохочем. По-детски. Беззаботно…

Доехав на автобусе до «Юго-западной», мы ныряем в метро и мчимся по прямой до «Охотного ряда», вернее, до «Проспекта Маркса». Катька смотрит по сторонам, хлопает глазами.

— Ого, как много народу… Ой, а пойдём на Красную площадь! Это же вот, прямо здесь? Ну, пожалуйста!

Сейчас утро, половина десятого, так что Артур, возможно ещё и не появлялся. Разгар лета, московское утро, солнце и радость, разлитая в воздухе. Мчат машины, торопятся пешеходы и неторопливо обозревают красоты туристы.

Мы идём на Красную площадь. Утро красит нежным светом стены древнего Кремля. Дух захватывает. У меня здесь всегда дух захватывает, если честно. И тогда раньше, и сейчас, и в будущем это не пройдёт. Неисчерпаемое место силы. Стена, башни, головки Василия блаженного… Катька смотрит внимательно, напитывается духом времён.

— Тём, а ты в мавзолее был? — спрашивает она, показывая на огромную широкую, как на демонстрации очередь.

— Ага, — киваю я.

Не вру, действительно был, правда, в прошлой жизни.

— Ну, и как?

— Странно очень. Лежит вождь, похожий на восковую куклу в хрустальном гробу. Хотя, как известно, в хрустальные гробы спящих царевен обычно кладут. Вот… Идёшь себе, смотришь. Останавливаться нельзя. Зашёл, вышел и привет. Даже не представляю, кому такая дичь в голову пришла. Мумифицировали человека, законсервировали и радуются. Как петровского уродца в кунст-камере. Видать хотели, чтоб он век покоя не обрёл.

— Да ну, тебя, пихает она меня в бок. Диссидент.

— Ты что! Здесь нельзя это слово говорить. Сразу заметут!

Мы гуляем, заходим в ГУМ, покупаем «Лакомку» и балдеем. Холодные цилиндры сливочного мороженого, покрытые корочкой из бежевой взбитой глазури. Настоящий кайф. Это вкус Москвы, детка. Двадцать восемь копеек, между прочим. Но мы шикуем и слопав по одному цилиндрику, повторяем упражнение.

Если вы в своей квартире, встаньте на пол, три-четыре…

Впрочем, у Москвы вкусов много. Поболтавшись часок, идём в «Космос». Но уже не для того, чтобы есть мороженое, а чтобы найти Артурчика. Начинается деловая часть поездки.

— Здравствуйте, — подхожу я к швейцару.

Он щёткой чистит свой мундир на локте и на посетителей внимания не обращает. Час швейцара наступит вечером, тогда он станет вершителем судеб страждущих, томящихся в очереди юношей и девушек. А сейчас его присутствие здесь не имеет никакого смысла.

— Не подскажете, как мне Артура найти?

— Не подскажу, — со столичным заносчивым равнодушием бросает он, даже не взглянув в мою сторону.

— Он придёт сегодня, не знаете?

На это он уже ничего не отвечает, внимательно осматривая ткань своей униформы. Ну, ладно. Разберёмся сами. Мы проходим в зал на первом этаже и я внимательно осматриваю все столики. Потом мы поднимаемся на второй этаж и я сканирую посетителей там. Артура среди них нет.

— Значит, пойдём к ЦУМу, — пожимаю я плечами.

— А ты знаешь, как идти? — уточняет Катя.

— Ага, держись меня и не пропадёшь.

Можно проскочить напрямки с обратной стороны Думы, но я веду Катю по проспекту Маркса и мимо «Большого».

Мы подходим к ЦУМу и встаём у входа. У одного из. Здесь движ, народ снуёт, входит, выходит, ищет где лучше. Артура не видать. Обходим здание, прогуливаемся туда-сюда, снова останавливаемся. Стоим. Я поглядываю по сторонам. Ну, где-ты, Артур? Алё!

Нет Артура.

Подходит тощий шнырь, с мутными глазами. У него прямо на лбу написано, что кинет.

— Левисы интересуют? — спрашивает он, зыркая по сторонам.

— Артур интересует, — отвечаю я. — Видел его?

— А зачем тебе Артур? — пожимает кент плечами. — Бери у меня, у Артура дороже. У меня дешевле и стопроцентная фирма́.

— Я ничего не покупаю, — машу я головой.

— Только менты ничего не покупают, — щерится он.

— Менты, как раз, покупают, а я нет.

—