На территории Мильтона Ламки - Филип Дик

— Я просто беспокоюсь, — возразил Мильт.

— Не надо обо мне беспокоиться.

— Хорошо, — сказал Мильт.

— Пусть даже я и не верю в бога, — сказал он, — но все равно могу жить полной жизнью.

— Только в тебе есть что-то мертвое, — сказал Мильт.

— Ничего подобного.

— Ты похож на этих ученых, придумывающих водородные бомбы, — сказал Мильт. — Холодных и рациональных.

— Но бездушных, — сказал Брюс.

Мильт кивнул.

— Может быть, мы все взорвемся, — сказал Брюс. — И тогда это не будет иметь значения.

— Готов поспорить, что тебя даже это не задело бы.

— Очень даже задело бы.

— Ты даже ничего бы не заметил, — сказал Мильт.

Брюс стал собирать свои вещи в ванной, укладывая их в раскрытый чемодан.

— А может, она, в конце концов, оказалась бы благим делом, — сказал Мильт. — Бомба, я имею в виду. Может, она разбудила бы людей.

— Сомневаюсь, — сказал Брюс. — Сомневаюсь, что она могла бы послужить благу.

— Людям иногда необходимо взглянуть в лицо действительности. — Мильт сказал это с горечью и убежденностью.

Упаковав вещи, Брюс пошел в контору и обрисовал хозяевам ситуацию. Он дал им телефон Кэти, а потом, спохватившись, и телефон в Бойсе, принадлежавший Сьюзан и ему самому. В завершение всего записал название и адрес компании Мильта. И дал им ясно понять, что у Мильта достаточно денег, чтобы себя содержать; ему хотелось знать наверняка, что, когда сам он уедет, к Мильту будут относиться хорошо.

— Не беспокойтесь о нем, — сказала хозяйка, сопровождая его к машине. — Мы за ним присмотрим. — Она с воодушевлением помогла ему выгрузить вещи Мильта.

Он отнес в домик все свертки и чемоданы.

— Что ж, до свидания, — сказал он Мильту. И, помедлив в дверях, добавил: — Не принимай близко к сердцу.

— Точно, не принимай, — отозвался Мильт, не глядя на него. — Деревянных никелей не принимай ни в коем разе.

Вскоре он выехал на дорогу, покинув мотель и Мильта.

13

В Сиэтл он добрался в тот же вечер и сразу же, припарковавшись на заправке, позвонил Филу Барановскому по тому номеру, что дал ему Мильт.

— Уже очень поздно, — сказал Барановский, когда Брюс объяснил ему, кто он и чего хочет. — Десять часов.

— Тогда как насчет утра? — сказал он, до тех пор не осознававший, что вечер действительно поздний. Да и в любом случае ему требовалось поспать; он не чувствовал себя готовым к деловым переговорам, после того как весь день провел в дороге.

Они договорились встретиться в половине десятого утра на некоем перекрестке в центре, который, как заверил его Барановский, ему не составит труда найти. Барановский никак не намекнул ему на то, какие у него шансы; он просто сказал, что будет не против обсудить продажу данных машинок, вот и все.

Повесив трубку, он ощутил разочарование. Все это множество миль, которое он покрыл… и вот он здесь, говорит с человеком, которому принадлежит склад тех самых машинок. И голос, доносившийся с другой стороны линии, был самым обыкновенным деловым голосом, ничем не отличающимся от любого другого.

На следующее утро он припарковался на оговоренном углу и стал ждать, когда появится Барановский.

Без четверти десять по тротуару к его «Меркурию» подошел худощавый темноволосый человек в блестящем двубортном костюме, синем в полоску. На вид ему было лет сорок пять. Помахав Брюсу, он наклонился к окну и сказал:

— Поедем в вашей машине или в моей? Если хотите, можно и в вашей.

Он впрыгнул на сиденье рядом, и они поехали. Барановский давал указания. Манеры у него были живые и изысканные, глаза сияли, он непрерывно жестикулировал. Он казался добрым малым, но был явно переутомлен. У Брюса появилось чувство, что склад пишущих машинок не представлял для Барановского чересчур уж большой ценности. Нет, он был непоколебим относительно стоимости этих машинок и не собирался уступать их задешево, но их количество было для него незначительным — всего лишь один инвентарный список среди множества других. По пути из центра города к складу Барановский поведал о других своих занятиях. По-видимому, главный его интерес составляло оптическое оборудование, импортируемое из Японии и Европы, — линзы и призмы, бинокли и микроскопы. Он рассказал Брюсу, что много лет назад начинал в качестве шлифовщика линз в некоей фирме в Портленде, изготовлявшей очки; в дальнейшем на пару с одним оптиком они открыли собственную мастерскую, потом, в сороковых, он занимался военными заказами, а вот теперь — этим самым импортом. У него, несомненно, имелись прямые связи с экспортерами в Японии, которые поставляли ему линзы, а пишущие машинки появились в качестве одной из их побочных линий.

— Мильт полагает, что смогу их взять примерно по пятьдесят долларов за штуку, — сказал Брюс, когда они остановились у большого деревянного склада напротив химического завода с огромными резервуарами на подпорках. Мостовая вокруг была неровной, разбитой тяжелыми грузовиками.

— Мильт слишком уж оптимистичен, — сказал Барановский, выбираясь из машины. — Он не упоминал о том, что все они в оригинальных упаковках? — Достав ключ, он отпер боковую дверь склада, и они вошли внутрь.

Там было темно и сухо. Барановский включил несколько ламп, висевших под потолком.

— Я могу продать вам четыреста штук. Совершенно идентичных. — Он потянулся к верху штабеля маленьких квадратных коробок и снял одну из них. Вручая ее Брюсу, указал на штрих-код. — Вы были бы удивлены, узнав, как часто нам приходится обнаруживать в коробках совсем не то, чему там полагается быть. Но в этих находится именно то, что на них указано. Мы проверили их все, прежде чем они покинули грузоотправителя. — После этого он рассказал Брюсу об одном удалившемся от дел богатом маклере, который заказал ящик скотча «Катти Сарк», а по прибытии вскрыл его и обнаружил деревянную клеть с кирпичами. — И доставили-то его из Шотландии, — закончил Барановский.

— А этот я могу вскрыть? — спросил Брюс.

— Пожалуйста.

Брюс вскрыл коробку и вытащил пишущую машинку. Несомненно, в витрине магазина в Сан-Франциско он видел в точности такую же.

— Можно ее включить и опробовать? — спросил Брюс.

Машинка оказалась неожиданной легкой. Не тяжелее, чем книга. И меньше, чем ему помнилось. Но качество деталей и сборки представлялось весьма добротным: он обследовал разнообразные винты, и все они были вкручены до конца, без каких-либо перекосов, а у головок была одинаковая зенковка.

— Берите ее с собой, — сказал Барановский, похлопывая его по плечу. — Я очень спешу сейчас. Возвращайтесь в свой мотель или где вы там остановились и задайте ей жару. Подвергайте ее самым жестким испытаниям, какие только сможете придумать. У меня самого есть одна такая, пользуюсь ей уже полгода, и совершенно никаких проблем. Они прекрасно сконструированы, добротно сделаны. — Он выключил свет и повел Брюса к выходу. По обе стороны от них громоздились в полумраке штабеля коробок с «Митриасами», они образовывали целую пещеру. А позади них он заметил коробки побольше, с другими машинками. — Убедитесь, что она вас устраивает, и тогда звоните мне. Идет? Вы знаете, как меня найти.

Они поехали в деловой район центральной части города, и Барановский сказал ему, где хочет выйти. Брюс посмотрел ему вслед — тот, глубоко засунув руки в карманы, прошел в какое-то офисное здание. «Митриас» остался на сиденье рядом с Брюсом. Хозяин, несмотря даже на то, что никогда его прежде не видел, без колебаний оставил ему эту машинку.

В своем номере в мотеле он установил машинку на кровать, включил ее в сеть и положил рядом пачку бумаги и копирки. Как жаль, подумал он, что я не умею печатать. Он перекинул рычажок переключателя, и машинка зажужжала. Пусть он не печатал, но в механизмах все-таки разбирался. Почти сразу же Брюс заметил, что в конструкцию японской машинки вложено немало инженерной изобретательности. Его заинтриговал возврат каретки: он осуществлялся не с помощью шкива, но посредством простой пружины и запирающей системы, похожей на спуск арбалета. Имелся переключатель силы удара: легкий для одного типа лент и сильный — для другого. Давление же на клавиши регулировалось только винтом сзади. Позиции табуляции тоже устанавливались сзади и вручную, как на старых довоенных машинках. Однако это не имело значения. Основными параметрами были прочность конструкции, общая скорость и надежность работы. Вставив два листа бумаги, он начал печатать. Машинка оказалась шумной — литеры ударялись с резким клацаньем, — но так обстояло дело со всеми электрическими машинками. Он обнаружил, что если дважды нажать на клавишу, то буква не будет печататься снова до тех пор, пока клавиша не вернется полностью в верхнюю позицию. Значит, вероятность случайных повторных ударов была минимальной. Двумя пальцами — самое большее, чего он мог достичь — Брюс стал печатать буквы f и j со всей быстротой, на которую был способен. Нашел, что никак не может помешать правильной работе механизма, — тот значительно его опережал.