Последний дар времени - Филип Фармер

— К чему же, собственно, ты клонишь? — спросила Речел. Глаза ее были широко раскрыты, она заметно волновалась.

— Слушай дальше. Те люди из МКА были аккуратны и хорошо натасканы, но воображением не обладали. Естественно, они сличили отпечатки пальцев Джона Грибердсона, родившегося в 1872 году, и каждого из потомков, сделав это в обычном рутинном порядке, но вряд ли могли тогда объяснить друг другу, что ищут. Однако у потомков, очень похожих на него, отпечатки пальцев были разные. И хотя прежде не фотографировали сетчатку и не записывали энцефалограмм, потомки подвергались этим процедурам, и каждый раз результаты не совпадали. А биография последнего Грибердсона, которая, казалось, должна была быть известна в деталях, не менее загадочна, как и у того, что родился в 1872 году. Грибердсоны даже общественных школ не посещали: все учились у частных преподавателей.

— Все интересней и интересней, — сказала Речел. Казалось, она не верит Драммонду.

— Следствие по делу нашего Джона не дало ничего, что могло бы быть использовано против него, поэтому оно прекратилось. Затем начались первые эксперименты с путешествиями во времени, и был обнаружен тот непонятный блок с 1872 по 2070 год. Его существование пытались объяснить с помощью нескольких гипотез, в том числе и сумасшедших. Самая сумасшедшая, по-моему, была самой верной. Помнишь, я рассказывал тебе в прошлом году об обсуждении ранних экспериментов? Пермаунт предположил, что кто-то, родившийся в семидесятых годах, жив до сих пор, а структура времени такова, что ни человек, ни предмет не могут быть отправлены в год, когда был жив кто-либо из живущих ныне. Пермаунт говорил это почти в шутку, будь эта гипотеза верна, она означала бы, что на свете существует человек, которому двести лет.

Речел кивнула.

— Понимаю. Но нынешний уровень развития техники и медицины говорит о том, что когда-нибудь люди будут жить, сколько захотят, и не стареть при этом.

— Да. Но разве такое было возможно в девятнадцатом и двадцатом веках?

— А почему нет? Например, у какого-нибудь шамана в джунглях мог оказаться эликсир бессмертия. Это не так уж маловероятно.

Драммонд покачал головой.

— Мойше был единственным ученым, который не посмеялся над теорией Пермаунта. Во всяком случае, он не стал приводить контраргументы. 1872 год ударил в его сознании колоколом. Он все чаще вспоминал о Грибердсоне. Не то чтобы Мойше хотел разоблачить этого человека. Он был уверен, что Грибердсон многое сделал для того, чтобы путешествия во времени стали реальностью. Герцог Пемберли не разрабатывал теорий, не изобретал техники, но, не будь его, Мойше никогда не добился бы признания. В этом ученый не сомневался, хотя и здесь, разумеется, ничего не мог доказать. Что послужило мотивом для Грибердсона? Если он получил эликсир на сто-двести лет прежде других, какая выгода ему от путешествия во времени? Зачем тратить столько энергии? Тем более, если он, как казалось, не собирался воспользоваться плодами своего труда. Он был шестым в очереди. Впрочем, как это случилось, тоже совершенно необъяснимо. И вдруг он становится вторым. С теми, кто стоит впереди, происходит то одно, то другое. У кого-то развивается болезнь, вызванная утратой интереса к работе или смелости. Один из претендентов вообще отказался объяснить причину своего отказа от участия в экспедиции и отбыл на Таити. Очень странно. Мойше в ту пору был тяжело болен. Он…

— Ты считаешь, что его отравил Грибердсон?

— Нет. Мойше не стремился попасть в прошлое. Он был слишком стар, болен и не имел нужных специальностей. У него был рак в одной из немногих неизлечимых форм. Вскоре, как тебе известно, он умер. Он надеялся, что доживет до возвращения экспедиции. Это была его самая заветная мечта, и она не осуществилась.

— «Моисей перед землей обетованной», — шутил он, когда чувствовал себя сносно. Это случалось не часто. Но Грибердсон его тревожил. Он не мог понять, какие цели преследует этот человек. Вскоре исчез де Лонгорс, и Мойше был убежден, что Грибердсон и здесь приложил руку. Но жить ему оставалось недолго, а потому он не стал принимать мер, которые могли бы задержать экспедицию. Для него несколько дней отсрочки могли означать смерть перед стартом. Впрочем, так и случилось, он умер перед самым отправлением. Итак, де Лонгорс рассказал мне эту историю и просил меня никому не говорить о ней. Я сдержал слово, но не спускаю глаз с Грибердсона, и после возвращения расскажу обо всем. Конечно, я обещал де Лонгорсу молчать, но при этом чувствовал себя идиотом. Слишком уж фантастично все выглядело. Или так мне тогда казалось. Но теперь я думаю по другому. И когда я вернусь…

— Тебе по-прежнему будет нечего рассказать, — договорила за него Речел. — Более того, ты был психически болен, и рассказ твой может повредить тебе даже больше, чем Грибердсону.

— Ты считаешь это чепухой?

— Нет, не считаю. То, о чем догадывались Мойше и Лонгорс, скорее всем правда. Но что мы должны сделать? Кроме того, я не верю, что Джон способен совершить что-то плохое.

— Это потому, что ты все еще влюблена в него.

— Может быть.

Драммонд побледнел и сжал кулаки.

Сквозь его стиснутые зубы вырвались непонятные звуки.

— Драммонд! — закричала Речел. — Не надо! Я не смогу тебе помочь! Прошу тебя, не впадай в безумие! Имей смелость смотреть правде в глаза!

Казалось слова Речел подействовали на Силверстейна отрезвляюще.

Он разжал кулаки, расслабился и тяжело выдохнул:

— Хорошо. Я попытаюсь. Но я хочу…

— Там Роберт, — сказал она, глядя поверх плеча Драммонда. — Он встревожен. Боюсь, что с Джоном что-то случилось.

Она бросилась навстречу фон Биллману.

— Мне нужна ваша помощь, — сказал тот. — Ламинак заболела.

Девочка лежала в шатре на шкурах. Амага и Абинал сидели на корточках рядом. Раскрашенного Гламуга с погремушками возле больной не было. Он охотился, может быть, всего лишь в нескольких милях от стойбища. Дичь в те дни часто бродила неподалеку от жилья.

У Ламинак была сухая, горячая кожа, девочка вся горела. Она оглядела мутным взором ученых, склонившихся над ней, и прошептала:

— Курик?

— Его еще нет, но он скоро вернется, — сказала Речел.

Она подержала в руках ладонь девочки, затем приподняла ей голову и дала напиться из фляги.

Фон Биллман и Речел взяли на анализ слюну и кровь больной. Фон Биллман вместе с данными осмотра поместил все это в портативный анализатор, способный обнаружить любую бактерию или вирус, известные в двадцать первом веке, и интерпретировать симптомы любой болезни.

Через пятнадцать минут анализатор выдал на ленте ответ: