Румбы фантастики. 1988 год. Том I - Иван Ефремов

Казалось, его заключили в сырую клетку. Высоко-высоко висели клочья мутного неба. Сквозь «стены» брезжил свет. Из-под мелкой гальки сочилась вода.

Мгновение Лебедев смотрел вокруг растерянным взглядом. Вдруг показалось, что это корявое сплетение стволов, обглоданных течением, камнями, временем, валится прямо на него!

Он закричал, попытался вскарабкаться по стволу, скользя и ломая ногти. Сорвался, перемазавшись квелой, разложившейся корой.

Вскочив, вцепился в ветки, как в прутья решетки, тряхнул, что было силы, и тут же отпрянул, испугавшись, что это жуткое сооружение рухнет и придавит его.

Съежился, пытаясь успокоиться. Вскинулся и закричал, приникая всем лицом к щели меж стволами:

— Игорь! И-иго-орь!..

Но голос глох, оставался в «клетке», давил со всех сторон, казалось, вытеснял воздух. Надо привлечь внимание Игоря по-другому…

Лебедев осторожно вытащил из «стены» толстый корявый сук и, сначала нерешительно, а потом все сильнее, заколотил по стволу. «Клетка» загудела: стук оглушал Лебедева, но он, зажмурясь, бил снова и снова, пока не уловил:

— Э-ге-гей!.. Ни-ко-ла-ай!..

— Я здесь!!! — заорал Лебедев что было мочи.

— Да куда ты запропастился?

— Сам не знаю! — уже радостно засмеялся Лебедев.

— Он еще смеется! Ты что, намерен там поселиться? Вылезай быстро!

— Ждал бы я твоего приказа. Да никак не могу выбраться. — Лебедев вглядывался в переплетение стволов. — Скользко, гладко, не за что уцепиться.

— Кой леший нес тебя на эту гору? — орал Игорь.

— Не знаю, — честно ответил Николай.

— Скажи спасибо твоим дружкам! — Игорь выругался, — Наверное, опять они подгадили.

— Да какая им от меня беда? — искренне удивился Николай.

— Балда. При чем тут ты? Им меня надо остановить.

— Тебя? Да что им до твоего фильма? Они что — и правда конкурирующая фирма?

— Может, подискутируем? — зло перебил Игорь, и с Лебедева сошло, все его истеричное веселье:

— Ладно, не злись. Спусти мне веревку.

— Веревку тебе? — крикнул Игорь, — Ремня тебе, а не веревку. Вот загремлю сам туда — кто вытягивать будет? Домовой? Или бабушку кикимору позовем?

Лебедев еще раз внимательно оглядел западню:

— А если попробовать сделать лаз?

— Чем?! — надсаживался Игорь. — Зубами? Ногтями? А ты навстречу будешь пробиваться?

— Не в земле лаз! Среди стволов!

— Что?! А вот как начну я топором колотить, да как завалит тебя совсем? А времени сколько уйдет, ты представляешь? — разъярился Игорь.

— Что же, ты век предлагаешь мне тут сидеть? — устало спросил Лебедев.

— Век не век… — ответил Игорь после паузы, — а сутки придется.

Лебедеву показалось, что он ослышался.

— Николай, ты пойми, — умоляюще проговорил Игорь. — Уже полдень скоро, а до кедра идти да идти… Понимаешь, а вдруг я угадал и его можно увидеть лишь сегодня? Если я провожусь с тобой, значит, опять год пропал. А мне сегодня надо светлое время застать. Вон и погода расходится… Ну сил моих нет, ты пойми, я этого дня два года ждал! Подожди, ради бога, ну умоляю тебя. Потерпи. Может, я еще до вечера управлюсь. Хотя вряд ли… Но, клянусь, ночью буду идти, а завтра вернусь. Вот, поесть я тебе пропихну, — суетливо говорил Игорь, и чуть ли не на голову Николаю свалилось полбулки хлеба, надетого на тонкий шест, просунутый меж «стен» завала.

— Черт, консервы не получается… Хотя у тебя и ножа-то нет. Коля, ты прости, пойми, сил моих нет! Слышишь?

— Слышу, — отозвался Николай, все еще не веря.

— Ты не сердись, брат, а? Сутки, только сутки!.. А потом набьешь мне морду, если захочешь. Договорились? Ну, держись. Не робей — я вернусь! Скоро вернусь!

— Игорь! — крикнул Лебедев. — Игорь!..

Он еще долго звал, пока не понял, что это бесполезно: Игорь ушел.

Комель одного ствола выступал из-под нагромождения остальных, и на это более чем неудобное сиденье устало опустился Лебедев. Прикрыл глаза, чувствуя, что больше всего на свете хочет сейчас лечь и уснуть — чтобы проснуться дома.

Интересно, что теперь в городе? Здесь он уже трое суток, если не больше. Сбился со счету. Конечно, его хватились. Но на помощь рассчитывать не приходится. Разве что в бреду может прийти кому-то озарение искать его здесь, в тайге, на этой забытой богом речушке, под завалом…

А вдруг вернется Игорь? Спохватится — и вернется? И Лебедев со страхом подумал, что поведение Игоря он предсказать не может и решительно не знает, чего от него ожидать. А ведь знакомы уже несколько лет. Близкими друзьями никогда не были, но пуд соли точно съели в одних компаниях, поговорить любили, поспорить, в шахматы перекинуться. С Игорем было всегда интересно. В кругу приятелей его называли фонтаном, фейерверком. Был он удивительно начитан, скор на слово, до невероятности общителен — душа, что называется, любого общества. Называли его ласково и небрежно: Игорешка. Вот уж сколько лет… Николай считал его очень талантливым оператором, да и не он один так полагал. Пожалуй, это была самая талантливая камера на всем Дальнем Востоке. Особенно удавались Игорю крупные планы. Вместе с ним зритель словно бы заглядывал в душу человека на экране. Лебедев отчетливо помнил, как сжалось его сердце, когда в небольшом сюжете, отснятом Игорем для дежурной телепередачи о строителях ЛЭП, он увидел бульдозериста, машину которого тянула в себя марь…

Камера медленно поднималась по рычагам управления, и темные пальцы, стиснувшие их, казались продолжением металла, такое напряжение читалось в окаменевших суставах, надувшихся венах. Парень медленно проталкивал вперед рукоять, одновременно поднимаясь на сиденье, и казалось, за искусственно подобранными шумами слышен не только рык измученного мотора, но и треск клетчатой рубашки на напрягшемся плече, и сдавленная ругань, и даже першило в горле от синей гари, окутавшей машину, и вот уже разрослось на весь экран почерневшее лицо, и не то капля пота, не то слеза бессилия поползла по лицу, парень досадливо дернул щекой…

План сменился широкой панорамой просеки, утыканной вышками ЛЭП, и Лебедев спросил потом Игоря: «А тот парень — он выволок свой бульдозер?» Игорь поднял брови: «Да я откуда знаю? Я дальше поехал, на другой объект».

Иногда Лебедев завидовал Игорю. Казалось, тот всегда твердо знает, о чем хочет поведать зрителю, и знает даже больше, и всегда верит в высокий смысл своих фильмов и даже небольших сюжетов. А Лебедева как раз мучило то, что за всеми его «заметками» — этим презрительным словом он последнее время называл все, что писал, — нет ничего, кроме сообщения о факте. Ну, живут люди в далеком от Москвы краю… Ну и что? Гордиться экстремальными условиями? Нанизывать эпитеты? А чью душу это всколыхнет?