Ложись - Рикардо Фернандес де ла Регера

— Эй, Гомес! Ты что, спятил? — крикнул ему Кривой и заржал во весь свой огромный рот.

— А тебе какое дело? — огрызнулся тот, останавливаясь.

— Ах, черт тебя побери! — выругался кто-то. — Вы только взгляните на этого павлина! Ночью, небось, трясется от страха!

— Эй, капрал! — крикнул сержант Торрес, командовавший ротой. — Убирайся оттуда, не то пущу тебе пулю в лоб! Ну! Живо!

Просвистели пули. Гомес со всех ног кинулся бежать и юркнул в ров. Все засмеялись. Гомес, бледный и злой, высунулся по пояс из траншеи.

— Что ржете, кретины?

— Осторожнее, деточка! — воскликнул кто-то женским голосом.

И солдаты захохотали еще громче.

Аугусто возвратился очень довольный. Страх он все же испытывал и не раз пожалел, что полез не в свое дело. Но разве мог он поступить иначе? Разве мог не поговорить с товарищами, не похвалить их за храбрость, не побыть с ними?

Остаток дня шла перестрелка на железнодорожной линии, потом был небольшой артиллерийский обстрел. За ночь они только раз вскочили по тревоге. Аугусто и остальные, схватив винтовки, заняли свои обычные места. Но перестрелка вскоре прекратилась.

— Что бы это значило? — спросил Кастильо.

— Это неспроста!

— Я тоже так думаю. Похоже, затишье перед бурей. Боюсь, что завтра нам достанется.

— Ну что, пойдем спать? — предложил Лагуна.

— Да, да, сейчас.

Аугусто остался один. Дул ветерок. Он слышал тихий шелест. Там, в траншеях, ему рассказали о раненых, которые лежат на поле битвы. И, умирая в страшных муках, стонут день и ночь. Они валяются у самых брустверов, и враг не может их подобрать.

— Один из них простонал три дня. Звал мать. Как это страшно! Если бы я знал, где он лежит, я бы его пристрелил. Только бы не мучился больше, — сказал сержант Торрес.

Аугусто несколько минут стоял неподвижно, внимательно прислушиваясь. Ему чудилось, будто до него доносятся бормотание и стоны. Нет, ничего. Это шелестит листьями ветер.

На рассвете вражеская артиллерия начала яростный обстрел.

— Так я и знал! — воскликнул Аугусто.

Был мертвенно-бледный рассвет. Неприятель, как и накануне, шел на них со стороны соседних с городом гор. Земля была красноватого цвета. Они быстро спускались длинными, тесными рядами, будто муравьи. Пригнувшись, ползком, бегом, они пробирались сквозь кустарник, прятались по оврагам, скрывались во рвах и стремительно продвигались вперед, точно неудержимая грозная лавина.

Аугусто был на своем обычном месте. Он видел, как мимо какой-то неестественной походкой прошел лейтенант Барбоса — онемевшие ноги не слушались его. Вскоре явился командир батальона. Он выскочил из броневика хмурый, что-то сказал лейтенанту, отрывисто, резко, четко. Они переглянулись и как-то безнадежно пожали плечами.

Командира сопровождало несколько человек. Одним из них был Руис. Он дрожал от страха, и на лице его не было всегдашней заячьей улыбки.

«А он боится больше меня», — подумал Аугусто с радостью.

Командир батальона уехал. Пули с металлическим цоканьем ударялись о броневик.

Укрепления перед городом походили на кратер вулкана. Клокотали рвущиеся снаряды, вздымая вверх бурлящий фонтан из камней, дыма и шрапнели. Повсюду свистел свинец, с головокружительной быстротой вращая колесо смерти.

Снова забегали санитары. Сладковато запахло кровью. Трупы неподвижно лежали под одеялами, а вокруг них неумолчно жужжали наглые мухи.

Взвод солдат вел под конвоем пятерых пленных. Капрал улыбался.

— Ну, как вам эти молодчики? Мы еще захватим.

Наступал день. Было около девяти, когда в городе раздался крик, который заглушил собой грохот боя. Все вскочили, обеспокоенные, напуганные.

— Что это?

Отчетливо донеслись слова:

— Да здравствует Республика!!!

Этот клич пронесся по рядам атакующих. Он всколыхнулся, точно громадная рокочущая волна, и рухнул в молчаливый колодец маленького укрепления националистов.

— Они взяли Суэру!

Солдаты смотрели друг на друга скорее тупо, чем со страхом. Укрепления находились у самого подступа к городу. Врагу оставалось только перейти мост. И тогда их расстреляют с тыла.

— Мы в окружении! — крикнул Негр. — В окружении, — повторил он жалобно.

Аугусто посмотрел на сад, на деревья, на зеленую траву. С жадностью вдохнул в себя пряный запах земли, нагретой солнцем. Где-нибудь здесь он упадет и распростертый будет лежать с пулей во лбу.

Борьба была ожесточенной, отчаянной. Укрепление стонало от непрерывного лая выстрелов, взрывов, криков, беспорядочных возгласов.

Прибежал штабной связист. Без шапки, испуганный, вспотевший.

— Я прорвался из города. От их огня никуда не укрыться. Жмут на нас со всех сторон. Мы пропали!

— Ну, зачем так спешить, парень, — сказал ему Падрон. — Почему пропали? Ты ведь еще жив… твою мать! Что они, съедят тебя? Разве они не испанцы?.. Пожалуйста, пусть приходят… Я знаю, что у них спросить: «Есть среди вас мои земляки?.. Так и так, твою мать, дружище!» А если они затеют что-нибудь недоброе, у меня всегда винтовка наготове и целый ящик гранат. Посмотрим тогда, чья возьмет.

Остальные невесело улыбнулись. Подошел лейтенант Барбоса.

— Все оставайтесь на местах. Если они перейдут мост и пойдут на нас, ложитесь в кювет, и чтобы ни одна живая душа сюда не проникла. Ясно?

Аугусто чувствовал, как дрожит его тело, и покорно ждал своей участи. Он поднялся. Сделал несколько шагов. Нестерпимая жара пронизывала его насквозь. Он сопротивлялся ей всем своим существом, но она опутывала его, точно паутина.

Он видел, как дорогу перебежал солдат. Споткнулся и покатился по земле. Схватился руками за глаза и закричал душераздирающим голосом. Сквозь его пальцы сочилась кровь. Другой солдат бросился на помощь. Он хотел поднять раненого, но застыл, будто пригвожденный к земле, и рухнул навзничь. Раненый поднялся и побежал, жалобно скуля, спотыкаясь, падая, пока не скрылся в тростниках.

— Смотрите! — закричал Аугусто.

— Они отступают! — воскликнул Негр.

— Ну да! — сказал кто-то недоверчиво.

— Что же это в таком случае? — нервно засмеялся Негр.

— Отступают! Отступают!

Лагуна бросил свою шапку на землю и стал ее топтать.

— Мать их растуды! Отступают!

Враг отступал, точно обезумев. Один из них остановился и замахал руками, вероятно отдавая приказания. Но на него не обращали внимания и продолжали бежать. Мрачная, неистовая толпа в ужасе и беспорядке мчалась по окрашенной кровью земле. Словно развороченный муравейник. Пулеметный огонь преследовал их. В воздухе стояли облака пыли. Потом неумолимым смертоносным огнем их поливали «бешеные». Трудно передать, что творилось.

Растерзанные тела безвольно дрыгались, точно марионетки, подталкиваемые разрушительной пружиной шрапнели. Смерть настигала их. Просто и безнаказанно. Одного, другого. Они падали, раскинув ноги или скорчившись, неподвижные или извивающиеся. Остальные бежали мимо них, не останавливаясь. Темные, стремительные силуэты.

Солдаты в укреплениях Суэры издали ликующий, победоносный крик. Они больше ни о чем не могли думать. Ни о чужой жизни, ни о своей. Потом уже, когда, казалось, неминуемая угроза миновала, они заговорили. Аугусто смотрел на них, слушал, с каким великодушием и сочувствием говорят они о храбрости врага. И думал, что солдату не свойственно чувство ненависти. Ненависть в тех, кто живет в тылу; в тех, кто находит в ней защиту и опору; в тех, кто охотится за беззащитными людьми. А у солдата — чистое, непорочное сердце.

Глава шестнадцатая

Когда угроза окружения миновала, на фронте воцарилась тишина. Утром следующего дня один солдат осторожно выглянул из траншеи. За ним другой. Кто-то поднялся во весь рост. Аугусто вышел на дорогу. «Что такое?» Лагуна крикнул во всю силу легких: «Э-ге-ге!» Кривой, состроив смешную гримасу, сказал: «Куда подевались эти бездельники?» Сначала вылезали из траншеи с опаской. Делали несколько шагов. «Эй, Гомес, теперь можешь пофорсить!» — пошутил кто-то. «Все же подам я на тебя рапорт!» — обозлился капрал. Послышались смешки. «Ребятки, никого нет!» Солдаты скакали, смеялись, давали друг другу пинки, бегали, заглядывали во вражеские траншеи, рассматривали трупы. По всему фронту слышались крики, песни. Царило праздничное веселье. Попытка врага захватить укрепление потерпела неудачу.

Аугусто смотрел на дорогу. Ему это казалось невероятным. Прежде она была такая пустынная и враждебная. А теперь здесь солдаты, девушки. Солдаты ходят вразвалку, какие-то развинченные. Точно напряжение этих дней растянуло их мышцы и теперь они им слишком велики.

В Суэре пробыли еще несколько дней. Местные жители улыбались им, обращались приветливо. Аугусто поболтал немного с той самой девушкой, чей дом разграбили солдаты. Она улыбалась. Гусман напомнил ей их разговор.