Генезис - Поселягин Владимир Геннадьевич

А через сутки угнанный мной «Юнкерс-52» уже летел ночью в сторону Киева. Не долетел, эти чертовы истребители-«ночники», доведенные до бешенства полетами на разведку и бомбардировку Юрой Некрасовым, нагнали меня с хвоста. Сканер запищал, я задергался, уводя машину в сторону, но было поздно. Один двигатель из трех мне подожгли. С такой подсветкой уйти было невозможно, пришлось прыгать, сразу открывая парашют. Летел низко. Приземление вышло удачное, хотя на лес садился. Сорвав застрявший на верхушке сосны купол, я поправил висевший на груди вещмешок, еще сумка на боку была, снял их, отстегнул ремни парашютной системы и вернул поклажу на место. А парашют спрятал под корягой на берегу лесного озера, после чего, рассматривая карту и пытаясь разобраться, где нахожусь (последний ориентир я пять минут назад пролетал, город Пинск), сверился с компасом и неспешно побежал по лесу в направлении Житомира. В том районе находился бомбардировочный полк, тот, который вскоре весь погибнет. Мне нужно убедиться в этом, своими глазами увидеть, как достают тяжелораненого Юру Некрасова. Умрет он на руках полкового врача.

Выйдя на опушку, я посмотрел на появившейся свет, нет, это не рассвет, фары какой-то машины на дороге, ну и побежал на перехват. Тут территории, занятые противником, так что можно не сдерживать себя. Я в принципе вообще себя не сдерживал, дошло до того, что обо мне газеты писали, вмешательство в историю налицо. Мне было любопытно, как это ударит по мне, после гибели Юры Некрасова. Я вообще люблю эксперименты.

Машина оказалась грузовой. Причем наш ЗиС с большими красными крестами в белом круге на боку тента. Санитарная. Практически пустая, сканер показал, что в машине только немецкий водитель и пассажир. Они катили максимум километров тридцать в час, хотя дорога хорошо укатана, похоже, грейдер прошел. Я нагнал их, заскочил на подножку со стороны водителя, рванув дверь, ударил его в висок и выбросил на дорогу, сев на его место. Подняв было руку, опустил ее, пассажиром оказалась премиленькая девушка военной форме. Такую губить грех, для нее найдется занятие более интересное… Девушка медиком оказалась, вроде врач.

Девчонка боевая оказалась, пыталась открыть дверь и выпрыгнуть. Сейчас, как же, я свою добычу не упускаю. А вообще, до шестнадцати лет женский пол защищают законы государства, после шестидесяти пяти – природа. Между этими промежутками женщина – законная добыча. Так что как охотник я это отлично понимал. Хотя насчет шестидесяти пяти я хватил, сорок пять… ну или тридцать пять, не выше. Это моя планка. Шлепнув ее слегка по затылку, отчего девушка поплыла, я остановил грузовик, связал ее, привязав к сиденью, чтобы не сбежала. Заодно проверил совершенство фигуры. Обалденно! Хотя в моем сейчас состоянии любая женщина, горбатая и хромая, станет совершенством красоты. Проверив документы девушки, узнал, что ей двадцати три года, и зовут ее Марта. Красивое имя. Лицо правильное, губки полные, ресницы длинные, волосы светлые, грудь третьего размера и совершенной формы бедра, а ножки какие… Обалдеть.

Вот раздался гул моторов, и появившиеся бомбардировщики пошли на посадку. Я же, лаская обнаженную грудь Марты, лежал на опушке рощи, на расстеленной плащ-палатке, и ожидал, что будет дальше. Я должен увидеть свое прошлое тело, что умрет сейчас при возвращении с вылета от полученных ран. Марта же, покусывая травинку, с интересом на меня поглядывала. Потом сказала на немецком:

– Сережа, я тебя еще раз прошу. Давай посетим расположение нашего госпиталя, там шесть фройлейн, которые тебе понравятся. Я уже не могу выдерживать твою… э-э-э, страсть.

– Мы всего три дня вместе, а ты уже стонешь. Вон финночки у меня были, такие заводные девчата, а в сексе чуть меня не переплюнули в опыте. Девчата из деревни были, потому и имеют богатый опыт сексуальной жизни. Так они две недели продержались, пока стонать не начали от нагрузок.

– Их двое, и им не проводили дефлорацию.

– Это да, – расплылся я в улыбке. – Только почему именно твой госпиталь?

– Я там всех знаю, да и вкусы твои изучила. Наши девушки тебе понравятся. Две из них француженки, одна с нашим главврачом живет. У нее большая грудь. Наш госпиталь сюда перевели из Франции месяц назад. Раненых много.

– Это понятно. Только ты помнишь наш договор? Ты со мной месяц, потом я тебя возвращаю вашим. За это ты со мной живешь как наложница, будешь ласкова и покорна.

– Сложно запомнить этот момент, когда мои ноги были на твоих плечах. Я в тот момент могла что угодно пообещать, не соображала ничего.

– Да, при оргазме обещания выбивать самое то… Все, помолчи.

К ТБ со знакомым номером подскочила санитарная машина, в полку она была, вот из бомбардировщика достали тело и понесли к машине. Не донесли, положили рядом и начали снимать головные уборы. К этому месту стекался народ. Надо же, многие плакали, особенно среди женского персонала полка. И тут меня скрутила жуткая головная боль. Я вскрикнул и потерял сознание, а вот и наказание за вмешательство в историю.

Когда я очнулся, то обнаружил над собой бревна землянки. Хм, знакомые… Кажется, нахожусь в санчасти полка бомбардировщиков. Меня тут пару раз обследовали за три дня до гибели, в смысле полк тут три дня и стоял, перебазировавшись с другого аэродрома. Сев, я осмотрелся. Ну точно, она и есть, санчасть. И пахнет карболкой и йодом. Да и кровью тоже. Сев на койке, я понял, что чувствую себя хорошо, только новые воспоминания в голове появились, как раз то, что я не знал, будучи в теле Юры Некрасова, – о действиях на Балтике.

Шведы вопили, Союз обвиняли, что три судна их потопила советская подлодка и что мины расставили у портов. Пассажирское судно на дно пошло, и еще несколько грузовых подорвалось. Этого я не помнил, но после сильнейшей головной боли, думаю, как раз знания в голове проявлялись, вспомнил. Интересно, сколько я здесь нахожусь? Черт, и где мой сканер?! Рука пуста, не было прибора.

Посмотрев на занавешенное простыней окно, я определил время суток как день, светло было, да и шум снаружи доносился, мотор гудел, явно один, голоса доносились. Сам я обнаженным был. Завернувшись в простыню, прошел через занавеску и посмотрел на знакомого военврача третьего ранга, что спал, положив руки на сбитый из досок стол. Больше никого не было, а в открытую дверь полуземлянки светили лучи солнца. Потрепал его за плечо и, как только тот дернулся и, просыпаясь поднял голову, сказал:

– Здравствуйте. Я бы хотел знать, где я нахожусь, где моя одежда, вещи и моя личная массажистка?

– Массажистка? – не понял тот спросонья.

– Ну да. Немка, светловолосая, в форме военного врача противника. Это моя пленница. Где она?

– Забрали. Из Особого отдела приезжали, – зевая, прояснил он.

– Прибью, если хоть один волосок упадет с ее головы… – начал я, но был перебит.

– Кстати, а как тебя зовут? – вставая и надевая круглые очки, спросил военврач. – Кроме одежды, при тебе был орден на груди, нож на поясе и все.

– Вещи я в сторонке спрятал. Узнал, что у меня тут дядька воюет, в вашем полку, в транспортном я его не нашел, сказали у вас ловить его, и решил навестить, только помню, как бомбардировщики садились, сильная головная боль и очнулся уже тут.

– А кто у тебя дядя?

– Юрий Некрасов.

– Хм, – тот явно замешкался, отведя взгляд, но тему продолжать не стал, а повторил прошлый вопрос: – Так как тебя зовут?

– Сергей Сыроежкин. Вы мне вещи верните, мне еще мою пленницу вернуть нужно. Я ей дал слово, что она будет со мной в безопасности.

– Я сейчас командира полка вызову, он с тобой и поговорит. Подобные вопросы я решать не могу. А сейчас осмотр проведем.

Кликнув снаружи бойца, он отправил его за комполка, мол, пациент очнулся, и, отведя меня за занавеску, начал осмотр, который показал, что я в порядке. Тут и подполковник подошел, не один, с комиссаром полка; это другой, прошлого под трибунал отдали, когда на гибель полк отправил, надавив властью. Кроме них спустился к нам и начальник Особого отдела полка, в звании политрука. Особисты носили форму политсостава.