Путин против Путина. Бывший будущий президент - Александр Дугин

При этом нельзя исключить вероятность повторной приватизации крупной собственности, сформировавшейся в 90-е годы XX века. Это явление — реприватизация — в практике многих развивающихся капиталистических стран, где роль госсектора и административного ресурса в приобретении собственности велика, либо очень велика. Чиновничий аппарат ротируется, и появляются новые жадные, одноразово коррумпированные чиновники, которые хотят еще, а собственники считают, что уже все отстегнули. Так возникают «непонятки». И зреет предпосылка для реприватизации. В России как раз такая ситуация. Юридически ее можно оформить как угодно — закон, что дышло… Политически можно двояко — через промежуточный этап ренационализации либо под прикрытием патриотизма.

В первом случае речь идет о национализации природной ренты, потом о фактической реприватизации под видом смены менеджмента. Во втором — через публичную демонстрацию непатриотической сущности магната (например, покупка яхты или «Челси») с последующим юридическим и уголовным преследованием под пиар— прикрытием народного гнева. Раз — и новый патриотический владелец. Результаты будут такими — менеджмент не улучшится, чиновники насытятся, народ успокоится на время, кто-то заработает, кто-то потеряет, кого-то посадят. Ничего из ряда вон…

Силовые структуры ведут сейчас пиар изначальной стратегии Путина на наведение порядка в стране. Путин еще в самом начале объявил, что начнет приводить все к норме, и начал это делать, потом переключился на что-то иное. Перед выборами опять вспомнил, что говорил в самом начале, и вновь принялся, засучив рукава, за его исполнение. Силовые структуры в российском обществе играют прикладную роль. Обсуждать можно не субъективный фактор соответствия действий, но скорее чисто технологический аспект — как актуальный менеджмент силовых структур отвечает поставленным административным задачам? Я полагаю, что эта модель устаревшая, типа компьютера IBM 386 модели, на котором необходимо провести операции с редактурой видеоклипа. Силовые структуры отвечают на импульс Владимира Владимировича. Но как отвечают? Как могут, так и отвечают, а других силовых структур, более совершенной модели, у нас, к сожалению, пока нет. То, что вся система постоянно виснет, неудивительно. То, что существует зазор в качестве и скорости исполнения, тоже неудивительно. Одно и то же явление здесь можно назвать как бравой исполнительностью, так и полным саботажем. Что же касается действий прокуратуры, то это — норма, она была, есть и будет. Россия никогда не была и едва ли станет номократическим обществом. У нас понятие правда намного важнее понятия права, а правда у нас царская. Президент (царь, Генеральный секретарь) в такой стране, как Россия, играет и будет играть центральную роль для силовых структур. Большей роли играть невозможно, она сейчас максимальна, меньшую — едва ли. Кроме того, здесь стоит обратить внимание на еще один момент. Налицо формальное соответствие выступлениям Путина с полным несоответствием содержанию, тотальным срывом тайминга и дичайшим пиаром, дающим непредсказуемый, но, чаще всего, обратный задуманному результат.

Владимир Путин и Империя

«Руководство России, и в частности премьер-министр Владимир Путин, хочет возродить российскую империю». Об этом заявил не кто-нибудь, а прежний глава Пентагона Роберт Гейтс. По мнению Гейтса, именно «империалистические намерения создают препятствия в американо-российских отношениях». При этом экс-министр обороны уверен, что ««имперские замашки» присущи, скорее, Путину, нежели Медведеву. Именно российский премьер-министр всячески старается сделать Россию главным игроком на международной арене», и это очень тревожит американцев. «Обречены ли русские на новую попытку имперского строительства?» — задается вопросом профессор Лондонского университета Джеффри Хоскинг в своей книге «Народ-правитель и народ-жертва: русские в СССР», вышедшей не так давно. Ибо это беспокоит и англичан — «что именно выберут россияне, — нынешнее государство, утратившее часть территорий, или новую империю?» — вопрошает Хоскинг.

И снова — «Кто вы, мистер Путин?»

Вопрос «Who is mister Putin?», заданный в начале карьеры Путина, был сформулирован на переходе состояния политической лингвистики в современной России от модерна к постмодерну. Путин как человек в классической лингвистике является сущностью, реальностью, личностью — в первую очередь, и уж потом его осмысляют в политологическом контексте, в его политических действиях. Это подход эпохи просвещения — есть Владимир Путин, политический деятель, конкретный человек, с конкретными особенностями, с конкретным происхождением, и есть система его оценок и осмыслений. Но так было, пока не началась эпоха постмодерна…

В постмодерне личность — это пустое место, поскольку все, с чем человек имеет дело, есть интерпретация его сознания. Соответственно, представление о Владимире Путине рождается не из знания о Владимире Путине, не из анализа его действий, а из языкового контекста, в котором он находится. Поэтому вопрос «Кто вы, мистер Путин?» не имеет в системе постмодерна вообще никакого ответа. Это вопрос, который остается всегда открытым.

Когда люди, которые хорошо знают Владимира Путина, слышат то, что думают о Путине на Западе, они просто падают со стульев, потому что до этого им казалось, что они знают Путина, так как общаются с ним постоянно. Происходит это из-за того, что они не осуществляют необходимого для современного интеллектуала фундаментального перехода от эпохи высокого модерна и просвещения к постмодерну, иначе бы они поняли, что никакого Путина, которого они себе представляют, просто не существует. Существуют текстовые игры относительно Путина — в российском контексте, есть в европейском — и та безобразная карикатура, с которой имеет дело, например, западное общество, вообще не имеет к нашему президенту никакого отношения. Путин в глазах западного человека — это «политический карлик», существо без всякого мировоззрения, ставленник самых реакционных кругов, самых страшных спецслужб, лицо без всякого политического будущего и без всякого уважения к демократии. Вот с таким Путиным оперирует западная пресса. Мы же имеем дело с другим Путиным. Он — продукт нашего торжественного, в основном официозного стиля.

Путин — знамя имперостроительства?

Новая, возрождаемая на евразийском пространстве большая Россия — это идея новой суверенной возрожденной Империи, уже не советской, потому что эта идеология отмерла, но и не российской, потому что у нас нет единого религиозного вектора. На новом этапе евразийство предлагает на месте бывшей Российской империи и Советского Союза восстановить большое пространство. Этот проект жестко противостоит российским западникам и атлантистам. Путин пришел из атлантистского режима Ельцина, но за какие-то шесть лет изменил ельцинский курс на 180 градусов: когда он начинал, общим направлением было встраивание России в западный мир — чтобы стать нормальной страной, как все говорили. Сегодня нормой для нашего политического истеблишмента, за исключением совсем уж маргинального отребья, стала идея: Россия — это великая страна. А не «нормальная». Страна, которая восстанавливает свое планетарное значение, то есть ведет самостоятельную политику, свободную от давления глобализма и однополярного мира. Это именно то, что сейчас реализуют Путин и Медведев, и это и есть геополитическая программа имперостроительства.

Евразийство, так же как и тандем Медведева — Путина, сегодня противостоит двум вещам: оно жестко противоположно либерально-демократическому западничеству, но в не меньшей степени оно противоположно узкому национализму, представлению России как мононационального государства. Вся политика Путина-президента объяснялась этим евразийским кодом. Действительно, подчас казалось, что Путин отходит от этого направления, но всякий раз на более длительном промежутке времени эти тенденции, эти патерны совпадали.

«Этого просто не может быть…»

Многие люди много чего придумывают, говорят всякие экстравагантности и несуразицы, но они не имеют практически ничего общего с реальностью. Французский писатель и визионер Жан Парвулеско, который тоже вроде бы говорит экстравагантные несуразицы, поражает тем, что все, о чем он пишет, через какое-то время становится явью. Я читал его статьи 1976–1979 годов в итальянском журнале «Orion», в которых была описана ситуация, ставшая в России явью в 1991–1993 годах. Там было написано о «красно-коричневых», об объединении коммунистов и националистов, о том, что в СССР заведутся либеральные структуры, которые пойдут на союз с Западом и развалят великий Советский Союз. Тогда, читая его работы, многие крутили пальцем у виска. На дворе стоял беспробудный «брежневизм», а «брахман» советского блока казался вечным. Подчас даже мы, его друзья, говорили: «Этого просто не может быть, Жан!», «Это какая-то чепуха!». А он отвечал: «Подождите, Александр…».