Корни сталинского большевизма - Александр Пыжиков

Спор разрешился в начале 1930-х годов с появлением идеологических новаций. Разгром троцкистско-зиновьевского блока внес серьезные коррективы в научные трактовки. Напомним: оппозиция постоянно трубила о слабой развитости производительных сил страны и, соответственно, о невозможности у нас социалистического строительства вне развертывания мирового революционного процесса. Корни этой отсталости усматривались в предшествующем царском периоде. Причем эта историческая отсталость возводилась в такую степень, что Россия выглядела одной из колоний мирового капитала. Таким образом, чисто научная дискуссия приобрела политический оттенок. Теория о подчиненном характере русской экономики подкрепляла оппозиционную точку зрения. Научные изыскания Ванага расценивались как оборотная сторона тезиса о невозможности построения социализма в одной стране. В 1932 году он был вынужден признать свои ошибки, направив в редакцию журнала «Историк-марксист» покаянное письмо: «Я дал почву для протаскивания троцкистских идей о полуколониальном характере царской России, об отсталости вообще и примитивности экономического развития страны…»[706]. Но на этом точка поставлена не была. Всего через три года осужденная теория Ванага была востребована на самом высоком уровне. Теперь тезис о неразвитости и подчинении страны мировому капиталу обосновывал величие Октябрьской революции, освободившей полуколониальную Россию от гнета международной буржуазии[707]. Эта установка была включена в святая святых – в «Краткий курс истории ВКП(б)», отредактированный лично Сталиным[708].

Идеологическое переформатирование большевизма, описанное в данной главе – весьма интересная и значимая страница советской истории. Однако, сегодня мы сталкиваемся с откровенным ее игнорированием, что связано не с научными, а, прежде всего, с политическими причинами. Разные круги явно не заинтересованы в подлинном освещении того, каким образом рождалась патриотическая доктрина в СССР. Некоторым группам и отдельным личностям крайне выгодно изображать советскую историю и после середины 30-х годов, как продолжающееся безраздельное господство все тех же инородческих сил, нацеленных на разорение России. Особенно неприемлемым для эксплуатирующих образ истинных патриотов является тот факт, что ярко выраженный патриотический поворот происходил абсолютно вне церкви. Это-то и дает повод современным приверженцам русского патриотизма продолжать рассуждения об антинародной, инородческой сущности большевизма, старательно не замечая, как под прежней вывеской постепенно пестовалась этнически русская партия с соответствующей русской идеологией.

Вдохновителями массового надругательства над церковью они традиционно считают большевистскую верхушку, объявившую, тем самым, войну русскому народу. Однако, просмотр материалов различных крупных форумов той поры выявляет более сложную картину. Обращает внимание, что жесткие антицерковные выпады исходят от рядовых участников съездов, конференций с самыми обычными русскими фамилиями, представлявших великорусские регионы страны. Возьмем XIV Всероссийский съезд советов, состоявшийся в мае 1929 года и обсуждавший религиозные дела. Тексты выступлений передают устойчивое неприятие церкви, которым были проникнуты делегаты. Например, Строкин из Нижегородской губернии требовал «религиозную дурь выжечь каленым железом, чтобы ее действительно не было, так как она сказывается на снижении нужной нам активности масс»[709]. Он настаивал на повышенном налогообложении всех церковных зданий[710]. Другой оратор возмущался неторопливым закрытием церквей, которые следует приспособить для культурных нужд населения. Его возмущение вызвал тот факт, что верующие протоптали дорогу во ВЦИК к М. И. Калинину; они активно пользуются данным путем для подачи соответствующих жалоб. Поэтому нужно сделать так, чтобы все эти граждане забыли туда дорогу, и никакого поощрения им не давать[711]. Еще один делегат Никитин из Владимирской губернии не менее решительно высказался на сей счет, сославшись на опыт своего отца, выгонявшего попов из дома. И теперь для воздействия на них требуется не агитация, а «рабочая пролетарская рука… кое-где нужно ударить покрепче по этому дурману и стегнуть его получше»[712]. Все эти речи вызвали большую обеспокоенность председателя Совнаркома СССР А. И. Рыкова.

Глава правительства попытался разъяснить собравшимся, что идеологическая борьба на таком чувствительном участке, как религия, не должна подменяться палкой. Религию нужно уничтожать в головах с помощью действенных аргументов, а не кулаков[713]. Примечательно, что примиряющее выступление Рыкова прервалось репликой из зала: «массы выносят постановление о закрытии церквей, а вы по шесть месяцев маринуете, не рассматриваете»[714].

Аналогичная ситуация наблюдалась и на Втором съезде безбожников в июне 1929 года. Здесь также лился поток нелицеприятных речей в адрес церкви. Например, Липатов из Нижне-Волжской области расценил надежды на мирное вытеснение попов как типичное проявление «правого уклона». Равнодушное отношение к религиозной борьбе он назвал примиренчеством с идеологическим врагом[715]. Дурасов из Нижнего Новгорода обрушился с критикой на правительственное ведомство «Главнаука», которое под предлогом исторической ценности препятствует закрытию церквей в городе, тем самым мешая пролетариату[716]. Но больше других преуспел молодой посланец комсомола по фамилии Бухарцев. Напомним, что в это время организацию возглавил сталинский выдвиженец А. В. Косарев, сразу взявший жесткую линию по отношению к религии. А потому представитель ЦК ВЛКСМ заявил, что Союз безбожников недооценивает остроту момента, по существу, поет «аллилуя» церкви[717]. Налицо опасность превращения идеологической борьбы просто в культурный фактор, когда господствуют представления о религии, как о некотором бытовом моменте. По мнению посланца молодежи этим успешно занимаются и Н. И. Бухарин, и А. В. Луначарский, и Е. Ярославский. Их выступлениям место не на данном форуме, а на каком-нибудь церковном соборе. Следует немедленно прекратить «атеистическое сюсюканье», отказаться от либеральных методов и взять курс на жесткое противостояние религии[718]. Это резкое выступление вызвало негодование у части делегатов, потребовавших извинений. Однако «Комсомольская правда» поместила передовицу, где полностью солидаризировалась с представителем ЦК ВЛКСМ. В результате разгоревшиеся страсти вынуждены были гасить Луначарский и Ярославский. Нарком просвещения говорил о том, что не следует увлекаться административными актами, прямыми ударами, дабы не оскорблять верующих и не давать козыри в руки наших настоящих врагов. Вместо этого, нужна кропотливая просветительская работа. Только она даст плоды. Если кто-то этого не понимает, то, прежде всего, по недостатку опыта[719]. Ярославский упорно взывал к авторитету В. И. Ленина, рекомендовавшего с величайшей осторожностью подходить к антирелигиозной пропаганде[720].

Стенографические отчеты этих крупных форумов показывают, что руководители партии и правительства не только не стремились разжигать религиозные конфликты, а наоборот, старались удержать напор тех, кто жаждал окончательно и бесповоротно «разобраться» с церковью. Захлестывавшие РПЦ волны определенно шли снизу. И это при том, что новые кадры руководствовались не марксистскими истинами, а национальной идентификацией, выраженной идеологемой: «русское – это лучшее и передовое». Интернационалистические мотивы в их системе ценностей занимали подчиненное место, лишь подкрепляя осознание собственной исключительности. Получается, для этих коренных русских людей из низов национальное возрождение не подразумевало РПЦ! Иногда ловишь себя на мысли, что те, кто устранял инородцев-леваков, как чуждых элементов, примерно так же относился и к церкви. Потому-то провозглашение русского народа самым передовым в мире сопровождалось буквальным сносом РПЦ, превзошедшим гонения периода Гражданской войны. Очевидно, коммунисты из народа считали ее не только не своей (что естественно), но и в принципе, имеющей далекое отношение к подлинному русскому духу. Иначе говоря, мы сталкиваемся с удивительным явлением: русское национальное становление в «большевистских одеждах» выразило внецерковную традицию, подспудно существовавшую в староверческих народных слоях. Подчеркнем, не вообще внецерковную, а именно православную внецерковную. Никакие сектанты, также отвергавшие РПЦ, наверняка не стали бы восторгаться русским народом, как самым лучшим и передовым; это кардинально противоречило их базовым религиозным установкам.