Взорванная тишина (сборник) - Виктор Дьяков

Удивительное дело, этот расчётливый, холодный, жестокий человек никогда никого не любивший, включая и родную мать… У него появилось существо, которое он любил искренне, бескорыстно, больше самого себя… Нет, это была не жена, не любовница, первая принесла ему дом с хозяйством, вторая удовлетворяла возникающее иногда желание смены сексуальных ощущений… к ним обоим он был также равнодушен, как и ко всем… за исключением… Константин боготворил свою дочку Настю, которой исполнилось тринадцать лет. Всё что он делал в последние годы: рано вставал, далеко ездил на работу, рисковал в лесу и на озёрах, «пахал» на своём приусадебном участке, копил деньги… Всё это только ради неё. Настя росла красивой, бойкой, сметливой, не в мать, невзрачную и медлительную, не в отца, угрюмого, звероватого и необщительного. И отец и мать, когда ходили в школу учились неважно, а вот дочь… Симпатичная отличница Настя росла балованной, ни в грош не ставила мать, с малых лет сообразив, что в доме всем и вся является отец. С него же со временем она приспособилась «вить верёвки», выпрашивать почти всё что хотела: платья, туфли, «видик», музыкальный центр, парфюмерию, которой не только у подруг, у родной матери не имелось. Главным в её взаимоотношениях с отцом было не «переборщить», угадать его настроение, ни в коем случае не подойти со своей просьбой «не в добрый час». В таких случаях безграничная отцовская любовь тут же оборачивалась приступом ярости и тогда «домашняя принцесса» могла отведать и ремня. Но такое случалось крайне редко.

Те драгоценности, золото, добытые в юности были спрятаны в надёжном месте и ждали своего часа… когда Настя подрастёт. В своих мечтах Константин видел дочь студенткой престижного московского ВУЗа… Для этого он готов оплатить репетиторов, саму учёбу и, если потребуется, дать взятку. Ему человеку с восемью классами сельской школы казалось, что учёба, например в МГУ, откроет дочери, на которую он не пожалеет денег, оденет во всё самое дорогое и модное… откроет дорогу к знакомству с детьми состоятельных, важных людей, «новых» русских, крупных чиновников и им подобных «основняков», легальных хозяев жизни. Счастье дочери: высший круг «золотой» столичной молодёжи, настоящий достаток, путешествия за границу, модные курорты… в этом он видел и свой собственный смысл жизни.

4

Сиротин приехал на дачу. За десять лет супруги проводили здесь за исключением зимы большую часть своей жизни. Им удалось превратить старый домик с довольно запущенным участком, во вполне приспособленное для жизни и отдыха место: забор был поднят и выровнен, хорошо прополотые грядки смотрелись аккуратными «пирожками», дрова уложены в поленницу, перед домом цветы, на задах всевозможная овощная растительность… Сейчас здесь вновь всё оказалось брошено и запущено: весной ничего не посеяно, трава не скошена, сорняки торжествовали полную победу на грядках. Дом, в котором он не появлялся месяцев десять пах затхлостью… В последний раз он покидал его, когда Оля была ещё жива… Сейчас его жизнь как бы разделилась на до и после… с ней и без неё. После… без, это был уже совсем другой человек. Тот, добродушный, размякший от тридцатилетнего счастья сосуществования с любимой… остался там, за чертой. Этому, нынешнему в жизни оставалась одна забота – отдать долг. Дальше он не загадывал.

Сиротин аккуратно сложил оставшиеся в доме вещи Оли. Если бы он остался тем… прежним, он бы расплакался, прижимая к лицу её платья, халаты, перебирая бельё… Всё же слёзы навернулись на глаза, но то оказалась не более чем секундная слабость. Он собирался увезти всё это с собой вечером. А пока он обул резиновые сапоги, переоделся в афганку, оставшуюся у него со времён службы, взял корзину, на дне которой, прикрытый его курткой, лежал пистолет, и незаметно, маскируясь в вымахавшей почти в человеческий рост траве, вышел через заднюю калитку в лес.

Сиротин шёл хорошо знакомой ему лесной тропкой, по которой они вместе ходили за грибами и ягодами, просто гуляли, вдыхая целебный смолистый воздух соснового бора. Отойдя примерно с километр, он свернул в густые заросли низкорослого березняка вперемешку с орешником. Здесь долго прислушивался, и убедившись, что в этой части леса никого нет… Он нашёл более или менее подходящую полянку, повесил на чахлый берёзовый ствол самодельную мишень, отошёл на двадцать пять шагов и стал целиться…

Стрелять с глушителем было непривычно, зато не привлекало ничьего внимания, даже птицы не пугались этих тихих, казалось совсем неопасных хлопков. Расстреляв обойму, Сиротин понял, что стрелять так же, как привык он в Армии, на стрельбище, держа пистолет в вытянутой руке, а вторую заложив за спину, у него не получается. Он постарел и рука ослабла, к тому же за счёт глушителя пистолет стал тяжелее обычного «Макарова». Он попробовал стрелять, держа пистолет двумя руками. Результат стал заметно лучше. Сиротин выпустил две пачки, тридцать два патрона, последние восемь все оказались в мишени. Удовлетворившись, он спрятал оружие и пошёл назад. Ему оставалось переговорить с соседом и успеть на послеобеденную электричку, чтобы вернуться в Москву. Бегать, тренировать дыхание он собирался там, и, лишь когда на дорожках, разбитого неподалёку от его квартиры парка, его «дыхалка» придёт в норму… Свои последние «беговые» тренировки он собирался провести, здесь, в лесу, как и контрольную прикидку в стрельбе. Но сначала необходимо поговорить с соседом… обязательно поговорить…

День выдался жарким. Июль вообще стоял как никогда – ни дня ниже тридцати градусов. Константин был в отгуле, Татьяна на своей работе, на почте. Настя, крупная для своих лет девочка, плескалась в небольшом пять на шесть «бассейне», который отец в прошлом году вырыл специально для неё. Татьяна возражала: целых три сотки изымалось из полезной хозяйственной деятельности, и для чего, чтобы эта сопля… Константин работал во дворе, распускал на циркулярке доски на штакетник, собираясь обновлять забор. Изредка он поглядывал в сторону сада, туда откуда слышался плеск воды.

– Настенька… вылезай! Вода холодная, простудишься.

Воду в этот прудик, дно которого было забетонировано и выложено плиткой, он качал из колодца. По такой жаре вода настолько быстро испарялась, что подкачивать приходилось едва ли не каждый день, и она не успевала прогреваться.

– Да нет пап, нормальная вода, – дочь явно не собиралась выполнять отцовскую просьбу.

Прикрикнуть… приказать. Константин конечно мог… но пребывал настолько в благодушном настроении, что не мог заставить себя даже повысить голос на любимую дочь. Он выключил пилу и пошёл попробовать воду… То, что он увидел сначала поставило его в тупик, потом он хотел отругать дочь… но не смог. Настя блаженствовала в воде… в одной резиновой шапочке… Она бы никогда на такое не решилась, если бы дома находилась мать, но при отце…

– Ой пап… ну ты что… я даже не услышала как ты подошёл, – через прозрачную воду отчётливо просматривались уже хорошо обозначившиеся груди, округлившийся возле пупка животик… всё розовое, нежное… на симпатичной загорелой мордашке обозначилась полустеснительная, полукокетливая улыбка…

– Ты эт… – отец засмущался куда более её… – ты чего голая-то сидишь, холодно ведь, – Константин с усилием отвёл глаза…

Он, конечно, видел дочь без одежды… мимолётом в приоткрытую дверь бани, когда она там мылась с матерью, но то были нечаянные мгновения. А сейчас… более всего его поразило, что она почти не стесняется его.

– Ты эт… одень купальник-то, а тот мать вот-вот прийти должна… ругаться будет, – Константин, способный спокойно без колебаний убить кого угодно, здесь вдруг совершенно потерялся, и вот так почти молил её, дескать я-то не против, купайся как хочешь, но вот мать…

– Эй… Костя… тебя можно!? – кто-то стоял за забором у калитки и звал.

– А ну-ка быстро оденься, – голос Константина стал металлическим и дочь, мгновенно сообразив, что отец уже находится вне её «чар», проворно протянула руку к лежащему на «берегу» купальнику…

– Здорово Костя… Разговор есть, – Сиротин стоял у калитки и приветственно поднял руку.

– Привет Сергеич… Что-то долго тебя не было, – Константин открыл калитку, но не впустил соседа, а вышел сам и протянул ему руку.

– Скоро совсем не увидишь, – Сиротин широко улыбнулся.

– Что так… домишко свой продать решил? – догадался Константин.

– Да… Зачем он мне одному? Так что буду покупателей подыскивать.

– Понятно, – задумчиво поскрёб затылок Константин. – Только это… запущен он у тебя сильно, Сергеич. Ты бы сначала траву хотя бы скосил, и по мелочам, для вида кое что сделал.

– Ох, не знаю. Нет ни сил, ни желания… Слушай Кость, а ты покупателя не подскажешь, или того, сам не купишь?… Объединишь участки, и у тебя тогда больше тридцати соток будет. Ты мужик ещё молодой, работящий. Одной картошки сколько собрать сможешь. Машина у тебя есть, прицеп тоже. Загрузишь и в Москву. В зиму картошка по восемь ре кило идёт.