Жена нелегала - Андрей Остальский

— Тише, тише, тетушка, на нас уже все оборачиваются… Все гораздо проще, чем ты думаешь. Он постоянно звонит из автоматов в свое агентство или еще куда-то, всяким заказчикам, и они часто меняют ему задания. Поступают новые, более важные заказы, иногда просто более выгодные — он же должен деньги зарабатывать. И он отправляется по другому маршруту. Я и сама была много раз свидетелем таких переговоров.

— Конечно, звонит куда-то, еще бы! А откуда ты, наивная девочка, знаешь, кто там, на другом конце телефонной линии? Почему ты так слепо веришь всему, что он говорит? Из чего следует, что это заказчик, а не любовница? «Приезжай, любимый, скорей, мой противный муж внезапно уехал навестить престарелых родителей, брось все дела, лети ко мне в Ковент-Гарден, и мы предадимся пороку!»

— О боже, тетушка, тише! Такими словами нельзя бросаться и тем более нельзя выкрикивать их на весь вагон, это кончится скандалом! Вон кондуктор идет, сейчас он нас высадит… Давай отложим этот разговор до возвращения в Фолкстон.

— Ну а о чем же мы будем тогда разговаривать? Давай, давай о погоде будем беседовать — это же так увлекательно!

Тетушка любила подбавить сарказма, думала, что это придает ей шарма. Но не выдержала, подвела все-таки итог:

— Вот увидишь, я окажусь права.

И больше не проронила за все полтора часа поездки ни слова. Да и Джули неохота было с ней разговаривать.

6

 Джули сидела и пила кофе напротив спящего Карла и вспоминала. Вспомнила, как допустила сюда, в дом, в эту же зеленую гостиную, Уильяма Дарби — младшего по прозвищу Волчок. Как тот нагло, по-хозяйски расселся напротив желтого камина, даже ногу за ногу заложил. И тоже сидел здесь чай распивал, как будто имел на это право. Не надо было, конечно, сюда его звать, это была ошибка.

Волчком Дарби-младшего прозвали в детстве за худобу и неуемную энергию — это ей, естественно, тетка рассказала, кто же еще. По большому секрету, разумеется. Как выяснилось, они с теткой на одной улице жили, в мяч играли, чуть ли не воздыхатель он теткин был, сколь ни трудно было в это поверить, на них обоих теперь глядя. Дарби-младший овдовел — дети выросли, а тетка замуж так и не вышла.

Энергии со школьных дней у Волчка поубавилось — а худоба сохранилась, стала даже болезненной, карикатурной. Он был теперь похож на какую-то диковинную птицу, смесь цапли со старым ободранным гусем. Интересно, думала Джули, как его воспринимали коллеги в Скотленд-Ярде, где он служил всю жизнь? Посмеивались ли за глаза над его внешностью? Высоких чинов он не достиг, но, уверяла тетушка, пользовался уважением как опытный профессионал, и, выйдя на пенсию, открыл очень успешное сыскное агентство в Лондоне. И вот лишь в последние год-два болезни одолели его, и он вынужден был закрыть свое предприятие и вернуться в родной Фолкстон. От работы по специальности теперь отказывался, но ради тети Фионы согласился сделать исключение, помочь им за вполне символическое вознаграждение. В любом случае все расходы тетушка брала на себя. В общем, Джули дала себя уговорить. Надеялась, что появится в ее жизни какая-то ясность. Предупредила Волчка:

— Имейте в виду: Карл очень наблюдательный. У него, как я говорю, «глаза в затылке». И потрясающая интуиция. Так что осторожней, он вас может учуять запросто.

— Не беспокойтесь, миссис Бертон, и не с такими справлялись. Но мне нужно побольше узнать о нем.

И вот так получилось, что Джули и Дарби-младший оказались сидящими напротив друг друга в ее гостиной с зелеными стенами и старинной лепниной На потолке. А еще у нее был совершенно чудесный камин, весь в темно-желтых и коричневых тонах — очень необычно для XIX столетия.

Джули цеплялась за все эти милые детали, которые всегда были частью ее жизни. Сначала с ласковыми, хотя и вечно занятыми, отсутствующими родителями. А потом и с Карлом. Это был ее родной, уютный, потрясающе удобный для жизни дом в три этажа, с огромным погребом и большим садом. Прохладный летом, в любую жару, и не слишком холодный зимой (хотя он, видимо, считал нужным закалять своих обитателей, ведь это полезно для здоровья!). Дом был с ней навсегда, он не предавал, даже если все остальные…

Дому Уильям Дарби-младший совсем не нравился, это сразу чувствовалось. Волчок был здесь чужеродным элементом, микробом-разрушителем. Дом был на стороне Карла, которого он принял, взял под свою опеку и недоволен теперь был тем, что Джули впустила сыщика.

А она и сама думала: не надо было этого делать. Допускать сюда Волчка. Но с другой стороны, необходимо же было уединиться! Не в публичных же местах такие вещи обсуждать, в самом деле. Даже в кафе, во время их первой встречи, Джули уже ловила на себе любопытствующие взгляды; в городке, кажется, многие знали, чем занимался Дарби-младший.

— Зовите меня Билл, — сказал он.

— А я — Джули, — пробормотала она. Хотя ей ужасно не хотелось переходить с сыщиком на фамильярную форму общения, эквивалент французского «тю» — ты. В каких-то других языках, рассказывал Карл, тоже такое разделение есть. В арабском, кажется. А в английском «ю», и все. Но ту же функцию несет обращение либо по имени, либо по фамилии. Она, конечно, не хотела называть Волчка Биллом и предпочла бы, чтобы и он обращался к ней: «Миссис Бертон», как звали ее в городе. Если уж они с теткой ни за что не желают произносить вслух «Миссис Ланг», хотя именно так она значится теперь в паспорте. Но деваться некуда, отказать Волчку в переходе на более доверительную форму обращения было бы очень грубо. Неприлично. Значит, придется терпеть.

Эх, зачем она только во все это ввязалась… Может, не поздно еще поблагодарить вежливо, потрясти его руку покрепче, извиниться? Сказать: передумала, не хочу… Пусть не будет ясности, пусть. Это еще вопрос, сколько в этой самой ясности счастья.

Но тетка уже внесла залог. Впрочем, если поднатужиться, можно ей его компенсировать. Не такая уж страшная сумма. Символическая, как говорит тетка. Проблема в том, что не может же Джули у Карла на это деньги брать.

— Расскажите мне о любых странностях в поведении вашего мужа, — сказал Волчок. — Любые детали, вас удивившие, могут пригодиться. Даже то, что вам кажется совсем неважным — мелочи всякие. Но и то, что кажется важным, тоже. Даже в первую очередь.

Джули сделала усилие, представила себе, что это подруга закадычная, в природе несуществующая, перед ней, а не противный Дарби-младший. И стала с трудом, мучительно, выкладывать то, что было бы стыдно рассказать даже священнику. Не говоря уже о всех остальных. И про бесконечные отъезды внезапные. И про опоздания. И про отсутствие телефонных звонков. И про то, как Карл иногда глубоко задумывался, как будто пропадал в каком-то другом мире. И про Трир, хотя про это тетушка Волчку, конечно, во всех подробностях сама доложила. И про Амстердам. И про последнюю поездку якобы в Париж, а на самом деле в Лондон, и их с теткой нелепую слежку.

Волчок ничего забавного в этом эпизоде не нашел. «Вот этого не надо было делать ни в коем случае! — воскликнул он. — Это очень плохо! Большая ошибка. Во-первых, он теперь предупрежден, что вы его подозреваете, и, мало того, ожидает продолжения подобных усилий с вашей стороны. Даже, я думаю, мое появление теперь совсем не станет для него неожиданностью. А это осложняет мою задачу многократно! Во-вторых, если, не дай бог, дело дойдет до бракоразводного процесса, этот эпизод может теоретически квалифицироваться как «харассмент», то есть агрессивное преследование. И его адвокаты не преминут заявить: вот, ваша честь, до этого эпизода наш клиент и не думал изменять своей жене, но потом, глубоко оскорбленный, во всем разуверившийся, от отчаяния действительно мог совершить не совсем разумные поступки, кто же может упрекнуть его за это? Да и можно ли считать брак нормальным после столь тяжкого оскорбления? Да еще нанесенного с участием родственницы, с которой у нашего клиента были заведомо неприязненные отношения… Ведь так, Джули, у Фионы с господином Лангом изначально отношения не сложились?

— Да, у них как-то сразу… не получилось друг другу понравиться…

— Ну, я так и понял! Нет, это было чрезвычайно неосторожно с вашей стороны… И я просто удивлен, между нами, действиям Фионы… А ведь в нашем кругу у нее была репутация самой благоразумной девушки, может быть, даже слишком благоразумной (и глаза у Билла слегка затуманились. Или Джули только так показалось?).

— Вы знаете, — прервала его воспоминания Джули. — Никакого бракоразводного процесса не будет. Даже если дойдет до худшего, до разрыва, до развода (Джули даже сглотнула, так тяжко было ей выговорить это ужасное слово), даже если дойдет до этого, мы найдем полюбовное решение. Зачем нам судиться? Мы слишком уважаем друг друга, чтобы трясти грязным бельем в суде.

— О, мне не раз приходилось слышать подобные речи в начале пути, — сказал сыщик. — И очень искренние. Но потом все так осложняется. Когда есть собственность, ценности. И когда есть дети. И особенно — когда есть и то, и другое.