Вся правда о Русских: два народа - Андрей Буровский

Но ведь нет ничего подобного для остальных 40 миллионов населения Российской империи! В рекруты брали одного из тысячи, во время войн с Наполеоном — пятерых из тысячи. Жребий не бросали среди единственных сыновей и среди первых сыновей. Из русских туземцев воевали и сложили головы немногие, буквально единицы. Сто — сто пятьдесят тысяч человек на 40 миллионов всего населения — это совершенно другой масштаб, чем 10–15 тысяч на сто тысяч дворян.

Крестьяне воевали и в партизанских отрядах, Смоленск зажгли сами же его жители… Все так, но ведь достаточно посмотреть на карты того времени, и видно — война шла узкой полосой в сто-двести верст. В ста верстах к северу или югу от этой полосы никакой войны не было. Самое большее 1 миллион русских туземцев (2–3 % общего числа) жили в этой полосе и вообще видели французского солдата или офицера — а не то что воевали с французами.

Из русских европейцев воевали 20–30 % всего мужского населения.

Из туземцев — от силы 2 %, в десять раз меньше.

К тому же кто сказал, что все крестьяне поголовно воевали с Наполеоном? Или скажем так — что они воевали ТОЛЬКО с Наполеоном? О патриотизме русских крестьян написано и сказано много. Старостиха Кожина, ведущая пленных французов, крестьяне, сжигающие хлеб и угоняющие скот, лишь бы не достался французам… Это было.

Но было и явление, которое некоторые историки называют «вторым изданием пугачевщины»: как только рухнула власть Российской империи, так крестьяне начинают войну и с французами, и с русскими войсками. Они жгут помещичьи имения, не пускают на свою территорию никаких вооруженных людей — обеих армий.

Говорить, писать, даже упоминать о таких действиях считалось глубоко непатриотичным, даже неприличным. Есть туманные упоминания о крестьянской войне в «Войне и мире» Льва Толстого: история бунта в имении князей Болконских, в Богучарове. Мужики этого села все время руководствуются какими-то неясными слухами (потому что дикие); толкуют про то, что еще в 1797 году воля выходила, до господа отняли; пытаются переселяться на «т`плые реки», то придумывают еще какую-нибудь несусветную глупость. Слух о приближении Наполеона соединяется для них «с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле» [68. С. 147].

Этот пересказ «неясных слухов» не так уж трудно понять, без всяких ссылок на непостижимость народного инстинкта… Крестьяне Богучарова хотели свободы, бежали на Кубань и ничего не имели против прихода Наполеона. Помещику же своему от души желали провалиться под землю, быть унесенным вихрями враждебными или погибнуть в войне с французами.

В истории, которую рассказывает Л. Толстой, вс` «правильно»: и мужики дикие, и поступки их нелепые; сами не понимая, зачем это нужно, мужики пытаются удержать княжну Марью… и мгновенно приходят в себя, стоит Николаю Ростову дать главному зачинщику по морде и заорать классическое:

— Шапки долой! [68. С. 166–167].

Но современники описанных событий (и современники Льва Толстого, поколением младше) могли читать эту историю совсем по-другому.

В XX же веке о крестьянском сопротивлении того времени написана даже специальная книга Василия Ивановича Бабкина… Но ее — уже в советское время, в 1970–1980 годы, никто не хотел печатать, несмотря на лояльнейшее название: «Специфика классовой борьбы в эпоху 1812 года»{8}. Ведь «как известно», крестьяне были невероятными патриотами!

Многие стороны Отечественной войны 1812 года скрываются до сих пор. Читатель! Слыхали ли вы хоть что-то про Русский легион армии Наполеона? И знаете ли вы, кто в нем сражался и с кем? А основу этого легиона (порядка 8 тысяч человек, не крупинка) составляли, во-первых, военнопленные в войнах 1798–1807 годов и, во-вторых, беглые русские крепостные.

Замечу — военнопленных никто не принуждал воевать со своим Отечеством. Они преспокойно жили во Франции или в германских городах, получая довольствие от властей и не подвергаясь никаким репрессиям. Даже к труду их никто и не думал принуждать. Участие военнопленных в войне на стороне Наполеона было совершенно добровольным.

Что до крепостных… Большинство из них происходили из Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики — оттуда ближе до Польши и Германии. Но порой на Запад бежали и крестьяне из Великороссии. Шли ночами, прибивались к шайкам воров, приставали к гуртовщикам и мелким торговцам…

Эти люди шли в армию Наполеона из идейных соображений — ведь сами-то они уже бежали, они-то уже не крепостные! Эти спасшиеся из рабства хотят освободить уже весь народ, для этого и идут к Наполеону.

Сам-то Наполеон колебался. Ему хотелось стать освободителем, спасителем русского народа от средневековья и феодализма… Нес же он Кодекс Наполеона в Германию! Итальянский скульптор Конора изобразил Наполеона в виде Аполлона, дарующего Северной Италии свободу. Четырехметровая статуя из черного мрамора до сих пор стоит в Музее изящных искусств в Милане.

Две очень похожие статуи, только белого мрамора, везли в обозах французы, вступая в Москву. На обеих статуях работы Антуана-Дени Шодэ Наполеон изображался в римской тоге и в руках держал свиток — декрет об отмене крепостного права в России.

Действительно, уже готов был и текст такого декрета, позаботились и о наглядной агитации… А вот приведен в действие декрет не был. Невольно напрашивается мысль: может быть, Бонапарт своим хваленым звериным чутьем почуял — в России это не пройдет?

Кстати говоря, символика этих статуй — что в Милане, что в обозах Великой армии — вполне понятна любому европейцу, в том числе и малограмотному. В России же — только русским европейцам, в то время на 90 % — дворянам. У русского туземца император, изображенный чуть ли не нагишом — без штанов! — мог вызывать разве усмешку.

Вообще-то декретов об отмене крепостного права очень боялись и помещики, и правительство Российской империи. Для очень многих армия Наполеона была эдакими переодетыми в мундиры якобинцами, идущими в Россию для продолжения Французской революции 1789–1793 годов.

А тут и без призывов Наполеона к гражданской свободе — Русский легион и второе издание пугачевщины. Право же, у русских европейцев и их правительства были причины бояться русских туземцев и не особенно доверять им.

Начиная с эпохи Николая I историю лакировали и выглаживали, строили соборы и памятники (включая храм Христа Спасителя и Бородинскую панораму), превращали реальную историю в пропагандистскую схему — ту, которая устраивала правительство и русских европейцев. Схему, в которой не было никакого Русского легиона, не было никакой пугачевщины, а дикие мужики, по своей туземной тупости, чего-то не поняли и попадали на колени при первом рыке дворянина: «Запорю!» То есть пардон, этот рык тоже неправильный, надо было «Шапки долой». А то что про нас подумает Европа? Схема, в которой старостиха Кожина есть, а Русского легиона нет, дожила до наших дней.

Но современники-то ведь помнили, как было дело. Даже в эпоху Николая I, в 1830 или в 1840 году, живы были многие участники событий. Тем более они были живехоньки сразу после окончания событий, и уж тогда-то их воспоминания были очень свежими. Не этим ли объясняются многие странные события, которые трудно объяснить иначе?

На торжественном параде 1815 года, подводя итоги войнам с Наполеоном, Александр I, раздавая всем сестрам по серьгам, благодаря все сословия и население всех областей страны, произнес: «А народ наш мзду свою получит от Бога»… Фраза из тех, которые трудно забыть и простить.

Во время этого же парада был момент: на плац вылетел растерянный, обалдевший мужичонка, заметался… И царь лично поскакал на него, прогоняя прочь. Это была, наверное, очень символичная картина: перепуганный до смерти мужик, на которого тяжело скачет всадник в расшитом, сияющем золотом мундире, в высоком, тоже сияющем на солнце кивере{9} — русский царь.

Сцена, конечно, мрачная и тяжелая, вполне в духе «мзду свою получит от Бога». Деятели «освободительного движения», начиная с декабристов, делали свои выводы — про несчастный забитый народ, царских сатрапов и вред самодержавия.

Но ведь получается — у царя были основания видеть в мужике эдакого «внутреннего француза», символически одолеть которого — тоже доблесть. И современники событий могли читать эту сцену именно так.

«Вторая пугачевщина» скрывалась как страшный сон, но ведь уж участники событий прекрасно знали: крестьяне вовсе не были поголовными и рьяными патриотами, вовсе не стремились любой ценой защищать царя, своего батюшку. Получается: в час торжества, на параде по случаю победы, прорывается загнанное в подсознание, но известное современникам: победа 1812 года имеет отношение только к русским европейцам! Русские туземцы-вовсе не победители в этой войне, и к тому же далеко не все они — ее участники. 90 % русского простонародья в войне 1812 года не участвовало!