Ледовое побоище - Наталья Павлищева

Как муж продирался сквозь его «дык» и «эта», не знаю, но беседа текла рекой. Спать Тишаня предпочел пока на сеновале, где было старое сено. Оглядев наше немудреное хозяйство, он только покачал головой:

– Тут делов да делов…

– Делайте, – согласилась я.

Они действительно стали делать вдвоем. То, что для меня представляло огромную проблему, у Тишани с помощью Вятича решалось легко и просто. За неделю наш двор стал похож на вполне крепкое хозяйство. Меня удивило то, что они отремонтировали хлев, старательно вычистив, словно собирались поставить туда пару лошадей и добавить еще корову. Нет уж, с меня хватало и козы.

Зиму мы пережили, зарабатывая где фельдшерством и даже акушерством (было и такое), где подрабатывая просто в соседней деревне, как сделал Тишаня, а где и питаясь одним молоком и дичиной. Но не мерзли и не ныли.

Тишаня, сидя долгими вечерами возле едва тлевшей лучины за починкой упряжи, плетением сети или другой работой, озвучивал грандиозные планы на будущее. По его словам получалось, что весной вся округа будет вспахана и засеяна им лично. А еще построен большущий сеновал, курятник…

– Тишаня, зачем тебе большой сеновал?

– А куда ж коровам сено запасать?

– Каким коровам?

– Ну, будут же коровы…

Лично меня интересовало другое: Вятич уже ожил, он довольно ловко двигался в пределах дома и двора, дальше в лес не ходил, конечно, но все же… С Федькой управлялся так вообще ловко. И даже лапти на ощупь плести научился. Он до конца жизни здесь сидеть собирается? Хотелось спросить: не пора ли в люди? Или мы счастливо состаримся в этой глуши?

Нет, мне очень нравилось в Волково, красиво, не загажено, слов нет, но на Земле, и на Руси в частности, есть другие места и даже города, Вятич об этом забыл? Новгород, например… А еще есть князь Александр Ярославич… ордынцы… Батый…

Если честно, то это было так далеко, словно в другом мире. Где-то там воевали рыцари, ордынцы, князья. А нашей задачей было успешно поставить силки, наловить рыбы, накосить сена, протянуть до нового урожая запасы муки… Иногда мне казалось, что так и надо, но иногда все внутри вставало на дыбы.

Мы в Волково больше полугода, скоро весна, там пойдут заботы такие, что думать страшно, Тишаня полон планов и идей, и я ничуть не сомневалась, что он будет вкалывать от рассвета дотемна, стараясь объять необъятное. Я тоже буду вкалывать, стирая руки в кровь, чтобы было что поесть в следующую зиму. Научусь ткать и прясть, доить не только Маньку, но и корову, запомню, когда сажать огурцы, а когда репу, буду так же ловко выхватывать из печи готовые хлеба, как это делает Незвана, окончательно превращусь в простую деревенскую бабу… А что, у меня уже многое получается.

И все?

Я, кажется, напрочь забыла о том, что существует Москва, хотя однажды во сне объявила, что у меня снова зависла аська и вообще Инет дурит. Но забыть, что в Новгород вот-вот вернутся мои дорогие Анея с Лушей, не могла. И заговорить с Вятичем о возвращении тоже. Несколько раз чувствовала, что он готов завести разговор сам, но подгонять не стала, а он не решался. Почему? Его устраивала жизнь здесь? Наверное. Ладно, пока потерпим…

Пришла весна, она была дружной, яркой, со звонкими каплями с сосулек, с ручьями, непролазной грязью и нежными первыми листочками. Как мы радовались и травинкам, пробившимся на свет, и раскрывшимся почкам, и вернувшимся птицам! Сейчас я прекрасно понимала древних, для которых первые свидетельства возрождающейся жизни были самым большим подарком. Даже я, прекрасно понимавшая, что никуда весна не денется, потому как приходит из‑за наклона земной оси, радовалась прилету птиц так, словно они действительно принесли смену времени года на своих крыльях.

Снег, как всегда, сначала сошел на пригорках и открытых солнцу местах, потом потек ручейками из больших сугробов, а потом и вовсе расплылся огромными лужами. Вот интересно, почему одни и те же лужи, но настолько разные осенью и весной? Осенью, особенно поздней, когда вот-вот скует все вокруг морозом, а ветер без устали треплет последние сиротливые листочки на деревьях, и лужи темные, грязные. Весной, даже если холодно, по утрам на мелких лужицах лед и ветер студеный, все равно весело. С чего бы? Вятич смеялся надо мной: выдумщица, какая разница, какие на дворе лужи – скучные или веселые, все одно – вода и вода, холодная и мокрая, другой не бывает. Но я видела, что он со мной согласен.

Одно плохо: Вятич был по‑прежнему слеп, и улучшений не предвиделось. Неужели на всю жизнь? Конечно, люди живут слепыми, но то люди и где-то далеко от нас… Человеку всегда кажется, что самое плохое именно его не должно коснуться, если произойдет, то уж точно не с ним или его близкими, и как же тяжело понимать, что случилось именно то, чего не хотелось бы вовсе!

Когда подсохло, Тишаня и впрямь взялся осваивать округу. Вот теперь я осознала, что Волково когда-то было немаленькой деревней, то, что мне казалось лугами и полянами, в действительности являлось заросшими полями. Корчевать их не пришлось, а вот трава на этой пашне поднялась выше головы, скорее покос, чем пашня. Но Тишаня, пустив пал и три дня неотступно дежуря, чтобы пожар не перекинулся на лес или деревню, наконец приступил к пахоте. Силища у мужика была такая, что он умудрялся за день уморить двух наших лошадей, если честно, не привыкших к работе на земле, все же одна была моей боевой, а вторую я взяла на подворье владыки Спиридона, но на ней явно никто никогда не пахал. Бедолаги сначала даже не могли понять, чего же эти ненормальные от них хотят.

Тишаня все вздыхал, что нужно было оставить ту, на которой приехал он сам (мы ее обменяли в Вязниках на овец), но я прекрасно понимала, что ничего не лучше, его кобыла была ничем не опытней наших.

Вятич возился с Тишаней в поле, а Федьку я держала при себе на огороде. Тишаня быстро раскопал мне чуть ни полгектара, смущенно разведя руками:

– Вот… сажай…

От объемов предполагаемых посадок мне стало дурно, но пришлось осваивать, потому думать и переживать весной оказалось просто некогда. Утром меня будил петух, вечером валилась на лавку и засыпала, забыв поесть…

В эти дни мы с Вятичем испытали настоящее потрясение. Оказалось, что наш Тишаня вовсе не так прост и косноязычен, просто обычно он смущался самой необходимостью разговаривать с кем-то. А вот когда дело коснулось выражения его затаенных мыслей… Тишаня продемонстрировал прямо-таки литературные таланты.

Произошло это нечаянно, он сидел за работой и незаметно для себя втянулся в рассуждения. Мы с Вятичем замолчали, внимая его сентенциям.

– Всему свое время, его всякому пахарю знать надо. Это человек всю жизнь постигает – когда посеять, чтоб зерно не попало в стылую землю и не погибло там, не отдав своей силушки новому колосу. Но и чтоб поздно не оказалось, не то не успеет вызреть, от осенних дождей пропадет на корню. Когда сжать, чтоб новое зерно налиться успело, но не посыпалось с колоса в землю при первом ветре, тоже наука. Рано сожнешь – урожай погниет, потому как сырой будет, поздно – осыплется…