Встретимся через 500 лет! - Руслан Белов

– Все кончено, – повторял он, – все кончено, finita la comedia, finita la Ellsinore.

Алая гвоздика на плече – пальто он снял – мало-помалу обращалась в пурпурную розу.

Закончив осмотр места преступления и тела садовника, Пуаро пришел к выводу, что убийца предварительно татуировал свою жертву.

– Смотрите, Гастингс, здесь сквозь засохшую кровь проступают буквы «дэ» и «рэ», – указал он на грудь трупа. – А тут, – указал на самый низ живота, – «фэ» и «а». Не могли бы вы протереть эти места какой-нибудь тряпицей? Я бы сам это сделал, но мне кажется, ваши перчатки герметичнее моих перчаток…

Луи де Маар, согласился, хотя до того ему не приходилось омывать покойников. Наверное, потому согласился, что, увидев освежеванную человеческую плоть, впал (благодаря гипнотическому внушению профессора Перена) в состояние зомби. Механически пройдя в кухоньку кухню садовника, он отыскал посудное полотенце, смочил его водой из крана и, вернувшись в комнату, принялся мерными движениями стирать с груди Катэра кровь.

– «До гроба», – прочитал Пуаро надпись на груди, как только напарник, закончив с очисткой груди, взялся тереть низ живота. – Что бы это могло значить?..

– А тут написано «Франсуа и» – механическим голосом заключил Луи де Маар свой труд.

– «Франсуа и» – задумался Пуаро. – Похоже, Джек Потрошитель подхватил у нас паранойю…

– Которая повлияла на стиль надписи, – глухим голосом добавил Гастингс.

– Вы тоже это заметили? – похвально посмотрел Пуаро.

– Разумеется. Прерафаэлитами она и не пахнет.

– Отдает примитивизмом?

– Куда там! Так пишут на заборах хулиганы, лишенные фантазии.

Обсудив надписи и не придя ни к какому выводу, кроме только что упомянутого, друзья обратили взор на профессора. Тот продолжал ходить из угла в угол, повторяя:

– Все кончено, finita la comedia, finita la Ellsinore.

Они предприняли попытку привлечь его внимание – безрезультатно.

– Бог с ним, пусть ходит, – сказал Пуаро.

– Может, тоже пройдемся? – спросил его Гастингс, засунув руки в карманы и стараясь не смотреть на то, что когда-то было Катэром. – Я хотел бы убедиться, что между этой хижиной и «Домом с Приведениями» нет и мышиной норы.

– Сделайте это сами… – ответил Пуаро. – Я ничего не увижу, ибо глаза мне застит телятина по-костарикански, которую Рабле обещал мне на обед.

– Хорошо, – сглотнул слюну Гастингс. – А что будем делать с профессором? По-моему, он не в себе.

– Ничего не надо со мной делать, – стал столбом профессор. – Все сделает инфаркт моего миокарда.

Пробормотав это, он вытащил из кармана пальто радиотелефон, нажал кнопку, вторую, дождавшись ответа, стал говорить елейным голосом:

– Здравствуйте, господин Данцигер. Это я, профессор Перен. Представляете, у меня в санатории опять труп с камнями в животе… Почему неудивительно?… Что?!! Каналь сбежал?! Когда?!.. Месяц назад?… А…… Но он не смог бы к нам добраться – дорога завалена лавинами… Обнаружены следы?… На лыжах? У него же был инсульт!.. Спасибо, судья. Я вам обязан… Через час?… Вертолетная площадка у нас всегда в полной готовности… Да… Нет… Всего доброго, судья.

Опустив радиотелефон в карман, профессор подошел к Пуаро с Гастингсом. Глаза его блестели.

– Через два-три часа здесь будет полиция, – сказал он. – Вы хорошо знаете, что такое полиция. Потому я хочу, чтобы вы продолжали свое независимое расследование, не вступая с ней в контакт. И потому настоятельно прошу вас до обеда находиться в своих номерах. Ясно?

– Ясно, – посмотрел ему в глаза Пуаро сочувствующе и пошел вон из хижины.

Следом вышел Гастингс. Профессор, постояв в прострации, пошел к двери, задвинул засов.

Посмотрел на окна.

Нашел их завешенными.

Морщась от боли, натянул на руки резиновые перчатки – он принес их с собой.

Вынул камни из брюшной полости трупа. Один за другим бросил в печь.

Взял с комода жестяную коробку со швейными принадлежностями.

Вдев нитку в иголку, принялся зашивать рану, далеко отводя в сторону иглу. Закончив, поднялся на ноги, стал смотреть на труп. Забормотал потом:

– Каналь, бедный Каналь… Что же ты сделал с нашим садовником…

Позади Перена бесшумно поднялся люк подпола, из него появилась голова человека обросшего, как Айртон из «Таинственного острова».

– Давайте, я зашью, профессор. У меня лучше получится… – просипел он, появившись весь.

16. Женщина падет

Гастингс настиг Пуаро у самых дверей обеденного зала.

– Насилу вас догнал! – сказал он, улыбаясь, как ребенок нашедший в песочнице монетку. – Вы так спешите задать корм своим маленьким сереньким клеточкам, что за вами на лошадях не угонишься.

– Да, Гастингс, я спешу им задать корм. Голодные, они отказываются работать слаженно, и тогда во мне просыпается желание взять в руки грабли и очистить весь этот Эльсинор от гнили. Что это у вас в руке?

– Это я обнаружил в сенях Катэра на полочке для головных уборов, – капитан протянул Пуаро распечатанный конверт.

– Письмо Потрошителя?

– Да, я его просмотрел. Мне кажется, он чем-то взбудоражен. Запахом первой крови?

Пуаро, посмотрев на часы, принял конверт, покрутил его в руках, как нечто лишнее в текущий момент.

– Похоже, оно вас мало интересует, – сказал растерянно Гастингс.

– Я ж говорил, в данный момент, мой друг, меня интересует лишь произведения великого художника пищи Шарля-Луи-Георга дю Рабле, – честно признался Пуаро, уже старательно моя руки. – К тому же я уверен, это письмо Потрошитель послал мне с целью, достижению которой я ни в коей мере не могу способствовать.

– Какой целью? – спросил капитан сзади.

– Испортить мне аппетит. И потому я займусь этим письмом после обеда, но перед кофе Рабле, кофе, который способен улучшить настроение даже у висельника с недельным стажем.

Письмо было наспех написано красной шариковой ручкой, видимо, на столе Катэра, не покрытом клеенкой. Пуаро прочитал его после кленового мусса, съеденного с плохо скрываемым благоговением. Приведем послание Потрошителя полностью:

Вот такие у нас дела, дорогие мои… Честно говоря, обозрев перед ретирадой плоды рук своих, я содрогнулся физически и духовно. Физически, понятно, почему, а духовно – по личностным мотивам. Я стоял и смотрел на не желавшую сворачиваться кровь, на человеческие органы, разбросанные мною вокруг, и думал: – А может, надо было его просто татуировать? Просто татуировать, не преступая грани, разделяющей творение и смерть? Нет, все-таки искусство – великая штука. У тебя в руках всего-то игла и три краски, но ты велик, и потому в силах преодолеть свою ничтожность. И ты преодолеваешь ее, укол за уколом. Ты выверяешь каждое движение, мучаешься, выбирая оттенок, потеешь, стараясь соблюсти пропорции… И вот, ты победил – ты получил то, что хотел, ты превзошел себя, и лишь одно удерживает тебя на земле – тебя удерживает мысль: – А смогу ли я повторить это? Получится ли превзойти себя?

А нож, ха-ха, это другое. Это не игла. Он не терпит мысли. Стоит задуматься с ножом в нетвердой длани – все! Секунда, и ты способен резать одну лишь колбасу.

И это гнетет. Ты держишь нож в руке, ты думаешь: неужели я способен резать лишь колбасу, сделанную из плоти умерщвленных скотобоями ничтожных животных? Резать, чтобы жрать потом, жрать мертвечину?

Это мертвое воняет, ты поднимаешь голову к небу, чтобы не чувствовать запаха, и видишь перед собой горло спесивой красавицы, спесивой красавицы, уже взвесившей тебя на безмене своей красоты, взвесившей и безошибочно решившей, что ты достоин одной лишь жалости. И ты взрываешься! Ты лихорадочно думаешь: Да, я достоин жалости, но ты, божественная красавица – нет!!!

Эта мысль электризует нож. Она свинцом заполняет мозг, не давая ему понимать происходящее, и этот мозг находит нужное время и нужный час и овладевает своим носителем, тот хватает ее за волосы, смотрит в глаза, алчущие жалости, сострадания, хоть чего-то, размером хотя бы в миг, и резко бьет ножом. Кровь хлещет из артерии, пачкает все вокруг, жертва хрипит, а ты видишь перед собой прекрасную женщину, которая не смогла пред тобой устоять и пала!

Это будет потом. Скоро. Катэра я разделал исключительно по геометрическим соображениям. И чтобы посмеяться над вашей ограниченностью. Ловите, меня, ловите. Если вы меня не поймаете, жизнь человеческая в Эльсиноре, ха-ха-ха, не стоит и гроша.

Следующий мой выход вас огорошит.

Зря я убил Катэра… Кто теперь будет стучать топором и сажать цветы? Ты, Пуаро? А что? У тебя получится.

А он ведь убийца, Катэр!..

От следующего моего выхода у вас выскочат глаза.

P.S.

Нет, Пуаро, пожалуй, у тебя ничего с моей поимкой не получится. И потому советую тебе покинуть Эльсинор, покинуть, чтобы избежать позора! Нет, я гений! Да, ты сбежишь от меня! Я все сделаю, чтобы ты сбежал, как трусливый заяц! Завершив свой круг, я начну охотиться за тобой, и ты сбежишь, божусь, сбежишь. И я, великодушный, укажу тебе путь, он один…