...И паровоз навстречу! - Панарин Сергей Васильевич

С тех пор орден свято оберегал ударное супероружие. Конечно, и среди ведьм встречаются любительницы потрепаться. Люди не особо верили слухам о волшебном артефакте с севера, а хранительницам только того и надо было.

Молот Ведьм вошел в сказочные предания. Лишь узкий круг магов, имевших доступ к древним книгам, был в курсе, что за мощный артефакт скрыт в замке.

Хранительницы из поколения в поколение развивали уникальные таланты. Особый интерес ведьмы проявляли к дару предвидения и достигли на этом поприще невиданных высот. Теперь жительницы замка не перебивались отрывочными откровениями. Объединив силы, они могли давать четкие прогнозы. Поодиночке получалось хуже, зато интуиция хранительниц была поистине уникальной. Изредка их посещали озарения, отличавшиеся точностью и детальностью.

Лавочкин узнал, что хранительница Грюне искала его около полутора месяцев. Если бы не хоровод маленького народца, то девушка наверняка нашла бы Колю раньше.

– Тебе предстоит великое дело, – высокопарно закончила свой рассказ Грюне.

– Ага, спасти мир, – едко прокомментировал солдат.

– Совершенно верно, – закивала девушка. – Может, у тебя назрели вопросы?

– Всего один.

– Слушаю.

– Как вы в этом своем замке без мужиков обходитесь?

Щеки хранительницы мгновенно покраснели, нижняя губка дрогнула, на глаз навернулась крупная жемчужина-слеза.

– Пошляк! – обиженно вскрикнула Грюне, остановившись.

– Да я это… – замялся рядовой. – Я ж не хотел обидеть.

Но девушка не ответила.

Досадливо пыхтящий Коля нагнал Палваныча.

– Ну, салапет, не выгорело? – Дубовых потрепал солдата по плечу, полагая, что столь оригинальным способом ободряет подчиненного

– Нет, товарищ прапорщик, я совершенно не…

– Ничего, рядовой, со всеми фрау не переженишься, – философски изрек Палваныч. – Я ж по молодости, бывало, и не так, да… Или вот еще случай припоминаю. Лет пятнадцать назад был. Приблудился ко мне песик. Щеночек потешный такой, дворянских кровей. В смысле дворняжка. Я его, соответственно, кормлю-пою, он растет. Все по форме – будка, подстилка, цепь. Штатным сигнализационно-оповещательным средством при доме состоит. Зиму перезимовали, весна расцвела. Решил я на речку сходить. Дай, думаю, Пискоструя с собой возьму. Ах, да! Кличку Пискоструй я ему сразу присвоил за писклявый голос и неумение вести себя в доме. На чем я остановился?

– Пошли вы на речку, – подсказал Лавочкин.

– Точно. Взял охламона мохнатого с собой, значит. Пискоструй ошалел. Еще бы, весна, запахи, воля, любовь-морковь… А там, на бережку, как на картине, блин, дама с собачкой. Мохнатенькие такие обе. Замечал небось, насколько собаки на своих хозяев всегда похожи? Ну, мой пес хвост задрал и к ним. И как он с той собачушкой играл! Как ухаживал! У людей такое редко увидишь. Правда, потом выяснилось, что это тоже кобелек…

Прапорщик замолчал, устремил отрешенный взор вперед.

Через несколько десятков шагов солдат спросил:

– А к чему вы это мне рассказали?

– К дождю, ектыш! – сердито огрызнулся Дубовых. – Просто вспомнилось вот.

– А Пискоструй-то жив еще? – поинтересовался Коля.

– Пропал Пискоструюшка, – вздохнул Палваныч. – Я потом долго думал на одного офицера из соседнего полка. Кореец он. Но, скорее всего, пес убег в самоволку. Прямо как ты.

Дубовых выдавил из себя улыбку. Обернулся через плечо, проверяя музыкантов и Грюне. Филипп и Ларс еле ноги волочили, а хранительница топала бодро и как-то зло. Лавочкин раздосадовал.

– Слабаки твои шпаки, – пренебрежительно бросил прапорщик. – Девка и то сильнее.

«Слишком много она себе воображает, – рассудил рядовой. – Кстати, было бы реально неплохо узнать, что у нее на уме. Знамя, Знамя, где твоя сила?»

И полковая реликвия ожила. В Колину голову ворвались простые, как чугунные шайбы, мысли Палваныча: «Пожрать бы», «Проклятая жара» и «Задолбал пеший порядок».

– Стойте! – воскликнула Грюне.

Прапорщик и солдат застыли на месте. Перед ними упала большая, с ведро, сосновая шишка.

– Ектыш, прямо по куполу бы хряпнула, – завороженно проговорил Палваныч.

– Это и есть твой дар предвидения? – спросил Лавочкин девушку.

– Нет, просто вверх от нечего делать смотрела, – призналась Грюне.

Дальше шли без приключений и к позднему вечеру выбрались к границе Вальденрайха. Оставалось лишь прошагать километр-другой по подъему, ведь Драконья долина лежала в низине.

Лагерь разбили возле огромного, в три человеческих роста, валуна. Поужинали, перетерпели бесконечные песни лютниста Ларса, затем заснули. Ночь выдалась спокойная. Наутро долго не рассиживались и еще до полудня добрели до первого вальденрайхского поселка.

Разумеется, за пределами Драконьей долины все еще стояла зима, правда, мороза не было. Здесь Лавочкина и Палваныча снова выручила одежда из орешков Тилля Всезнайгеля.

В трактире, сев за стол, путники заказали обед.

– А чем вы планируете заняться в столице? – спросил Дубовых у музыкантов.

– Я по таким вот кабакам пойду петь, – сказал Ларс.

– А я покорю это королевство, – заявил Кирхофф. – В музыкальном плане.

– Теперь я покорю и это королевство, – промолвил Дункельонкель, зевая.

Он стоял напротив любимой карты, заключенной в кристалл. Синее пятно, обозначающее завоеванные территории, растеклось по Дробенланду, заполнило Дриттенкенихрайх и остановилось на границе Наменлоса.

Все последние дни Вождь и Учитель с утра до позднего вечера занимался организационной рутиной. Оккупированные территории требовали деятельного контроля, активно строилась железнодорожная ветка в глубь завоеванных земель, и нельзя было попускать ситуацию со снабжением фронта.

Дриттенкенихрайхские бандиты проявляли чудеса наглости и изобретательности. Их дерзкие нападения на обозы участились, армию слегка залихорадило. Дункельонкель отослал в помощь снабженцам еще полк, составленный из людей. На чурбанов рассчитывать не приходилось.

По данным разведки, разбойники скрывались в катакомбах под Пикельбургом. Выкурить? Было бы здорово. Вождь раздумывал, где бы взять хотя бы десяток свободных магов.

– А лучше вообще стереть городишко с лица земли, – проговорил Дункельонкель, теребя верхнюю губу.

Кристалл испускал ровное успокаивающее свечение. Повинуясь мысленному приказу колдуна, карта развернулась и стала увеличиваться. Наконец, перед Дункельонкелем сформировалось крупное изображение пикельбургского холма.

– Почему медлят Четыре всадника? – спросил себя Вождь и Учитель. – И где чертово чудесное оружие?

Он прикоснулся к амулету, шепнул имя Цукеркопф[37].

– Да, повелитель, – донесся слабый голос.

– Что с вундерваффе? – поинтересовался Дункельонкель.

– Пока сложно строить точные прогнозы, Учитель, – затараторил Цукеркопф. – Капсула слишком нестабильна, а запланированная мощь слишком опасна. Мы теряем людей и технику…

– Да уж, а в ходе вчерашних испытаний мы чуть не потеряли дворец, – проворчал властитель Доцланда.

– Нужно время. И помощники.

Дункельонкель поморщился.

– Работайте, – сказал он и разорвал связь.

Цукеркопф возглавлял министерство магии. Попутно он курировал самый важный из последних проектов – разработку чудо-оружия. Идея этого сверхсекретного устройства пришла Дункельонкелю, когда он бился над проблемой стабильности энергоблоха. Капсулы разрывались, а взрывоподобное высвобождение магической энергии оставляло разрушения и калечило людей. Колдун представил, что будет, если энергоблох жахнет в тылу врага. Разумеется, хотелось заложить больший заряд. Но, как известно, энергоблох капризничал. Никому не хотелось рисковать жизнью ради сверхопасных испытаний.

Позже Дункельонкель вернулся к полузабытой идее и назначил ответственным Цукеркопфа. Тот значительно продвинул исследования, только главную задачу так и не решил: энергоблохи взрывались в самые непредсказуемые моменты. А ведь именно сейчас вундерваффе пришлось бы как нельзя кстати. Единственный заряд – и нет ни Пикельбурга, ни проклятых мятежников.