Идеологическая диверсия. Америке нужен мир! Желательно, весь - Рэй Стейнер Клайн

работников штаба был Эббот Смит, добродушный, достойный во всех отношениях человек, бывший профессор, большой музыкант — хоть и любитель, — специалист по делам Британского содружества наций (примерно через двадцать лет он сменил Шермана Кента на посту директора УНО). Стиль его документов был великолепен, а манера отстаивать свою точку зрения — настойчиво-терпелива и очень убедительна. Так же хорош в этом был и Уильярд Маттиас, эксперт по европейским делам, всю свою карьеру связавший с работой в УНО и ряд лет бывший членом правления. Роберт Комер — единственный сотрудник штаба, который был моложе меня. Документы он составлял очень быстро и спорщиком был (да и сейчас он таков) весьма энергичным, порой даже чересчур — до дерзости. Но Лангер соглашался со мной, что искусство аналитика важнее умения быть вежливым в дискуссиях. Позже Комер перешел в Белый Дом — в СНБ. Его энергичность и прочие качества пришлись по душе Линдону Джонсону, и он был назначен послом во Вьетнам, где отвечал за реализацию программы развития деревни, — то есть делал крайне важное, но неблагодарное дело, к тому же завершившееся полным провалом.

Я набросал проект, мне кажется, первого всестороннего (при всей его краткости) анализа стратегических целей Советского Союза, а кроме того, я взял за правило внимательно прочитывать все проекты документов до представления их на рассмотрение правления, чтобы там уже не тратить время на всякие доделки и переделки. То, что я взвалил на себя ответственность за технические аспекты составления проектов и настаивал на том, чтобы члены правления занимались в основном сущностными вопросами, подходило Лангеру, но, несомненно, докучало кое-кому из почтенных членов правления, таким как Сонтаг.

Возможно, я был идеалистом, но я бился над отладкой процесса аналитической обработки разведывательной информации, полагая, что результат нашей работы существенен для правительства. Я догадываюсь, что порой я был довольно груб с почтенными членами правления, выступления которых зачастую казались мне невыносимо многословными, а влюбленность в собственные писания туповатой, как и склонность увлекаться идеями, которые невозможно было подтвердить фактами. Вскоре за мной утвердилась репутация свирепого защитника проектов, подготовленных моими аналитиками, репутация человека, готового отстаивать эти проекты до конца — и на заседаниях правления, и в ходе межведомственных дискуссий, — человека, если и идущего на уступки, то отнюдь не на существенные. Подозреваю, что немалое число моих коллег вздохнуло с облегчением, когда в октябре 1951 года я, проработав около года в УНО, отправился за границу.

Контакты разведслужб

К моменту, когда я получил назначение в Лондон, мое понимание мира разведки существенно обогатилось. Назначение это отчасти было делом случайным. Битл Смит задумал упорядочить деятельность ЦРУ в ряде стран посредством назначения в каждой такой стране главного представителя директора ЦРУ. Это значило, что враждующие между собой УКП и УСО должны были обрести местного третейского судью — в дополнение к начальнику базы ЦРУ (который зачастую, увы, не мог не оказаться вовлеченным в межфракционную вражду). Главным представителем директора на базе ЦРУ в Германии был назначен генерал Люсиан Траскотт, а в Лондоне — бригадный генерал в отставке Томас Беттс, человек учтивый, настоящий джентльмен старовирджинской закваски. Беттс был одним из немногих кадровых военных с опытом долгой службы в разведке. Он справедливо полагал, что контакты между нашим недавно созданным управлением НОРД и британским объединенным разведывательным комитетом будут полезны обеим сторонам, и запросил Вашингтон, чтобы в его распоряжение был откомандирован сотрудник УНО, который был бы детально осведомлен о том, как именно УНО сотрудничает с аналогичной службой британцев и сумел бы разобраться в том, как там у британцев обстоят дела.

Едва узнав об этом запросе, я тут же обратился к Лангеру с просьбой отпустить меня из УНО, все формы деятельности которого к тому времени уже вполне определились (чтобы оставаться почти неизменными в течение последующих двадцати лет). Назначение в Лондон дало бы мне — а следовательно, и ЦРУ — возможность понять, как то, что мы считаем общими стратегическими проблемами, смотрится с точки зрения другой страны, нашего близкого союзника со сходными — но все же особыми — интересами.

Я полагал, что от моего пребывания в Лондоне выиграет и УНО, и все ЦРУ, да и самому мне было бы полезно изучить, как работают британцы. Думаю, что я был прав: обмен аналитическими и оценочными материалами с Лондоном продолжается и по сей день на базе системы неформальных связей между аналитическими службами США и Великобритании. В период наиболее интенсивных контактов в Лондоне трудилось восемнадцать аналитиков из ЦРУ, сверяя свой анализ разведывательных данных стратегического, экономического и научного значения с аналогичным анализом британцев. Этого рода связь между США и Англией до сих пор сильна и ценна. Дальновидность Смита, Лангера и Беттса принесла щедрые плоды.

В Лондоне я был поистине поражен, узнав до какой степени полезны наши контакты с разведкой Великобритании — даже на чисто формальном уровне, не говоря уже об обмене аналитическими материалами. В качестве начальника Том Беттс был человеком легким — он дал мне полную свободу действий во всем, в том числе в моих стараниях оказывать различного рода содействие другим подразделениям ЦРУ в Лондоне. Повезло мне и с секретаршей — самой лучшей в УНО. Это была Барбара Ивен, перед прелестями и южным акцентом которой не мог устоять ни один англичанин во цвете лет. На ней лежали все секретарские хлопоты и составление графика моей работы, в чем она была большой мастерицей.

Я упомянул об этом не только для того, чтобы объяснить, почему в Лондоне у меня было много свободного времени, но и для того, чтобы высказать соображения общего порядка о секретарской работе, об особой важности ее, тем более когда секретарша имеет дело с такими деликатными вопросами, как разведывательные материалы и контакты между различными разведслужбами. Последствия любого промаха такой секретарши могут быть весьма серьезными — если она, к примеру, в разговоре с высокими чинами, особенно иностранцами, даст понять, что знает некие сведения, которые ей знать не положено.

С секретаршами мне везло — все они были очень компетентны (хотя надо сказать, всем им платили куда меньше того, что они заслуживали, учитывая груз ответственности, лежавшей на них). Всем им я многим обязан, и прежде всего моей секретарше еще времен УСС Пенни Райт, моей первой секретарше в ЦРУ Марселле Рачковски, Барбе Ивен, Рози Сарсон на Тайване и Долорес Уник — моей последней секретарше, последовавшей за мной в Германию. В число лиц, коим посвящен сей панегирик, следует включить и Тхайял Холл