Танкист живет три боя. Дуэль с «Тиграми» - Юрий Корчевский

В госпитале Пашку беспокоило одно – он хотел после выписки в свой полк попасть. А с этим были проблемы.

У немцев возвращение после госпиталя или отпуска – даже по болезни – было четко отлажено. Военнослужащий всегда возвращался в свою часть, свою батарею, свою роту, свой экипаж, поскольку боевую слаженность в расчете или экипаже немцы ценили. Ведь члены того же танкового экипажа иногда понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

В Красной Армии порядки были другие. После госпиталя можно было не то что в другой полк или другую часть – даже в другой род войск попасть.

– Самоходчик? Ага, с пушкой знаком. У нас наряд, в артиллерию служить пойдешь.

Понаслушался Павел в госпитале рассказов раненых о том, кем им только не приходилось воевать. И в пехоте, и минометчиком, и ездовым в артиллерийской батарее. Только летчики служили в ВВС, и то в свою часть, эскадрилью возвращались редко. После госпиталя – в запасной авиаполк, а там уж как повезет.

Пашка по мере выздоровления даже подумывал сбежать из госпиталя и вернуться в свой полк. Только кто ему скажет, где сейчас его полк? А НКВД и СМЕРШ не дремлют, сцапают без документов и живо в штрафбат угодишь.

Побоялся Пашка, дождался выписки. Одели его в госпитале в видавшее виды, но чистое пехотное обмундирование: гимнастерка, галифе, ватник, ушанка и сапоги кирзовые – на два размера больше. Если помнить, что впереди зима – так это и неплохо, можно две пары портянок на ноги для тепла намотать.

Вот только определили Павла в запасном полку в пехоту. Вернее – с ним никто не разговаривал, просто зачитали фамилии по списку.

– Выходи строиться!

Названные бойцы построились в шеренгу. «Покупатель», как называли в запасном полку представителя фронтовых частей, повел группу на вокзал. И уже на перроне Пашке повезло. Среди многих военных, однообразия армейской одежды мелькнуло знакомое лицо. Комбат!

Пашка рванулся к нему:

– Товарищ капитан!

Комбат удивленно обернулся: кто может окликнуть его в чужом городе? Или обознались? Но Павла сразу узнал.

– Сазонов? Живой! Ты как здесь оказался?

– Меня из госпиталя выписали, в пехоту направляют.

– Как в пехоту? Не может быть!

– Я уже в команде.

– Пойдем, разберемся.

«Покупатель», младший лейтенант, уперся:

– У меня в команде двадцать человек по списку. Не дам!

– Да он самоходчик, – пытался убедить лейтенанта комбат, – у меня в батарее воевал. Десять танков уничтожил, награды есть, а ты его – в пехоту! У меня в экипажах некомплект!

Насчет десяти танков, подбитых Пашкой на самоходке, комбат загнул для красного словца. Но если считать все танки, подбитые Пашкой на Т-34 и на самоходке, выходило даже больше.

– А у меня приказ и разнарядка! – горячился «покупатель».

– Ты пойми, младшой! Он у тебя с винтовкой бегать будет – сколько, ты думаешь, он из нее танков подобьет? Для армии же лучше!

Препирались они минут десять, и спор прервал подошедший эшелон. «Покупатель» махнул рукой, достал из командирской сумки солдатскую книжку Павла и отдал ее комбату:

– забирай, уговорил! Потому как не в тыл его везешь, а танкистов я уважаю.

– Ну вот, другое дело! А то заладил – разнарядка, разнарядка… Свидимся еще, земляк, земля – она круглая.

Члены Пашкиной группы – уже бывшей – по команде стали садиться в теплушку.

– Спасибо, товарищ капитан! Вы-то как здесь оказались?

– Тоже за пополнением.

Только комбат получал пополнение не из госпиталя или запасного полка, а из самоходно-артиллерийского училища.

Так Павел попал в свою батарею и даже в свой экипаж. Рад был: на новом месте привыкать надо, а здесь вокруг знакомые лица. И комбату благодарен – не всякий командир за подчиненного вступится.

На следующий же день он сбегал к старшине – получил комбинезон и шлемофон. А то как белая ворона, среди своих обмундированием отличается. И почувствовал себя дома.

Батарея тогда уже под Легницей стояла. На календаре ноябрь, в России уже снег и морозы, а здесь, в Польше, грязь и дождь срывается. В такую погоду выходить на улицу не хотелось, ватники и шапки намокали быстро и не грели.

В самоходке тоже было сыро, благо – электрики минимум, потому что двигатель дизельный. Аккумулятор и стартер – вот и вся электрика. Да разве что радиостанция. У немцев с техникой проблем больше было: попала влага на высоковольтные провода к свечам – двигатели не заводятся, барахлят.

В такой вот мерзкий день, когда из-за мелкой мороси видимость была всего метров двести, взвод Куракина был придан на помощь пехоте. Добираться было недалеко – километров пять. Только дороги, разбитые тяжелой гусеничной техникой, напоминали месиво.

Были в Польше дороги и с твердым покрытием – асфальтированные или выложенные булыжником, однако и им за войну досталось – все в ямах да воронках. А про сельские дороги вообще разговор особый.

В ноябре положение Первого Белорусского фронта оставалось стабильным. Как говорили сводки Совинформбюро – наблюдались бои местного значения. Советские войска накапливали силы для наступления, а немцы укрепляли оборону. Ожесточенные бои шли южнее – в Чехословакии, Венгрии, Югославии.

Обе самоходки – куракинская и Павла – вышли на позиции, согласованные с пехотой. После минометного и артиллерийского обстрела немецких траншей полковыми пушками пехота поднялась в атаку. Судя по тому, что атака была без поддержки танков и в ней участвовал только один батальон, Павел предположил, что это всего лишь разведка боем – нужно было выявить и по возможности подавить огневые точки врага.

По рации Куракин передал приказ – следовать за пехотой – и сам двинулся к траншеям.

Самоходка Павла пошла метров на сто правее – на одном уровне.

Немцы открыли пулеметный огонь.

По пулеметным гнездам тут же начали бить минометы, пару раз с коротких остановок стреляла фугасными снарядами самоходка Павла.

Качнувшись, самоходка перевалила через нашу траншею и оказалась на нейтральной полосе, по которой перебежками передвигались наши бойцы.

Павел не отрывался от смотровых приборов. Подавить пулеметы – задача для него не самая важная, для этого есть полковые пушки зИС-3 и минометы. Для самоходчиков необходимо в первую очередь обнаружить противотанковые пушки или вкопанные в капониры танки. Ведь в первую очередь САУ создавалась как средство борьбы с танками, и большая часть боезапаса из имеющихся 48 выстрелов были именно бронебойные снаряды.

Павел смотрел на немецкую передовую. Наши пехотинцы уже преодолели половину нейтралки. Он повернул голову влево и ужаснулся: самоходка Куракина с бортовым номером 789 горела. Пламя вырывалось из моторного отсека, а из распахнутых люков выбирались самоходчики – все четверо. Машине хана, но экипаж жив.

– Давай влево, там Куракина подбили, – скомандовал Павел Игорю.

Самоходка круто развернулась влево, но Куракин вскинул скрещенные руки. Понятно, запрещает. Потом он правой рукой стал показывать назад, за Пашкину самоходку. Павел понял сигнал командира, и по его спине пробежал холодок – ведь командир подавал знак, что сзади опасность.

– Разворачивай машину на сто восемьдесят градусов! – заорал он.

Самоходка резко, на месте крутанулась, и почти в тот же миг по броневой рубке справа раздался удар – как раз там, где находилась командирская башенка.

Павел с тревогой осмотрел рубку, но сквозного пробития не было.

– Все целы?

– Все.

Павел приник к смотровым приборам. Где же этот гад, что подбил самоходку командира и стрелял сейчас по нему? Ведь только резкий разворот самоходки спас ее от попадания снаряда в корму, в мотор или в рубку сзади – там, где броневые листы тонкие.

– Командир, я его вижу! – закричал наводчик Анатолий.

Конечно, у него на прицеле оптика лучше.

– Левее по курсу двадцать! Выстрел!

Орудие самоходки выстрелило. Прямого попадания не получилось, но их снаряд сорвал с противника маскировочную сетку, и Павел разглядел характерную маску пушки, прозванную танкистами «кабаньей мордой» или «свиным рылом», и низкий силуэт.

Это была немецкая самоходка StuG III, имеющая в Красной Армии название «Арт-Штурм», – противник очень сильный. Вооружена 75-миллиметровой пушкой – такой же, как на «Пантере», с боезапасом в 54 выстрела. Низкая – всего 1950 мм в высоту, что позволяло хорошо маскировать ее на местности. Экипаж – 4 человека. Создана она была на шасси среднего танка T-III и весила 22 тонны при бронировании лба корпуса в 50 мм. Она унаследовала от своего прародителя узкие гусеницы и потому неважную проходимость. Выпускалась немцами с 1942 по 1945 год, и всего было выпущено всех модификаций 10,5 тысячи. На ней воевали многие немецкие асы, в том числе некоторое время Витман.