Группа эскорта - Александр Зорич

Залегли, суки.

И вдруг — даг! — грохочет из ельника гаусс-пушка. Снаряд ее разрывается внутри облака, накрывшего всю верхушку холма. Кто-то вскрикивает.

Бросаюсь в «парную». Натыкаюсь на Гетьманова. Он катается по земле, зажав уши ладонями.

— Жа… на… — пищит он едва различимо, пытается подняться и падает на колени.

— Жанна Афанасьевна!

Да где она? Тут пространства с гулькин хер, негде спрятаться.

Вот же расклад!

Вдруг вижу: Жанна Афанасьевна Жилко с окровавленным лицом карабкается прочь из канавы, но не может вылезти. Подскакиваю к ней. Она удерживается на краю, над жижей, перегнувшись и уперев локти в землю.

— Н-на… держи-и, — протягивает она мне что-то. — Озёрскому отдай. Он будет… счастлив…

Каждое слово дается ей с большим усилием. Ранена?

Протягиваю руки, чтобы вытащить ее из канавы, но она отталкивает меня.

— Спасибо… Это уже ни к чему… Ее вот спаси…

В ладонь мою ложится обычная флешка. Старая штуковина. На некоторых компах уже и разъёмов под нее не делают. Ну да это не беда.

Прячу флешку в карман и все-таки тащу тело Жилко из канавы, а она упирается…

«Только… обу… за… её-о-о… её-о-о… спа…» — бормочет.

Вытягиваю обрубок — одной ноги нет по щиколотку, другой — выше колена.

— Ду-би-на… Погиб… нешь… со мной… зазря… брось… Её… Озёр… ско…

«Даг!»

Снаряд гаусс-пушки взрывается в двух шагах. Что-то толкает меня в бок.

Мы с Жилко в обнимку летим к основанию холма, а когда приземляемся, ее голова мертвой тяжестью падает мне на подбородок. Из шеи женщины-мальчика хлещет кровь. Позвоночник перебит осколком. Всё. Я сжимаю в объятиях труп.

Самого-то меня куда ударило? Ранен? Или нет?

Вот же падаль! «Альпиец» обезображен осколком до полной утраты боеготовности. Везет же мне с оружием.

— Жанна Афанасьевна! Жан-на… Сержант! Куда вы меня… Я приказываю…

Малышев тащит мимо меня в камыши, в болото, обмякшего Гетьманова.

— Давай, Тим, за мной, млять! — и еще кому-то за спину: — Не отставать!

Военсталкер со снайперкой, пригнувшись, палит в сторону перешейка.

Отпускаю стремительно холодеющее тело. Кричу Гетьманову:

— Жанну Афанасьевну убили!

Электрошкаф на холме разлетается в щепы от прямого попадания из гаусс-пушки.

— С-суки, — бормочет снайпер. — Двоих я точно положил…

— Где они?

— Да уже на той стороне холма. Перешеек уже их.

— Тогда будет им сюрприз… гранаты есть?

— Есть. А на хрена тебе? Не добросишь.

— Дай!

Он дает. Такая же РГД-5, как и у меня.

— Давай, браток, в камыши. Чуть подале, — говорю ему.

Мы делаем несколько шагов. Метрах в двадцати впереди нас слышится голос Гетьманова:

— Поставьте меня на ноги, сержант! Немедленно! Я могу передвигаться, я не ранен, я всего лишь слегка контужен…

Хватаю снайпера за локоть.

— В самый раз. Идея есть одна…

— А? — и на лице у него написан вопрос: «Что за идея?». А в глазах — мучительное желание сбежать.

— Погодь, — говорю. — Задержим их тут как следует. Ты только помоги мне.

Ну, он военный, понты, туда-сюда, не хочется ему показывать, что зассал. Это ж ясно.

— Смотри.

Я размахнулся и отправил одну гранату за холм.

Рвануло. Оттуда донеслись такие вопли! Такой истошный, отчаянный крик!

Очень хорошо. Ну получите, твари, вторую. Хорошо легла! Опять взрыв — чуть левее — и опять адские крики..

Вот вам еще сюрприз, дармоеды! Я в беге и прыжках не силен, вот только дар у меня один есть — далеко метать тяжелые штуки. А если понадобится, то и очень далеко. И вам, чмошникам, даже представить себе трудно, откуда я могу заметнуть эргэшку прямо вам под ноги!

— А теперь, давай, братишка, глянь в прицел. Сейчас те, кто там жив остался, нас своими гранатами забросать попробуют. Прямо с вершины холма. Ты уж не подведи, херакни им в самый что ни на есть момент!

— Да понял, не дурак…

Приник парень к своей металлической ляльке, водит ею вправо-влево… Бабах!

И орет мне в самое ухо:

— Пригнись!

На самой вершине холма опять рвануло. И рвануло — мое почтение!

Осколками возле нас все камыши в мелкое крошево посекло.

Понятно мне: отважные твари — эти бандюки. К несчастью для них, вместо того, чтобы накупить старых добрых простецких эргэдэшек, они набрали дорогих и лукавых эргаошек. А меж тем учиться надо с такими штуками работать, мать вашу, раздолбай! После того как снайпер их гранатчика пристрелил, трехсотграммовая рифленая дура брякнулась у него из руки на землю, и какой-то долбонавт двинул по ней ногой, хотел отправить ее подальше.

Не знал он, что эргаошка срабатывает от удара. И теперь там у них очень думственно стало. Разлет осколков от этой дряни такой, что мало не покажется. И какие осколочки! Эх…

— Уходим, пока передышка!

Прав мужик. Потому что если нам в спину метнут такую дуру, то все эти осколочки будут наши…

В общем, побежали — страх придавал нам прыти. Догнали Малышева с Гетьмановым в два счета.

— Точно ли погибла Жанна Афанасьевна? Вы это видели? Вы пощупали пульс? — вцепился в меня Гетьманов.

— Труп. Без вопросов. Она мне оставила… — тянусь в карман за флешкой, и тут метрах в сорока от нас взрывается граната.

Другая. Третья. Все с недолетом, понятно, но все — эргаошки.

— У-у-у-у! — стонет Гетьманов, схватившись за щеку.

— Вот гнида! — ругается снайпер. Из продырявленного осколком вещмешка Малышева сыплется барахло.

Вот зачем мы тут задержались? Осколок от РГО наверняка убьет с пятнадцати метров, скорее всего с двадцати пяти. До нас и того дальше. Но не настолько, чтобы оставаться тут было безопасно. Оказалось еще у Гетьманова ранение — через всю щеку до уха, а снайперу левую ладонь посекло… Инвалидная команда!

— Всё, уматываем! Профессор, веди, мать твою, — разворачиваю Гетьманова в ту сторону, куда он двигался с Малышевым, пинком придаю ему ускорения.

Гетьманов бежит сквозь заросли осоки, зажимая щеку ладонью. Сквозь пальцы просачиваются струйки крови. Все мы несемся за ним.

С вражьей стороны никто не суется в воду — желающих преследовать нас нет. И только пулемет захлебывается лаем, рассеивая пули наобум. Две или три из них чмокают рядышком. Говорю снайперу:

— Можешь достать гада?

— Может, и могу, — отвечает он на ходу. — Но лучше бы нам не задерживаться.

— Поясни?

— Пулеметчик нас не видит. А вот когда их снайпер до холма доберется, тогда… тогда нам хана. Он — увидит.

Киваю — прав он. Светать начало. Уже не былая темень кругом, а мутноватая предрассветная серь. Хороший стрелок с хорошим стволом положит нас тут как нечего делать.

А снайпер, резво швыряя мослы, спрашивает:

— Ты чего гранаты в белый свет кидал? Чё, ты так уверен был, ну… что бандюки именно там стоят? Мог же напрасно истратить!

— Не мог. Я точно помню, где у вас контейнеры с хабаром лежали. Ну, значит, и эти туда в первую очередь пошли… Такой был расчет.

— А откуда ты узнал, что они нас в ответ забрасывать гранатами станут?

— Так ведь мудачьё. Бандюки, отбросы. У них всегда рефлекс срабатывает: зеркалить, то есть сделать то же, что им сделали. Они вначале зеркалят, а уж потом у них соображалка включается… Если вообще включается…

— Егором меня зовут, — добавляет снайпер и сует мне руку.

Торопливо жму ее.

— Тим.

— А?

— Ну, Тимофей.

— А.

Шпарим по Затону на пятой скорости. То на сушу выбираемся, то опять в холодную черную жижу ныряем. Где-то ее по колено, а где-то и по пояс…

Сколько минут мы сапогами тину глотали, по кочкам лазали и брызги во все стороны разбрасывали!

А за нашими спинами, где-то в отдалении, уже и хлюпать начало в болотной-то жиже. Стало быть, охотники за нами чапают.

— Пришли, — хрипло выдыхает Гетьманов.

Достает свою сигнальную свиристелку и начинает сигнал подавать. Как только отзвучал его сигнал, из-за растительности болотной слышатся ответные трели. Идем на звук.

Посреди всей этой бесконечной тины стоит старая посудина на вечном приколе. У нее там надстройка, как у порядочной, а ближе к носу — кран. То ли строительный, то ли грузовой. И там еще наворочены какие-то железные сходни, понтоны, чуть ли не причал в полный рост, хотя ни одной лодки не видно.

Ржавые трубы, будка, наскоряк сваренная из стальных листов… Рядом с краном, да еще на ржавой лесенке при надстройке стоят пять мужиков с автоматами, а рядом еще двое, как бы главных — по всему видно — и у этих главных пистолеты. Из автоматчиков трое, судя по нашивкам, «долговцы», а остальные двое — какого-то лощеного не нашего вида с крутыми рюкзаками, экзоброней и бельгийскими автоматами FN F2000, которые каждый дурак узнает по охрененно дорогой компьютерной оптике.