Бандитская Лиговка - Николай Пономаренко

- Чего уставился? Этот борщевик вымахал высотой в четыре метра! Он уже почти на уровне насыпи! Вытаращился , поглядите на него. Поезжай, проверь. А как сюда, в госпиталь, попадешь с того места, а попадешь обязательно, вот тогда и потолкуем. Но учти, там в башку такое лезет...

Косюк показал на свой пиджак:

- Медали, ордена, видишь, пропали. То ли сам отцепил, то ли кто украл, не знаю...

Загорелый бомжара валялся на солнцепеке возле безлистного дерева. То ли осина, то ли береза, вся перековерканная и почерневшая. Мужчина с обнаженным торсом, в тренировочных штанах и в сапогах лежал, раскинув руки в стороны, прямо на земле. Лежал неподвижно, безмятежно и комфортно, будто на мягком тюфяке. Вылезшие на поверхность почвы корни дерева подползли под его костлявую спину, но мирно почивающий человек не замечал этого неудобства. Лежал бомжик, изредка улыбался во сне и приятно постанывал.

Вокруг ни души, стоит тишина, зелено, ярко, чисто. Уколов знал об обманчивости вида городских пустырей или свалок за пределами Петербурга. Издали кажется - зеленый лужок, цветочки на нем растут, а идешь по травке и натыкаешься на нечистоты, ямы с отходами, торчащие из земли арматурины, обширные площадки выброшенного затвердевшего бетона или асфальта. Однажды во время выезда на место происшествия увидел ровное зеленое поле, какую-то ферму за ним. Подумал: хорошо, хоть на природу вырвался, воздухом подышит. Куда там! Отойдя на десять метров от машины, почувствовал, что потянуло нехорошим запахом. Дальше - больше. Зеленое поле оказалось обширным заросшим травою разливом жидкого свиного навоза. Пол дня провели в зловонии Уколов и другие члены опергруппы. Хорошо или во всяком случае безразлично было только посиневшему наркоману, помершему неподалеку от свиного жилища по причине...

- Пишите - передозировка наркотиков...

Черт с ней, вмятиной на голове. Волосенки на это место зачесали Уколовской расческой и вызвали труповозку.

Пустырь, подступающий к железнодорожному полотну на краю Лиговского района оказался типично загаженным строительными отходами и всякими отбросами. Однако, старыми. Тропинки были давно хожеными, заросшими. Пустырь заканчивался зарослями, как и рассказывал старик, ветеран Косюк. Камыш, какие-то кусты и низенькие деревья. Камыш действительно оказался странным. Серым, точно камень, но ломким. Сломав камышинку, Уколов ударил ею о ствол дерева. Растение рассыпалось на мелкие кусочки, как каленое стекло. Деревья все завинчены штопором, фиолетовые, ржавые, разные. Чуть дальше начиналось ОНО, растение. Дед говорил, что это борщевик. Действительно, оно выше деревьев. Четыре метра, не меньше. Толстый стебель, остроконечные листья, большущие белые зонты наверху. Эти растения поражали своим видом, как поражал бы младенец двухметрового роста.

- Так ли страшен мутант, как его малюют?

Уколов решительно направился исследовать ближайшее рослое чудо. По пути ему пришлось обходить по мокрой траве торчащий из земли обломок бетонной плиты. Поскользнувшись, он непроизвольно, чтобы удержаться, схватился за стебель борщевика небольшого, всего лишь двухметрового. Схватился будто за раскаленный докрасна железный прут. Вскрикнув и отдернув руку, он при виде ожога вспомнил состояние ветерана Косюка. Всплывший в памяти вид старика заставил оперативника живенько выбираться из зарослей обратно на пустырь.

На ровной, поросшей только травою земле, Уколов успокоился и стал выискивать местечко, более удобное для того, чтобы пробраться к железнодорожному полотну. Ему повезло. Он заметил немного обособленно от других стоящую голую рыжую березо-осину, под которой лежал человек. Уколов пару минут стоял над темнокожим бомжем, глядя в его полузакрытые глаза. Сначала оперативник посчитал, что наткнулся на жмурика. Он лежал неподвижно, лицом к солнцу. Вдруг дернулся, улыбнулся, что-то простонал и снова затих.

- Здорово, клиент.

Уколов футбольным ударом "щечкой", то есть внутренней частью стопы, несильно врезал по правой ягодице вечного отпускного. Мужик не реагировал.

- Дядя, ты мне нужен, понял?

Второй удар. В ответ - только стон. Странно, запаха алкоголя не чувствовалось, но человек был явно не в себе.

- Ты при смерти, дядя? А где завещание ?

Уколов ещё раз звезданул бомжа по заду.

- Кайфуешь, падла?

Пришлось зажать рот и нос невменяемого. С брезгливостью Уколову пришлось расстаться давно, ещё во время стажировки в органах. Сохранилась только привычка мыть руки после туалета, а мыть их после переворачивания трупов - не привилась.

- Кислородное голодание очень полезно. Знаешь почему горцы долго живут?

Мужик дергался, пытался разжать руки оперативника, мычал и испуганно таращился мутными белесыми глазами.

- Хорошего понемножку.

Бомж, выпущенный из крепких рук, был едва живой. Он хрипел, стонал и спрашивал:

- Ты чего это? За что? Я ничего не делал... Кто ты?

- Где наркота?

Мужик с готовностью вывернул единственный карман своих штанов, потянулся за рубашкой и... получил очередную порцию "щечкой".

- Где прячешь?

- Слушай, откуда у меня деньги на наркотик? Я вообще эту гадость не люблю. Если не нахаляву. Пью - да. Это мы любители. Ой!

Несильные удары по одному и тому же месту вроде как и не выглядят истязанием, но их методичность производит впечатление на жертву.

- Давно пил?

- Дня три как...

- Это срок. И как же ты выдержал?

Бомжа явно снова клонило ко сну. Он начал улыбаться, расслабляться... Пролепетал:

- На болото хожу. Там газ, что ли... Подышишь и спишь себе. Кайфово, начальник.

- Ты здесь недавно деда не видел? Седого такого, с орденами.

Ответ последовал без паузы.

- Не видел. Сюда никто не ходит.

- Хватит спать, пошли, покажешь где это бесплатно кайф дают..

Не говоря больше ни слова, Уколов пинками поднял бомжа на ноги. Пройдя метров десять до настоящих зарослей, проводник остановился и серьезно сказал:

- Начальник, туда не все проходят. Хрен знает почему. Одних сжигает, других пускает.

- Что сжигает?

- Растения. Ты как-нибудь закутайся, не притрагивайся к ним.

Сам бомж даже рубашку не надел. Так и шел в тренировочных и в сапогах. Шел с удовольствием. Кайф уже начинал проходить и новая порция могла бы оживить ощущения. Ступая след в след, Уколов двигался за ним. К зарослям камыша и редким деревьям присоединились купы гигантского борщевика. Уколов с ненавистью посмотрел на ствол растения, за который недавно так неосторожно схватился. К его несказанному удивлению бомж, огибая железобетонную глыбу, тоже схватился за тот же борщевик. Ожидалось, что будет испуганный крик, мат, стон. Но бомж ничего не почувствовал! Бомж даже не дернулся. Изумленный Уколов остановился. Его ладонь горела. Может, борщевик обжигает только один раз, только первую жертву? Уколов решил проверить догадку и притронуться к стеблю тыльной стороной ладони. Очень осторожно, ожидая боли, оперативник приблизил руку к стволу борщевика.

- Ну, если... Ой!

Электрический разряд поднял остатки волос на голове Уколова. Рука отнялась и висела плетью. Кожа на кисти дымилась.

- Мать твою! Стой!

Через минуту Уколов смог пошевелить рукой и указать на борщевик.

- Дотронься!

Вернувшийся бомж понял, что оперу до тоннеля в насыпи не дойти. Растения сожгут. Сам он спокойно взялся за ствол, прислонился к нему. Невероятно. Никакой реакции. Уколов удивленно смотрел на мужика. Что там за газ на болоте, если доводит человека до совершенной нечувствительности к боли?! Он посмотрел на руку, на другие части тела бомжа, которыми тот касался борщевика. Никаких следов! Вот это действительно поражало и казалось необъяснимым. Ладно, боль можно притупить. Но предохранить кожу от ожогов?.. Уколов дул на свою правую руку.

- Почему тебя не обжигает?

- Я же говорил, что не все могут пройти на место.

- Слушай, сталкер хренов, колись как ты это делаешь. Сейчас же.

- Почем я знаю? И у меня поначалу шрамы были, только не глубокие. Чуть обжигало и все. Кое кто из корешей тоже могли туда проходить, а потом я один и остался. Фигун где-то в болоте пропал, Крысу я лично до скорой дотащил. Не знаю, оклемался или нет. Форсунка, идиот, разогнался и прыгнул вниз с насыпи, сквозь вот такие зонтики. Думал, что если газу хлебнет, так ничего не будет. Пока до земли летел, ему пожгло все тело. Потом в воду плюхнулся. Газу хлебнул прямо возле трубы. Ему, видать, сразу так захорошело-захорошело. Стал ходить взад вперед, не понимая куда отправиться. Ты же знаешь, что там долго стоять нельзя, крыша поедет.

Уколов не знал, но возражать не стал.

- Ты знаешь, что кто-то может больше подышать, кто-то меньше, кому вовсе глотка достаточно. Для каждого свое время. Форсунка не рассчитал или уже не мог себя контролировать. Страшно смотреть было. Я-то специально пришел на бережок, чтобы видеть Форсункин трюк. Продырявил он, значит, эту крышу из зонтиков, плюхнулся, встал и начал ходить. Весь как паяльниками разрисованный, ходит, поет. Я кричал ему, чтобы ко мне двигался. Он не слышал. Потом, должно быть, чтобы спастись от боли ожогов, улегся в воду. Так и лежит сейчас, раздутый, страшный.