Янтарная ночь - Сильви Жермен

Но вдруг в этой группе появился кто-то чужой, опрокинувший все правила игры. Там, где козыри были пики, он открыл колоду на червях. В сущности, он даже не имел масти — вступил в игру неожиданно, на манер джокера. И каждый назначил ему ту цену, какую хотел.

Была середина зимы. Ветер свистел вдоль стен, тротуары хрустели от инея. Иногда в водостоках находили замерзших голубей. Юрбен и Янтарная Ночь — Огненный Ветер возвращались с какой-то вечеринки, слегка навеселе. До утра было еще далеко. Янтарная Ночь больше, чем когда-либо, жил по ночам, хотя уже давно оставил свою службу гостиничного портье. Сблизившись с Юрбеном, он отправлял при нем должность секретаря. Шел последний год обучения; весной предстояла защита диплома. Исследования, посвященного концепции предательства, потому что он выбрал не автора, а тему. Тему, на которой построил свою жизнь — какофония вокруг крика.

Они уже собрались расстаться на углу двух улиц, как вдруг почуяли запах. Запах горячего хлеба, такой восхитительный в этом промозглом предрассветном холоде. «Есть хочу!» — сразу же возопил Юрбен. Запах поднимался из отдушины под булочной. Они увидели легкое облачко пара, стелющееся в ледяном воздухе вровень с тротуаром. Они приблизились; в подвале блестел свет. Юрбен присел на корточки рядом с отдушиной и заглянул в пекарню. «Вижу булочникова подмастерья, — сказал он. — Засовывает в печь здоровенные колобки… Эй! Ты только взгляни на эти рогалики, там, на столе!» Янтарная Ночь наклонился в свою очередь и увидел белую фигуру подмастерья, хлопочущего у печей, и огромный противень с рогаликами и сдобой.

Они оба сидели на корточках в этом сладком облаке теплого пара, в запахе свежеиспеченного хлеба и топленого масла, исходящего от рогаликов и сдобы, только что вынутых из печи, и терзал их не голод, а ужасное, огромное желание полакомиться. Такое, какого они не знали с детства. Именно это вдруг и проснулось в них, схватив за живот и за горло в этот ледяной предрассветный час — волнующий вкус детства. Они, как завороженные, смотрели на печь во все глаза, открыв рот, вцепившись пальцами в решетку отдушины. Юрбен свистнул, как делают мальчишки по дороге в школу, окликая приятеля, и крикнул подмастерью: «Эй, булочник, нам тут холодно и голодно, дай кусок хлеба или поджаристый рогалик!» Паренек обернулся, встал посреди помещения и поднял к ним свое струящееся потом лицо. Снял запотевшие очки с толстыми стеклами, чтобы протереть платком. Он был голый по пояс, с тщедушным, впалым торсом подростка. Он опять нацепил свои очки и улыбнулся тем двоим, что окликнули его, клянча хлеба и рогаликов. «Сейчас выйду» — сказал он им. Голосишко у него был писклявый.

Он вышел на улицу. Теперь на нем была толстая шерстяная куртка, а в руках — бумажный пакет, набитый круассанами, шоколадными булочками и сдобой. Его волосы были белыми от муки. «Вот…» — сказал он им с кроткой и робкой улыбкой, протягивая пакет. Потом, не двигаясь, смотрел, как они опустошают его, и, пока они ели, все так же улыбался. «Булочник! — воскликнул наконец Юрбен, с еще наполовину набитым ртом, — это было здорово!» — «О, — сказал паренек, краснея, — я еще не булочник, я только ученик». — «Ну а я, — продолжил Юрбен, облизывая пальцы, — провозглашаю тебя королем булочников!» Вдохновленный напыщенным тоном, которым заговорил его приятель, Янтарная Ночь подхватил: «Чтобы отблагодарить тебя, мы немедля исполним любое твое желание. Потому что, видишь ли, мы в этом мире — и в этот миг — можем все!» — «Но мне ничего не надо, — сказал паренек своим писклявым голоском. — Если вы угостились, тем лучше, мне очень приятно, и этого хватит. Ну, мне теперь пора обратно». Но Янтарная Ночь настаивал. «Неужели нет ничего такого, чего бы ты хотел? Ведь есть же у тебя какое-нибудь желание, наверняка! Давай, скажи нам, и будет исполнено! Только поторопись, потому что наша сила переменчива». Улыбка паренька сделалась еще более бледной, а голос еще более слабым; он пробормотал, немного потупившись: «Я бы очень хотел найти друга…» — «Только — то? — воскликнул Янтарная Ночь. — Тогда твое желание исполнилось. Ты его нашел — это я!» И, чтобы доказать подмастерью правдивость своих слов, нацарапал на бумаге пакета, насквозь пропитанной маслом и липкой от сахара, свои имя и адрес. Паренек взял бумагу, что-то промямлив, и торопливо вернулся к своей печи. Они тоже ушли. Вкус горячих рогаликов и нежной сдобы уже растаял у них во рту, заглушенный вкусом алкоголя и табака, которыми они злоупотребляли всю ночь. А также растаяло детство, овладевшее ими на краткий миг.

Расставаясь, Юрбен спросил Янтарную Ночь: «Ты что, в самом деле дал свой адрес этому пентюху?» — «А как же! — ответил тот, — я ему написал: Янтарная Ночь — Огненный Ветер, обитающий под крылом Ангела — огромного и нелепого, как птица очень высокого полета. С таким адресом этот простофиля может вечно меня искать!»

Как раз это и сделал маленький подмастерье — стал искать. Потому что совершенно всерьез воспринял заявление Янтарной Ночи — Огненного Ветра; его невинность и чистота были так велики, что граничили с простоватостью. Он до такой степени был чужд всякого зла, что даже представить не мог у других малейшего вероломства или насмешки. Так что, вернувшись тем утром к своей печи, расправив клочок промасленной бумаги, исписанный Янтарной Ночью, и прочитав адрес, более непонятный, чем китайская головоломка, он ни секунды не усомнился в серьезности и искренности этого человека, объявившего себя его другом. Разумеется, он ничего не понял в этой абсурдной шараде, но нисколько не встревожился — даже не удивился. Как те сказочные принцы, которые ради завоевания своего королевства или встречи с возлюбленной должны пройти через испытания и борьбу, одолеть тысячи таинственных преград, так и он отнесся к этой загадке — спокойно и доверчиво принял ее условия. И тогда сознательно, день за днем он стал прочесывать город, улицу за улицей, выслеживая все фигуры ангелов, какие там могли находиться, чтобы отыскать след своего обетованного и тотчас же исчезнувшего друга.

Ибо он чувствовал себя таким одиноким в этом городе, где все и вся было ему чужим. Он приехал сюда лишь несколько месяцев назад; огромное урбанистическое пространство, сплошь загроможденное зданиями, монументами, автомобилями, терзаемое грубой и торопливой толпой, шумами и криками, совершенно сбивало его с толку и наполняло тревогой. Он впервые покинул свой родной край, свою деревню. Свой остров.

Крошечный, отделенный от суши кусок земли — плот из песка и скал, затерянный среди океана, света и ветра. Его деревушка — несколько очень белых домов с крышами из округлой черепицы, сгрудившихся между виноградниками, окаймленными красными травами, тамарисками, соснами и солончаковыми болотцами. Там, рядом с солончаками он родился и всегда жил. Посреди моря, лицом к соляным садкам, залитым очень мягким и живым светом, в полной прозрачности. В прозрачности, которая все еще искрилась и звенела в его сердце, из-за которой он больше, чем когда-либо, ощущал себя островитянином посреди этого необъятного и непонятного города. Со времени своего приезда в Париж он еще ни с кем не сдружился. Жил, замкнутый в своем одиночестве, давившем на него изо дня в день все сильнее, между двумя подвалами — подвалом пекарни и его жилья. Так что, когда тем ранним декабрьским утром его окликнули с улицы двое незнакомцев, а один из них так уверенно предложил свою дружбу, он вдруг почувствовал себя освобожденным от невыносимо тяжкого бремени полного одиночества, которым обернулось его изгнание в город. Кто-то готов был вырвать его из западни. Тогда он стал искать. Долго искать.

И нашел. Однажды он оказался там, на тротуаре улицы Тюрбиго, запрокинув голову, разинув рот, под цоколем, в который упирались невидимые ноги ангела. Едва заметив его, он уже знал, что это тот самый, под чьим крылом нашел приют его столь желанный друг. Ибо тот и в самом деле был огромен и совершенно необычен, со своим тонким, вытянутым на три этажа телом, прилепившемся к фасаду здания. Он смотрел на него, пока не потемнело в глазах, и не свело вывернутую к окнам под крыльями шею. Тогда, забыв свою робость, он вошел в холл и позвонил в дверь консьержки. Та не знала никого по фамилии Янтарная Ночь — Огненный Ветер, но он так точно запомнил облик этого незнакомца и описал его консьержке так четко, что та в конце концов поняла, о каком жильце идет речь, и указала ему этаж и дверь.

Он одним духом взбежал по лестнице и, совершенно запыхавшись, остановился на пороге Янтарной Ночи. Не раздумывая дольше, постучал. Многократно, гулко. Потом упала еще более гулкая тишина, заполнив лестничную площадку, странно выявив тени, углы стен, контур его собственной руки с согнутыми пальцами, прижатой к дереву двери. И вдруг он почувствовал, как его сердце забилось быстрее, кровь прилила к вискам, глаза затуманились. На его удары отозвался звук шагов. Звук, такой же отчетливый и гулкий, как и его удары, приближался оттуда, из-за двери. И внезапно дверь распахнулась настежь. Они оказались лицом к лицу, в дверном проеме, застыв по обе стороны соломенной циновки.