Вулкан жив - Ник Кайм

Имена нерожденных, столь важные для ритуала, вылетели у Элиаса из головы. Боль в руке стала такой сильной, что он схватился за нее. Плоть уже почернела, и зрелище неожиданно изуродованной конечности заставило его замереть и осознать, что подчинить себе мощь копья было ему не по силам. Она была необузданна, как конь, сорвавшийся с узды. И она была мстительна.

— Убейте их! — крикнул Элиас с куда большим страхом, чем хотел, но было поздно.

Ничем не сдерживаемая сила вырвалась из фульгурита и сплошным потоком хлынула наружу. Бросив Элиаса, она устремилась вперед, как молния, ищущая громоотвод.

Она нашла семь.

Рухнув на колени, выронив ритуальные кинжалы, ученики погибли быстро и мучительно. Боевые доспехи их не защитили.

Фуркас схватился за горло, и предсмертный крик вырвался наружу струей дыма. Долмарот, державшийся за голову, превратился в сплошную массу сплавившихся плоти и металла. Имареку перед смертью удалось сорвать с головы шлем, но вместе с ним он снял и половину лица, приклеившегося к внутренней стороне. Элигор задрожал и, расплавившись, как воск, вытек сквозь отверстия в броне. Остальные погибли похожим образом, и Несущие Слово, наблюдавшие сзади, попятились, боясь разделить судьбу братьев.

Молельщики превратились в куски обугленной плоти и кости еще до того, как пал первый из учеников, а нахлынувшая волна огня вовсе оставила от них лишь пепел.

Осознав всю опасность ситуации, стиснув зубы от боли в руке, Элиас вогнал наконечник копья в каменную платформу кафедры и упал назад, когда огонь вернулся.

Темный апостол прокатился по ступеням и жалкой кучей приземлился у подножия.

От его кафедры остался только выщербленный обломок почерневшего камня, из которого торчало еще светящееся копье.

Тяжело выдохнув, отчетливо ощущая полученные повреждения, Элиас закричал. Но не от боли, а от злости и разочарования. Он ждал вознесения, откровения — не краха всех планов.

Из всех последователей первым до него добрался Джадрекк.

— Темный апостол… — начал он, но попятился при виде руки Элиаса.

Она полностью сгорела, от плеча до кончиков пальцев. Кости сплавились, образовав искривленное и деформированное подобие конечности.

— Мои доспехи, — рявкнул Элиас, самостоятельно вставая и рыча в ответ на любые попытки помочь. — Принеси мои доспехи.

Джадрекк последовал приказу, поспешив к лагерю.

Элиас не обратил на него внимания. Он уставился на копье, вонзенное в камень. С оружия он перевел взгляд на легионеров, потом на стаю культистов и, наконец, на оставшихся жителей Раноса.

— Сгоните их всех, — приказал он своим воинам, пылая от стыда и ярости. — И казните. Никаких ножей или ритуалов, просто убейте их.

Элиас отвернулся, прижимая к груди изуродованную руку; смертные встретили его приговор потрясенным молчанием, а потом, осознав, что их ждет, — страхом. Окрики и глухо выдаваемые приказы перемежались с протестующим воем и мольбами.

Эти звуки заставили Элиаса усмехнуться. Они были отвратительны, и отвратителен был тот факт, что теперь ему придется обратиться к Эребу и молить о пощаде.

— И пусть кто-нибудь принесет мне это копье, — сказал он так, словно эта мысль пришла в голову только сейчас, после чего захромал в сторону своего шатра.

Глава 17

ЛИЦО В КРОВИ

Он моргнул, и тонкая корка запекшейся на веках крови треснула и отвалилась.

Спина болела после целого часа, проведенного на столе в холоде. Все еще ощущая воспоминание о боли в боку, он опустил руку, чтобы ощупать повреждение, но обнаружил только восстановившуюся кожу и кость.

— Что, опять?.. — простонал Грамматик и тяжело приподнялся.

Он сидел на импровизированном операционном столе в комнате, похожей на лазарет. Значит, они его перенесли. Он решил, что это хороший знак. Лампы не горели, но сквозь смотровое окошко в двери проникал слабый свет из куда более широкого помещения. Несмотря на сумрак, было видно, что все вокруг было залито кровью. Из-за нее стоял тяжелый, неприятный запах. Особенно много ее было на грязной боковой полке, заваленной какими-то примитивными инструментами и рваными бинтами. На результат работы хирурга это не походило. Он не обнаружил швов, однако даже новый покров плоти не избавил его от обширных кровоподтеков.

«Слау Дха, ублюдочный ты ксенос…»

Внимание Грамматика привлекла стоящая рядом металлическая миска, наполненная его кровью и обрывками алых бинтов. Поверхность жидкости была абсолютно неподвижной и необычайно зеркальной. Когда она замерцала, он понял, что происходит, и с трудом подавил желание опрокинуть миску со всем ее содержимым на пол. Это бы не помогло. Если он не заглянет в отражение, они просто найдут другой способ связаться. А отказ мог иметь для него плохие последствия.

Поэтому он склонился над миской и стал ждать появления лица.

Он ожидал увидеть Гахета, как всегда, но вместо него проступило высокомерное, но строгое лицо автарха. На мгновение Грамматик решил, что Слау Дха каким-то образом «услышал» его недавнее замечание. Но он ошибался, как ошибался и по поводу личности того, чье лицо виднелось в крови.

— Ты не Слау Дха, — сказал он эльдар, смотрящему на него сквозь пространство и время.

— Ты проницателен, Джон Грамматик.

— Чувство юмора? Ты меня удивляешь. Я думал, у вашего племени его нет.

— Нашего племени? Неужели мы тебя настолько утомили?

— Я несу гибель всей своей расе, — ответил Грамматик. — «Утомили» — это очень мягко сказано.

Эльдар не ответил на сарказм. Он был мужчиной с темными волосами, зачесанными назад, так что на лбу была видна вытатуированная руна. Только лицо и плечи изображались красными тонами, все остальное же терялось за границами миски.

— Ты, как я заметил, знаешь мое имя, — сказал Грамматик. — А каково твое? Ты тоже из Кабала?

— Мы сейчас беседуем благодаря твоей связи с этой организацией, Джон Грамматик. Мое имя же не имеет значения.

— Не для меня. Я предпочитаю знать, кто дергает меня за ниточки.

Эльдар поджал губы:

— Хммм. В твоем голосе мне слышится горечь.

— Как проницательно, — передразнил его Грамматик. — А теперь скажи, чего ты хочешь.

— Вопрос, Джон, в том, чего ты хочешь.

— Кто ты?

— Я не агент Кабала, и мне известно, что ты хотел бы освободиться от их «ниточек», ведь так?

Грамматик не ответил.

— Почему ты здесь, Джон Грамматик? — продолжал эльдар. — Каковы твои цели?

— Ты, кажется, многое знаешь — во всяком случае, побольше меня. Почему бы тебе самому не ответить на этот вопрос?

— Хорошо. Ты ищешь осколок силы, материализовавшейся в виде фульгуритового копья. Также твоя миссия имеет отношение к примарху, Вулкану. Меня он тоже интересует, а помимо него — стихия земли. Я обратился к тебе, потому что мне нужна твоя помощь, и ты обладаешь исключительной возможностью ее предоставить.

— И с чего ты взял, что я желаю сменить одного кукловода на другого?

— Ты хочешь освободиться. Я могу это устроить — или по крайней мере показать, как ты можешь это сделать. Ты… долгожитель, верно?

— Подозреваю, что ответ на этот вопрос тебе тоже известен. Правда, ты вроде путаешь меня с одним моим другом. Я бы сказал, что прожил много жизней, а не одну исключительно длинную.

— Да, разумеется. Вы, вечные, все разные, и вдобавок не все являетесь людьми в строгом смысле этого слова.

— Ты про Императора?

— Ты встречал его однажды, верно?

— Да, мельком.

Личность ксеноса оставалась для Грамматика тайной, но независимо от того, правдой ли были его слова или нет, можно было не сомневаться, что он был могущественен, раз сумел связаться с ним подобным способом, и многое знал о ставках в этой войне. Давным давно, во время Объединительных войн, когда Грамматик служил в Кавказском ополчении, он научился вести себя осторожно с теми, кто знал больше него. Он пришел к выводу, что в подобных обстоятельствах следует мало говорить и внимательно слушать.

Эльдар продолжил:

— Это было много лет назад, верно? Несколько жизней назад, если точнее.

Грамматик кивнул.

— Нет, — равнодушно сказал эльдар. — Я имею в виду не его, а Вулкана. Он тоже не может умереть, но тебе это уже известно, так? В настоящий момент он находится в огромной опасности. Мне нужна твоя помощь в его спасении, ты готов ее предоставить?

— Готов ли я? — фыркнул Грамматик. — Ты хоть понимаешь, почему я здесь, какое у меня задание? То есть, если верить всем твоим словам, ты предоставляешь мне выбор?

— Уверен, ты видишь, что я не лгу, — как уверен в том, что ты возьмешься за это дело.

— Тогда зачем спрашивать, если все предрешено?

— Вежливость, иллюзия свободы воли. Можешь придумать себе любую причину, это не имеет значения.