Оценщик. Защитник феи - Григорий Константинович Шаргородский

Дар был бессилен, потому что энергии творения в кинжале не больше, чем в кухонном ноже-новоделе ручной работы.

Внезапно возникло предположение, что это всего лишь проверка моей квалификации, и на самом деле кинжал Соломона находится на постаменте и сразу привлек мое внимание.

– Боюсь вас разочаровать, – решил я все же довести свою работу до конца, – но этот кинжал не мог принадлежать царю Соломону.

Судя по тому, как нахмурился Тагильский, никакой проверки не было, и кому-то хитровыдуманному ой как влетит.

– Ты в этом уверен? – опасно сузив глаза, посмотрел на меня преступный авторитет. Его маска аристократического интеллигента пошла трещинами.

Впрочем, мне от этих гляделок ни холодно ни жарко. Времена, когда подобные ребята пугали меня своими жесткими взглядами, уже закончились. Жору я спеленать сумею, а там как-то выберемся. Да, будет непросто, и, скорее всего, Косарь останется здесь бездыханной тушкой, но я вырвусь. Впрочем, чего это меня так взбудоражило? От Жоры даже не повеяло энергией разрушения.

В своей экспертной оценке я был уверен, потому что давно перестал полагаться исключительно на свой Дар и с головой погрузился в мир антиквариата. Конечно, пока не стал корифеем, но чтобы провести не магическую, а простейшую визуальную оценку, знаний у меня хватало с лихвой.

– Посмотрите на эти узоры и особые крепления камней. Это характерный марокканский стиль четырнадцатого века. А третий иудейский царь покинул наш бренный мир за две с половиной тысячи лет до этого.

– Очень жаль, – забирая протянутый мной кинжал, процедил сквозь зубы Жора, но быстро справился с собой. – А что вы скажете об остальной коллекции?

Я осмотрелся еще раз. Затем прикрыл глаза и попытался уловить эманации энергии творения еще от чего-нибудь, кроме двух уже отмеченных мною предметов. От железных шкафов немного фонило, но недостаточно, чтобы обращать на это внимание. Скорее всего, там находится различное оружие, которое раньше висело на стенах кабинета, а сейчас убрано за ненадобностью. Я уже догадывался, с чем имею дело, но на всякий случай подошел к висящему на стене мушкету и, попросив взглядом разрешения, взял его в руки.

– Довольно примечателен вот этот мушкет работы Антонио Скальфаро.

– И чем же он примечателен? – недоверчиво посмотрел клиент на явно не самый любимый экспонат своей коллекции.

– Тем, что у стрелка, который держит в руках этот мушкет, повышается концентрация и, соответственно, точность.

Вещь не то чтобы уникальная. В ней нет и намека на энергетическую сущность, но это я уже зажрался. Не каждая картина самых именитых художников была способна влиять на разумных, как это делала энергоструктура, появившаяся в мушкете благодаря таланту создателя. Скальфаро вообще был эдаким Страдивари среди оружейников Неаполя. Увы, его работы были по-настоящему оценены, лишь когда попали в энергетическое поле Женевы и приобрели артефактные свойства.

– И сколько такой мушкет может стоить? – прервал мои размышления клиент.

– Смело начинайте торги со ста тысяч франков, а там как пойдет.

– А что скажете об этом кинжале? – шагнул к примечательной тумбе клиент.

Я специально начал с мушкета, чтобы немного подзадорить его, ведь было видно, что именно выставленный на самом видном месте экземпляр является изюминкой коллекции. Правда, на первый взгляд и не скажешь – ножны и рукоять были отделаны серебром и украшены не очень-то крупными рубинами. И все это выглядело грубовато, хотя и чувствовалась древность оружия. Если опознать марокканский стиль в мнимом кинжале Соломона мне удалось без проблем, то определить, где и когда был сделан этот кинжал, не представлялось возможным. И вообще исходящая из него энергия творения была густо сдобрена энергией разрушения, и эта дикая смесь при приближении заставляла не то чтобы нервничать, но вести себя максимально осторожно. С другой стороны, деструктива я не чувствовал и пока не видел причин бить тревогу и вызывать гоблинских спецов. И уж точно этот кинжал не мог стать причиной таких кардинальных перемен в поведении преступного авторитета.

Тагильский откинул стеклянный куб, оборудованный специальными петлями, и без всякой опаски взял кинжал в руки. Было заметно, что он протягивал мне свою «прелесть» с явным сомнением и, возможно, даже немного пересиливая себя. Примечательно то, что лицо взявшегося за странное оружие человека внезапно стало хищным. Жора и без того не выглядел плюшевым, но сейчас его черты словно заострились, проявляя кавказскую кровь.

Задержка перед тем, как прикоснуться к серебряным ножнам, у меня была минимальная. Особой угрозы от предмета я не ощущал – энергетическая сущность если и зародилась, то была очень слабой, и ее влияние можно было побороть без особых проблем. Тем более с моим-то опытом. Но даже будь ситуация хуже, вряд ли мне удалось бы сдержаться. Страсть к познанию таких вещей иногда становилась сильнее здравого смысла.

Как только я ощутил холод металла, мой Дар тут же вошел в контакт с энергетической структурой, зародившейся в клинке, и начал вытягивать оттуда обрывки чужих эмоций и ментальных закладок. Натренированный мозг тут же интерпретировал все это в более-менее внятную информацию.

Да уж, кинжал был уникальным не только наличием в нем большого заряда энергии творения, но и своей историей. Необычным было и влияние на носителя. Я испытал приступ ярости и желания воткнуть этот кинжал в брюхо внимательно смотревшего на меня человека. Как и думал, этот порыв легко гасился. Скорее всего, по причине того, что никакой особой неприязни к Тагильскому я не испытывал. А вот мысль выйти в кабинет и полоснуть кинжалом Косаря оказалась более строптивой, и пришлось приложить немалое усилие, чтобы ее подавить.

Хотелось полюбоваться и скрытым ножнами клинком, но я все же решил для начала блеснуть своим Даром.

– Увы, мне не хватает знания, чтобы сказать, когда именно был сделан этот кинжал, но могу поведать историю его создателя. Это был простой деревенский кузнец. Он ковал данное оружие в спешке и без особого старания, но вложил в него всю свою ярость, – с этими словами я сдвинул ножны, демонстрируя клиенту то, что он и так хорошо знал. Лезвие было сделано из простого железа и носило следы грубой ковки. Чтобы оно не ржавело, мастеру пришлось протравливать поверхность серной кислотой. – Он сковал этот кинжал, чтобы отомстить тем, кто уничтожил его семью. Именно злоба и стремление к мести отпечатались в клинке, и теперь он вызывает неоднозначные чувства у тех, кому попадает в руки.

– Это так, – тут же подтвердил мои слова Жора Тагильский. – Когда берусь за него, словно снова становлюсь молодым.

Ага, и молодость ты вспоминаешь именно потому, что чужой кровушки в ней было просто залейся, а посылы кинжала