Физрук-5: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

переговорам. В конце концов, эти соревнования нужны не мне, а ему и его товарищам. Пусть пока маленькая, но возможность показать себя. А в спортивных состязаниях все должно быть красиво, тем более — форма. Во всяком случае, я так думаю.

Мы въехали в ворота комбината без проблем. Черные «Волги» воспринимались разными там вахтерами, как экипажи, на которых разъезжает начальство или проверяющие. Поэтому я лихо подрулил к административному корпусу. Мы с Витькой вылезли из салона и поднялись к главному входу. Там, конечно, тоже была вахта и осточертевшая вертушка турникета, и вохровец с глазами бывшего бойца расстрельной команды, а пропусков у нас с Дорониным не имелось, но я тут же распорядился позвонить в приемную и доложить, что прибыл Данилов. На что я рассчитывал? На то, что сынок генерального директора, товарища Окошкина, Даниила Евлампиевича тоже занимается у меня в секции. Вахтер набрал номер приемной, сообщил обо мне, выслушал ответ, а потом пробурчал:

— Спрашивают, который Данилов?

— Тренер по каратэ.

— Тренер по карате, — повторил он в трубку, смягчив окончание названия моего самого козырного вида спорта. — Ага… Пропускаю… — Положив трубку, старикан проговорил: — Документики!

Я сунул ему удостоверение КМС. Изучив его, вахтер кивнул и вытащил штырь, блокирующий вертушку. Я пропихнул вперед Витьку, а сам прошел следом.

— По лестнице налево, второй этаж! — сказал вдогонку охранник.

Мы поднялись на второй этаж. По вечернему времени в коридорах администрации завода было пустовато. К счастью, долго блуждать не пришлось. Двустворчатые двери приемной находились прямо напротив лестницы. Я открыл дверь, впустил сначала своего ученика, а потом вошел сам. В большой комнате за широким столом сидела секретарша, увидев нас, она встала. Грудь, ноги, короткая юбка — интересно, что думает о такой красотке жена товарища Окошкина? Вернее, о том, что тот засиживается с ней вечерами?

— Проходите, товарищи! — сказала она, внимательно меня осматривая. — Даниил Евлампиевич ждет вас.

Солидная, обитая кожей, дверь с коротким предбанником, пропустила нас в огромный кабинет гендиректора. Рабочий стол товарища Окошкина терялся где-то вдалеке. Шаги глушило ковровое покрытие. В стеклах книжных шкафов вздрагивало отражение электрических огней самого комбината, свет которых проникал сквозь большие окна. Лампы на потолке не горели. Бумаги на столешнице озарялись только настольной. Похоже, гендиректор любит уют. Что ж, значит, человек он, если не мягкий, то вполне договороспособный.

— Проходите, товарищи! — произнес он из своего «прекрасного далека». — Чем обязан?

Однако со своего кресла не поднялся и руки не протянул. Цену себе знает. Учтем.

— Я, Данилов, тренер вашего сына, — сказал я.

— Это я помню, — кивнул товарищ Окошкин. — Что-то случилось?

— Нет, но я у меня к вам предложение.

— Какое?

— Мы решили устроить в школе номер двадцать два спортивные соревнования, в рамках подготовки к общегородской спартакиаде студентов и школьников, и сформировали две команды. Обе нуждаются в спортивной форме. Форму это берутся изготовить комсомольцы швейной фабрики, но, сами понимаете, нужны средства.

— Понимаю, к чему вы клоните, — тем же ровным тоном произнес гендиректор. — Вы хотите, чтобы наше предприятие оказало вашей школе шефскую помощь?

— Совершенно верно, товарищ Окошкин.

— Ясно, но почему только вашей школе? Насколько я знаю, дети сотрудников нашего комбината учатся во всех школах города. Кроме того, на балансе у нас находится десять детских садов и яслей.

— Это означает отказ? — жестко сказал я.

— Вовсе нет! — сказал тот. — Я лишь уточняю диспозицию. Спорт — дело хорошее. У нас есть свой спортивно-оздоровительный комплекс, но согласен, в нем занимаются в основном взрослые. Странно только, что вы один обратились ко мне за помощью.

— Ничего странного, наша школа весьма серьезно относится к будущей спартакиаде.

— Я вас понял… Ну что ж, пусть ваше руководство свяжется с нашим парткомом и комитетом комсомола, думаю, наша молодежь и коммунисты будут не прочь поработать несколько дополнительных смен, чтобы заработать средства для оказания шефской помощи.

— Спасибо! Я передам.

— Как там мой Евлампий? Хорошо занимается у вас в секции?..

— Старается, — почти не соврал я.

— Замечательно!.. — обрадовался Даниил Евлампиевич. — И еще вопрос?.. Кто этот молчаливый молодой человек?..

— Мой ученик. Подающий надежды самбист. Один из тех, которому нужна современная спортивная форма.

— Понимаю. Вы его взяли, чтобы он мог уложить меня на обе лопатки, — попытался пошутить гендиректор.

— А он может, — ответил я без тени улыбки. — Хотите попробовать?

— Нет, спасибо! Верю на слово.

— Тогда до свидания!

— Всего доброго!

Так и не приблизившись к нему ближе пяти метров и не присев, мы с Витькой покинули кабинет товарища Окошкина. Кивнув его красавице-секретарше, я вывел ученика за пределы приемной и выдохнул с облегчением.

— По-моему, это вы его… на обе лопатки, — хмыкнул Доронин.

На выходе вахтер вернул мне удостоверение, и мы вышли наружу. На нас сразу же набросился морозный ветер. Так что укрыться в еще не выстуженном салоне «ГАЗ-24» было для нас не просто удовольствием, а спасением. Хорошо, что визит был короток и движок не успел остыть, так что завелась машинка мгновенно.

Прорезая фарами тьму, «Волга» выкатила за ворота комбината и помчалась к городу. Мне очень хотелось верить, что Окошкин человек слова, должность такая, а значит, проблема с обмундированием будет решена.

Когда мы пересекли Круговую дорогу и втянулись в городские кварталы, я заметил, что пассажир мой опять поскучнел. Может, по дому тоскует? Утром сгоряча собрал монатки — вон в багажнике, кроме портфеля, валяется битком набитая сумка — а сейчас потянуло к привычному уюту и материнским щам? Что ж! Понять его можно. Дом есть дом. Даже если в нем бывает порой не слишком весело, но все равно лучше, чем на чужих харчах. Я ведь толком и не спросил, хочет он у меня жить или нет.

— Может тебя домой отвезти? — спросил я.

Прежде чем мне ответить, Витька угрюмо сопел минут пять. Ну да, понятно, не хотел сразу признавать поражения. Мужик все-таки. Наконец, выдавил:

— Ну отвезите…

— Ты знаешь, правильное решение, — с некоторым облегчением произнес я. — Если считаешь, что дома что-то не так, не бежать нужно, а бороться…

— Да мамка плакать будет, — постарался оправдать свое отступление Доронин. — А у нее сердце слабое…

Он прав. Этого фактора в своих наполеоновских планах