Заклание волков. Блаженны скудоумные - Рут Ренделл

— Ну, если ты так говоришь…

Но мой собственный весьма обширный опыт свидетельствует о том, что профессиональные мелкие мошенники обычно не попадаются. Это не значит, что Райли и его отдел работают плохо, просто им поручено невыполнимое задание.

Когда они прибывают на место преступления, виртуоза уже и след простыл, а пострадавший простофиля и сам не понимает, что случилось. И Райли сотоварищи ничего не могут сделать, разве что взять у жертвы отпечатки пальцев.

Он заставил меня продиктовать полные имена моих собратьев по несчастью, вновь заверил, что наша жалоба будет передана в управление и приобщена к толстеющему делу Клиффорда, а потом спросил:

— Что еще?

— Ну… — промямлил я, немного смущаясь присутствием соседей. — Нынче утром какой-то однорукий в парикмахерской на Западной…

— Поддельные лотерейные билеты, — перебил меня Райли.

— Слушай, — возмутился я, — как так получается: ты знаешь всех этих людей, а поймать ни одного не можешь?

— Мы что, не выловили «Мальчика с Пальчиками»? Или Тощего Джима Фостера? Или Толкового Толкача Толкина?

— Ну ладно, ладно, — я немного успокоился.

— Этот твой однорукий — Крылатый Святой Карл, — сообщил мне Райли.

— Почему ты так быстро обнаружил обман?

— Просто нынче пополудни почуял неладное. Как всегда, с пятичасовым опозданием, ты же меня знаешь.

— Знаю, знаю. Господи, как не знать.

— Ну вот, короче, пошел я в ирландское турбюро на Восточной пятидесятой, и там работник сказал мне, что билет поддельный.

— А купил ты его сегодня утром. Где?

— На Западной двадцать третьей, в парикмахерской.

— Хорошо, что быстро спохватился. Возможно, он все еще орудует в тех местах. Шанс у нас есть. Не ахти какой, но все же. Что еще стряслось?

— Когда я вернулся домой, — отвечал я, — в квартире заливался телефон. Звонил человек, назвавшийся стряпчим по имени Добрьяк, у него контора на Восточной тридцать восьмой улице. Сказал, что я унаследовал триста семнадцать тысяч после смерти моего дяди Мэтта.

— Ты спрашивал родственников? Дядя Мэтт действительно умер?

— У меня нет никакого дяди Мэтта.

— Хорошо, — сказал Райли. — Этого мы уж наверняка прищучим. Когда ты должен прибыть в его контору?

— Завтра в десять утра.

— Отлично. Мы нагрянем спустя пять минут. Давай адрес.

Я продиктовал адрес, Райли пообещал встретиться со мной утром, и мы положили трубки.

Мои гости стояли и таращились на меня. Мистер Грант — изумленно, а Уилкинс — свирепо. Наконец Уилкинс сказал:

— Да, деньги немалые.

— Какие деньги?

— Триста тысяч долларов, — он кивнул на телефон, — которые вы получите.

— Я не получу никаких трехсот тысяч, — ответил я. — Это просто очередной мошенник, вроде Клиффорда.

Уилкинс прищурился.

— Да? Как это так?

— Но если вам передадут деньги… — начал мистер Грант.

— Все дело в том, что никаких денег нет, — объяснил я. — Это своего рода вымогательство.

Уилкинс склонил голову набок.

— Не понимаю, как они надеются извлечь выгоду, — сказал он.

— Существуют тысячи способов, — ответил я. — К примеру, они могут уговорить меня вложить деньги в какое-нибудь дело, в которое вкладывал мой так называемый дядюшка Мэтт. Но, увы, возникли некоторые затруднения с налогами, или перевод денег требует издержек, а они не могут трогать капитал, не рискуя всей суммой вклада, и поэтому я должен достать две-три тысячи наличными где-нибудь еще и оплатить эти издержки из своего кармана.

Или скажут, что деньги, мол, лежат в какой-нибудь южноамериканской стране, и налог на наследство надо выслать туда наличными, иначе они не выпустят деньги за границу. Мошенники каждый день изобретают новые фокусы, и десятки простофиль тотчас попадаются на крючок.

— Это как змей, — сказал Уилкинс. — Отсекаешь одну голову, тотчас вырастают две.

— Две? — переспросил я. — По нынешним временам это — мелочь.

— Неужели с вами то и дело случаются такие происшествия? — убитым голосом осведомился мистер Грант.

— Их столько, что вы и не поверите, — ответил я.

— Но почему именно вы? — спросил он. — Со мной, к примеру, такое впервые. Почему же у вас по-другому?

Я не знал, что ему ответить. Ответов на такие вопросы попросту не существует. Поэтому я молча смотрел на мистера Гранта, пока он не вышел из квартиры вместе с Уилкинсом. Весь вечер я ломал голову над его вопросом, выдумывая самые разнообразные ответы — от «Видать, судьба такая» до «Отстаньте вы от меня!». Но ни один из них не мог бы полностью удовлетворить мистера Гранта.

Глава 2

Полагаю, все началось четверть века назад, когда я отправился в начальную школу и в первый же день вернулся домой без порток. Я весьма смутно помнил, что, вроде бы, заключил какую-то сделку с одноклассником, но напрочь запамятовал, что именно мне дали за мои штаны, и, к тому же, не смог по возвращении домой найти у себя ни одной вещи, которая не принадлежала бы мне в 9 утра, когда я пошел на занятия — гораздо более юный и счастливый, чем несколько часов спустя. Не удалось мне и опознать маленького мошенника, который меня кинул, поэтому ни его, ни моих брюк так и не нашли.

С того самого дня и поныне жизнь моя являет собой бесконечную череду запоздалых открытий. Мошенники распознают меня с первого взгляда, обирают и отправляются вкушать отбивные, а бедный Фред Фитч сидит дома и в который уже раз ужинает собственным обглоданным ногтем. У меня столько недействительных расписок и ничем не обеспеченных чеков, что хватит оклеить гостиную. Я владею несметным множеством билетов несуществующих лотерей и контрамарок на баскетбольные матчи или танцевальные вечера, которых никогда не было, на несостоявшиеся тараканьи бега и тому подобные увеселения. Мой шкаф набит машинками, переставшими творить чудеса сразу же после ухода разъездного торговца, а мое имя значится в списках всех дутых фирм «Товары — почтой», действующих в Западном полушарии.

Не понимаю, почему так происходит. Если верить Райли и специальной литературе по этому предмету, я — вовсе не типичный олух и не прирожденная жертва мошенничества. Я не алчен, не очень глуп, имею кое-какое образование; я — не вновь прибывший поселенец, не знающий языка и местных обычаев.

Просто все дело в том, что я доверчив. И этого вполне достаточно. Я совершенно не могу поверить, что один человек способен лгать в лицо другому.

Со мной такое происходило сотни раз, но по некой неведомой причине я еще не осознал эту горькую истину. Наедине с собой я — сильный, уверенный, бесконечно подозрительный циник, но стоит появиться бойкому на язык незнакомцу, стоит ему начать заговаривать мне зубы, и разум мой растворяется в мареве веры. И вера эта всеобъемлюща. Скорее всего, я — единственный житель Нью-Йорка XX столетия, имеющий станок для чеканки монеты в домашних условиях.

Разумеется, эта неиссякаемая доверчивость придала всей моей жизни особые краски. В семнадцать лет от роду я покинул отчий дом в Монтане и еще совсем сопляком перебрался в Нью-Йорк. Я бы сделал это гораздо позже, кабы не родня и дружки: я не мог стерпеть того, что все они слишком уж часто смотрели на меня как на дурачка, да и сами несчетное число раз околпачивали меня по поводу и без повода. Именно чувство неловкости и стыда погнало меня в громадный Нью-Йорк, где можно затеряться, где никто не знает твоего имени.

Будь иначе, я, наверное, ни разу в жизни не отъехал бы от места своего рождения дальше, чем на десять кварталов.

Мои отношения с женщинами тоже терпели ущерб, да еще какой. После окончания средней школы я вообще всячески старался избегать знакомств с представительницами противоположного пола, за исключением самых невинных и ни к чему не обязывающих. И все — из-за своей доверчивости. Во-первых, любая девушка, сводившая со мной дружбу, рано или поздно (чаще — рано) становилась свидетельницей моего унижения, когда меня походя надувал какой-нибудь ловкий обманщик. Во-вторых, стоило мне испытать к девушке чувство более серьезное, чем простое расположение, и я начинал терзаться сомнениями: ведь у меня не было никакой возможности узнать ее мнение о моей особе. Она вполне могла заявить, что-де любит меня, и я бы ей поверил, но спустя день… Или час…

Нет. Может, одиночество и имеет свои мрачные стороны, но хотя бы избавляет от самоистязания.

И поприще свое я избрал, руководствуясь теми же соображениями. Ходить на работу в битком набитое людьми присутствие, сидеть бок о бок с такими же, как я, сотрудниками, облаченными в белые сорочки, и писать, печатать на машинке или предаваться размышлениям в обстановке товарищества — это не для меня. В работе я тоже предпочитаю уединение и вот уже восемь лет занимаюсь изысканиями на вольных хлебах. Среди потребителей моих услуг немало писателей, ученых и телевизионных продюсеров, по заказам которых я обшариваю местные библиотеки в поисках тех или иных необходимых им сведений.