Берсеркер - Фред Саберхаген

— Этот Дзор — отчаянный и опасный субъект, — пояснил он Хемфиллу и Митчеллу Спэйну. — Половина моего личного состава постоянно прочесывает корабль, но вы же знаете, как он велик. Прошу вас не отходить далеко от своих кают, пока его не поймают.

Прошли сутки, но Дзор не попался. Воспользовавшись, что полиция рассеяла свои силы, Митч обследовал арену: Всесолнечные Новости наверняка заинтересуются.

Вскарабкавшись по короткой лесенке, он оказался позади верхнего ряда кресел и огляделся, щурясь от света псевдосолнца под высоким куполом, сияющим голубизной земных небес. Вокруг арены, отгороженной покатой стеклянной стеной, разместилось около двухсот кресел. На дне стеклянной чаши — овальная арена длиной ярдов в сорок. Покрытие с виду напоминает песок, но наверняка представляет собой нечто более цельное, потому что в случае отключения искусственной гравитации песок тучей взмыл бы в воздух.

Это сооружение, новизной соперничающее с лучами смерти, призвано самым действенным образом удовлетворить гнуснейшие пороки Древнего Рима. Каждый зритель сможет насладиться созерцанием каждой капли крови. Одна только несообразность — три строения, установленные на равных расстояниях друг от друга позади верхнего ряда кресел, каждое размером с домик. Их архитектурный облик, выпадающий из общего ряда, скорее всего позаимствован где-то на Античной Земле, а предназначение их неясно.

Вынув из кармана фотоаппарат, Митч сделал со своего места несколько снимков, затем прошел позади кресел к ближайшему зданию. Дверь оказалась открытой, и он вошел.

Поначалу ему пришло в голову, что это вход в частный гарем Ногары, но через мгновение Митч разглядел, что в любовных объятиях сплелись отнюдь не все и даже не большинство героев настенных росписей. Сценки изображали мужчин, женщин и богоподобные существа в одеяниях Античной Земли, а то и вовсе без них. Сделав еще несколько снимков, Митч сообразил, что каждая сценка изображает один из аспектов человеческой любви. Странно. Он вовсе не предполагал встретить любовь здесь и вообще где-либо в обстановке, избранной Фелипе Ногарой.

Выходя из храма через другую дверь, он миновал улыбающуюся статую — должно быть, изображающую здешнюю богиню. Прекрасный торс бронзовой богини по пояс поднимался из мерцающих морских зеленых волн. Сфотографировав ее, Митч двинулся дальше.

Внутренние росписи второго здания представляли сценки охоты и рожающих женщин. Богиня этого храма была скромно одета в ярко-зеленую тунику, вооружена луком и колчаном со стрелами. У ног ее замерли в ожидании бронзовые собаки, готовые вот-вот ринуться в погоню за зверем.

Приближаясь к последнему храму, Митч поймал себя на том, что понемногу ускоряет шаг, будто влекомый туда неведомой силой.

Но стоило переступить порог храма — и притягательная сила рассеялась, сменившись отвращением. Если первое святилище возвели, дабы восславить любовь, то это, вне всякого сомнения, воспевало ненависть.

На фреске напротив входа свинья пожирала вопящее дитя, сунув свое мерзкое рыло в колыбельку. Подальше люди в тогах с лицами, искаженными ненавистью, резали насмерть собственного товарища. На всех стенах мужчины, женщины и дети терпели бессмысленные муки и умирали жуткой смертью. Дух уничтожения навалился на душу буквально физической тяжестью. Словно берсеркерский...

Отступив на шаг, Митч закрыл глаза и уперся локтями в проем двери. Да, ощущение вполне отчетливое. Здесь Ненависть воспевается не только средствами живописи и искусным освещением, тут задействовано какое-то физическое воздействие, показавшееся Митчу смутно знакомым.

Много лет назад, во время космического сражения, он испытал воздействие берсеркерского ментального луча. Потом люди научились экранировать свои корабли от ментальных лучей; неужели теперь они принесли оружие врага на корабль намеренно?

Митч открыл глаза. Воздействие излучения стало совсем незначительным, но зато несло с собой нечто более пагубное, чем простое помрачение рассудка.

Он вошел в храм и снова вышел. За толстыми стенами храма — более толстыми, чем у двух прочих, — эффект сходил практически на нет. Внутри же ощущался вполне отчетливо, энергия жалила центры гнева в мозгу, медленно-медленно угасая, будто остаточный заряд выключенного прибора. Если излучение чувствуется даже сейчас, то каково же находиться в этом храме, когда излучатель включен?

Но, главное, зачем вообще понадобилась подобная аппаратура? Подстегнуть пару-тройку гладиаторов, чтобы они шли на смерть с радостью? Возможно. Бросив взгляд на гордо вознесшуюся фигуру бронзового бога, попирающего своей колесницей весь мир, Митч поежился. Пожалуй, дело вряд ли ограничивается заурядной жестокостью римских зрелищ.

Он сделал еще несколько снимков, а после припомнил, что возле первого храма видел пульт интеркома. Вернувшись туда, набрал номер корабельного архива.

Как только механический голос отозвался, Митч приказал:

— Предоставь мне сведения о конструкции этой арены, в частности трех построек, расположенных вдоль верхнего яруса.

Голос осведомился, нужны ли ему чертежи.

— Нет, во всяком случае, пока. Просто расскажи, что тебе известно о сути конструкторского замысла.

Последовала пауза секунд в пять. Затем голос сказал:

— Автор замысла — человек по имени Оливер Микаль, ныне покойный. В его конструкторской программе имеются многочисленные ссылки на описания из литературного произведения некоего Джефри Чосера под названием «Кентерберийские рассказы».

О Чосере Митч едва ли слыхал, зато об Оливере Микале знал, что тот был одним из специалистов Ногары по промыванию мозгов, а также специалистом по античной филологии.

— Какого рода психоэлектронные приборы встроены в эти здания?

— Согласно имеющимся данным, устройства подобного рода на борту отсутствуют.

Но Митч не сомневался в наличии излучателя Ненависти. Возможно, его построили тайком; пожалуй, именно так оно и было, если его подозрения оправданны.

— Зачитай мне некоторые соответствующие выдержки из упомянутого произведения.

— Три храма посвящены Марсу, Диане и Венере, — сообщил динамик. — Выдержка, относящаяся к храму Марса, на языке оригинала гласит:

First on the wal was peynted a forestIn which there dwelleth neither man ne beastWith knotty, knarry, barreyn trees oldeOf stubbes sharp and hidous to beholde[6].

Митч знал древние языки ровно настолько, чтобы разобрать слово-другое, но теперь пропускал большую часть их мимо ушей, мысленно ухватившись за слова «храм Марса». Он слыхал их совсем недавно, при упоминании о недавно возникшем культе почитателей берсеркеров.

And dounward from an hille, under a bente,Ther stood the temple of Mars Armypotente,Wroght al of burned steel, of which the entreeWas long and streit, and gastly for to see.

Услышав за спиной шорох, Митч стремительно обернулся и увидел стоящего позади Катсулоса. Тот улыбался, но взгляд его напомнил Митчу статую Марса.

— Вы понимаете древний язык, Спэйн? Нет? Тогда я переведу. — И Катсулос подхватил речитативом:

Там мне предстал Измены лик ужасный,Все Происки и Гнев багряно-красный,Как угли раскаленные в кострах,Карманная Татьба и бледный Страх,С ножом под епанчою Льстец проворный,И хлев горящий, весь от дыма черный,И подлое убийство на постели,Открытый бой, раненья, кровь на теле...

— Так кто же вы на самом деле? — настоятельным тоном спросил Митч, желая, чтобы все открылось, а заодно выиграть время, потому что на поясе у Катсулоса висел пистолет. — Что это для вас? Какая-то религия?

— Да не какая-то! — Катсулос покачал головой, но его горящие глаза смотрели на Митча неотрывно. — Не далекие мифологические боги, не выдохшаяся этика заплесневелых философов. Нет! — Он подступил на шаг. — Спэйн, сейчас мне некогда обращать вас в свою веру с тактом и деликатностью. Скажу лишь одно: храм Марса открыт для вас. Новый бог всего сущего примет вашу жертву и вашу любовь.

— Вы молитесь бронзовой статуе? — Митч чуточку сместил центр тяжести и весь подобрался.

— Нет! — с жаром, погромче отозвался фанатик. — Фигура в шлеме и с мечом всего лишь символ, и только. Наш бог нов, реален и достоин преклонения. Он владеет лучами смерти и ракетами, и слава его подобна вспышке Сверхновой. Он наследник Жизни и по праву питается ею. А мы, отдающие себя любой из его ипостасей, обретаем в нем бессмертие, хотя плоть наша гибнет от его прикосновения!

— Я слыхал, что есть такие, кто молится берсеркерам, но как-то не ожидал встретиться с одним из них.

Из коридора донеслись приглушенные расстоянием крики, послышался топот бегущих ног. Внезапно для Митча самым важным стало одно: кто получит подкрепление — он или Катсулос?