Свадьба моего мужа - Татьяна Веденская

– Привет! – заявил он, широко улыбаясь. В черных джинсах и каком-то явно дорогом свитере, поверх которого болталась куртка из тонкой черной кожи.

– Ты? – ахнула я и моментально захлопнула дверь. Впоследствии я оправдывалась тем, что совершенно не была готова предстать перед ним в таком виде. В халате, рваных папиных тапках, которые уютно грели ноги. Без маникюра, с нечищеными зубами. И вообще я вся была какой-то не совсем чищенной.

– Ксеня, открывай! – строго потребовал он. – И не выдумывай.

– Хорошо. Только потом не жалуйся, что тебя встретило огородное пугало, – предупредила я.

– Мне нравятся пугала! – невозмутимо заявил он.

– Почему ты так долго не звонил? – хотела я его спросить, но не решилась портить реноме. В конце концов, он не обязан мне отчетом.

– Я был в Берлине, – лаконично пояснил он свое отсутствие.

– Хорошо съездил? – поинтересовалась я.

– Очень интересные вещи происходят сейчас с Европой, – пространно пояснил он. И на этом ограничился. С тех самых пор он не считал необходимым предупреждать меня заранее о своих визитах. И даже наоборот. Кажется, ему очень нравилось заставать меня в самые неподходящие моменты. Эдакий запоздавший Дед Мороз с остатками подарков для праздничного стола. Вот только денег он мне никогда не предлагал. И правильно, в общем-то. Кто он мне? Никто. Всего лишь мужчина, о котором я мечтала по вечерам, прижимаясь каждый день к мягкой подушке, как к его плечу. Почему-то дальше поцелуя он не шел, хотя я видела, каких усилий это ему стоило. У меня появилась версия, что он относительно меня пообещал что-то самому себе. А Григорий Осипович был из тех людей, которые всегда следуют своим решениям до конца. Не то что я, малодушная. Не умела я следовать до конца. Никогда не умела. Вот и теперь, вместо того, чтобы перейти на овсянку и куриные кубики, я пошла и продала машину. Без зазрения совести. Снова в моем доме появилась еда и нормальный шампунь. И, как следствие, в моей голове нарисовались идеи.

Я решила, что уже хватит довольствоваться Интернетом, и поэтому вышла в люди. Решение это было продиктовано осознанной необходимостью. Мне было мало случайных анкет от случайных юзеров. Мне, как воздуха, не хватало живого контакта. Я хотела получить возможность составлять собственное впечатление о респондентах. Поскольку с гениями в стране явно случилась напряженка, то я решила покамест решать смежные задачи и составлять личностные прогнозы и рекомендации по наиболее интересным людям. А чтобы таковые хоть иногда случались среди множества похожих друг на друга графиков, я отправилась на Арбат.

– Привет, господа. Есть дело на сто рублей, – я не стала долго крутить вокруг да около, а высказалась напрямую.

– Сто рублей? – презрительно скривился один пожилой портретист с несколько пропитым лицом. – Да за эти деньги я даже со стула не встану.

– А если выпить? – не отступилась я. По лицу портретиста пробежала тень.

– Отчего ж не выпить с хорошим человеком. Чего делать-то?

– Отвечать на вопросы, – успокоила его я. На этом он свернул свой мольберт и отправился со мной в ближайший кабак, который, по его словам, «заслуживал доверия». Мы провели с ним в кабаке около полутора часов, из которых всего минут тридцать он молниеносными твердыми мазками выставлял цифры около вопросов и выбирал варианты ответов. Да, это были другие ответы. Он не задумывался ни на минуту, не колебался, не останавливался и не стеснялся откровенных вопросов.

– Когда я в первый раз мастурбировал? – единственный раз остановился он. – Да разве ж упомнишь? Ну, никак не позже пяти лет.

– Отлично, – улыбнулась я. На самом деле этот вопрос определял степень зависимости человека от мнения общества, от общественных догм. Обычно люди либо старались вообще сделать вид, что слышат это слово впервые, либо уж, по крайней мере, пытались показать, что занимаются этим крайне редко и только с траурным выражением лица. Из чистой необходимости.

– И чего теперь с этим будет? – поинтересовался художник.

– Исследую особенности личности талантливых людей, – без зазрения совести соврала я. Художник покраснел и долго рассказывал мне о своей тяжелой жизни. Я слушала с профессиональной вовлеченностью, жалея, что не прикупила для такого случая микрофон. Но кто ж знал, кто ж знал.

– И что, могут тебе Нобелевскую премию дать? – под конец уточнил он.

– Да как пить дать! – подтвердила я. Насчет «пить дать» он оценил и немедленно привел еще с десяток респондентов, которые сразу после массового тестирования принялись выпивать, отмечая мой грядущий успех. В итоге я оказалась хозяйкой сразу нескольких интереснейших источников для анализа и к тому же прекрасно провела время. Я еще несколько раз появлялась на Арбате. Однажды путем применения примерно тех же аргументов, что и с художниками, я уговорила на тестировку группу неопрятного вида молодых людей, скучившихся вокруг поющего гнусным голосом ансамбля. Музыкантов мы тоже напоили и протестировали.

Результаты впечатляли. Оказалось, что всякий диссидентствующий элемент стоит несоизмеримо ближе к моему «коридору гения», чем, скажем, среднестатистический системный администратор, коих я протестировала великое множество. Конечно, и для меня самой не являлось тайной, что талант – состояние на самом деле пограничное. И что от таланта до подзаборного забулдыги недалеко. Однако одно дело – простая аналогия и совсем другое дело – почти полное совпадение графического коридора.

– Слушай, может, я написала вовсе не «коридор гения», а «коридор безумства»? А что, может, я создала новый способ диагностики латентных психических нарушений? – спросила я у Гриши, обгрызая колпачок шариковой ручки. Гриша улыбнулся.

– Не надо спешить. Перейти в область психоза ты всегда успеешь. Скажи, неужели они совпали вот по всем выведенным тобой параметрам?

– Нет, конечно, – призналась я. – Они все как один социально неадаптивные, гиперчувствительные и не уверенные в себе. Кроме того, амбициозность то сверх меры, то почти на нуле. Но остальное! Остальное!

– Вот! – поднял он вверх указательный палец. – Значит, есть еще над чем работать. Надо еще где-то искать.

– Ага, ветра в поле, – фыркнула я.

– Скажи, а где твоя машина? – неожиданно, как всегда, спросил он меня.

– Машина?

– Да! – уставился на меня он. – Твоя «Фобия», где она?

– Я отдала ее подружке. На время, – выкрутилась я. Но глаза на всякий случай отвела. – Ей надо за город ездить, а мне она сейчас все равно не нужна.

– Значит, ты отдала ее подружке. – Он пристально посмотрел на меня. Я стиснула зубы. Какое его дело, черт побери, что я сделала с собственной машиной!