Почти моё золото - Лариса Светличная

— Видел. Никому об этом не рассказывал, маленький был, испугался. Да и не помню ничего, давно это было.

— Пожалуйста, расскажите! Вы так увлекательно рассказываете! У вас отличная память! Мне так интересно!

Не только интересно, это для меня сейчас вопрос жизни и смерти. Если окажется, а, скорее всего, так оно и есть, что это тот самый Фриц фон Шнайер, то боюсь даже подумать, что это значит. Мои комплименты подействовали, и я стала слушать дальше деда, который забыл про свою удочку и сдохшую от жары рыбу.

— Ну, так вот, — начал рассказ Владимир Федорович. — Дала мне мать еду в узелке, хлеб и картошку, и понес я ее партизанам. Мы с мальчишками по очереди носили, а в тот день была моя очередь. Идти к кукурузному полю надо через овраг. Не успел я к нему подойти, как с дороги услышал шум мотоциклов. Я в камнях спрятался и жду. Они, фрицы эти на мотоциклах, давай из автоматов стрелять. Партизаны, само собой, им из кукурузы ответили. Немцы побежали в кукурузу, а немцев — двое в овраг. Их сразу убили, они до оврага добежать и не успели. Тогда тот самый Фриц в овраг гранату кинул и орет: «хенде хох!». Это значит «руки вверх». Партизаны, конечно, не стали ждать, пока он их взорвет, и больше не стреляли, ушли, наверно. Фриц почти возле меня стоял, но не заметил, я тогда совсем маленький был, неприметный, и одежда грязная, в камнях не видно. Услышал Фриц, что все стихло, и побежал в овраг. Ну, я потихоньку отполз и домой убежал.

— Что было дальше?

— Ничего. Прибежал домой и под столом схоронился. Я и Фрица-то этого запомнил только потому, что он — Фриц. Я-то думал, что всех немцев так зовут, а это самое настоящее имя.

— Вы были после этого случая в овраге?

— Что мне там делать? Проезжал потом иногда рядом, когда поле пахал. Но это уже через много лет было, я уже тогда взрослым стал. Война закончилась давно. В овраге дерево росло, тополь. Откуда он там взялся?

Я вырвала из альбома лист, на котором нарисовала карандашом его портрет:

— Возьмите на память!

— Мне? Можно взять?

— Пожалуйста, возьмите.

Довольный дед разомлел и окончательно забыл про удочку. Впрочем, рыба все равно не клевала. Она тут вообще не жила.

— Скажите, Владимир Федорович, где находится тот овраг?

— Зачем он тебе? Рисуй лучше пруд, там красивее, ивы растут. Или елки, которые возле администрации.

Почему-то на юге елки считаются декоративными растениями, их высаживают в приличных местах и очень ими гордятся. Елки растут плохо, им на юге жарко. Но москвича елками не удивишь.

— Мне очень хочется нарисовать именно овраг. Назову рисунок «место битвы», — я стала заниматься мелким подхалимажем.

— Лучше сходи к Дому культуры, там памятник погибшим партизанам, его и нарисуй. Сын их командира в нашей станице жил, но умер недавно. Да ты знаешь, наверное, Никольский Михаил Алексеевич.

— Знаю, мой дед к нему приехал.

— Вот горе-то. Не успел.

— Да. Он вчера весь день сидел на кладбище.

Владимир Федорович меня пожалел, да и подаренный ему портрет сделал свое дело. Вообще надо людям дарить подарки. Особенно если это тебе ничего не стоит. Люди из благодарности могут отплатить чем-нибудь хорошим. Например, сказать, как пройти к несметным богатствам.

— Давай сюда свой альбом я тебе нарисую план, как дойти. Только это далеко, устанешь. Может не надо? Завтра сходишь, скоро жара начнется.

— Ничего, дойду. Очень хочется нарисовать место боя.

Через пять минут я получила долгожданный план с пояснениями куда, как и сколько идти. Еще через три часа хождений по полям на солнцепеке я валилась с ног от жары и усталости. Мелькала крамольная мысль оставить поход на завтра. Несколько раз надо мной пролетал вертолет. Я проводила его долгим взглядом из-под козырька кепки. Солнце било в глаза, и я очень плохо его рассмотрела. Скорее всего, это сельскохозяйственный вертолет. Они здесь есть? Наверно есть.

Я еще раз сверилась с нарисованной Владимиром Федоровичем схемой. Яблоневый сад я уже прошла и шесть виноградников тоже. Еще бы, три часа по жаре тащусь. Остались кукурузные поля. В двенадцать часов дня мне начало казаться, что до нужного места я не дойду никогда. Хотелось свалиться прямо на пыльную дорогу и заснуть. В глазах от жары начало темнеть. Какая-то я неспортивная, а всегда считала, что я намного крепче. Подумаешь, плюс пятьдесят. Побрызгав на себя водичкой из пластиковой бутылки, я тихо побрела дальше.

Наконец с одной стороны поле кончилось, и нехоженая проселочная дорога стала огибать холм. По другую сторону дороги возвышалась кукуруза, и конца ей видно не было. Обойдя большой холм, я остановилась перед оврагом. Хотя на овраг это место не походило, скорее это была расселина между двумя холмами. Дальше опять начинались кукурузные поля. Настроение сразу сделалось отличное, альбом с собой, сейчас получится замечательный пейзаж. Буду в старости смотреть на него и вспоминать, какая я молодец. Место невзрачное и не запоминающееся, но именно его я так долго искала.

Глава 14

Сергея Петровича я застала на кладбище, где он просиживал целые дни у могилы друга.

Перед тем, как идти на кладбище, я позвонила в дом отдыха родителям. Они мне сказали, что у них все хорошо, а я им ответила, что у меня все еще лучше, чем у них. Волноваться обо мне они не собирались. Очень хорошо, что они не знают, что поводов для волнений более чем достаточно.

У кладбищенской ограды я нагнала странную похоронную процессию. Четверо мужиков с выражением крайнего отвращения на лицах несли детский гробик. За гробом шла всего одна женщина в трауре, наверно мать. У ворот кладбища сидели вечно живые вездесущие старушки, и на их сморщенных физиономиях читалась злобная радость. Это меня удивило.

— Кого хоронят? — спросила я.

— Мальчонку, внука Егора, — охотно ответили бабки. — И Егор, и все его отродье горят в аду!

— Но ведь он еще ребенок! — не поняла я такой лютой ненависти к бедному мальчику.

— Двенадцать годков, — подтвердили бабки. — На той неделе его младшего брата похоронили, так тому девять было. Один с лошади упал, а другой на мопеде разбился.

Я даже представить не смогла горе матери, за неделю потерявшей двоих детей. Такого даже врагу не пожелаешь.

— Это ужасно! — сказала я.

Старушки так не считали:

— Прадед ихний, Егор, в войну у немцев в полицаях ходил. Он вместе с немцами в Холодном овраге людей убивал. Особенно над детьми зверствовал: вырывал у матерей и прямо в головку стрелял, нелюдь.

Бабки еще раз дружно плюнули в сторону маленького детского гробика:

— Ни дети Егора, ни его внуки, ни правнуки, никто своей смертью не умер. Тьфу, на них!

Маленькая похоронная процессия остановилась у вырытой могилки. Мужики быстро опустили туда гробик, небрежно закидали его землей и сразу ушли. У могилы осталась только женщина. Других людей я на этих странных похоронах не увидела.

Я свернула на боковую дорожку кладбища и стала разыскивать Сергея Петровича. По пути я размышляла о том, что люди никогда особо не любили ни предателей, ни их потомков. Почему только потомки остались в станице жить и не уехали? Страна большая.

Сосед, сгорбившись, сидел на лавочке перед холмиком земли, заваленной искусственными венками, и шептал:

— Не дождался он меня. Я приехал, а он меня не дождался.

Все это начало действовать на меня угнетающе, и я решила привести соседа в чувство.

— Сергей Петрович, очнитесь, его уже не вернуть!

— Он должен был меня дождаться.

— Он умер, но вы — то живы! Не вздумайте себя хоронить рядом с ним.

Сосед закрыл лицо руками и зарыдал. Это зрелище чуть не довело меня до истерики, но я сдержалась.

— Я понимаю, что это для вас горе, но тут уж ничего не поделаешь.

— Ты права, ничего не поделаешь, — тяжело вздохнул сосед. — С другом отца я не встретился, ты свои сказочные сокровища тоже не нашла. Пора нам отсюда уезжать.

Я встала со скамейки, на которую присела в начале разговора, и гордо выпрямилась.

— Почему вы решили, что я их не нашла? — важно сказала я, глядя на соседа сверху вниз.

— Нашла?!

— Да!

— Ох…, - сосед сразу забыл все слова.

— Это было не очень сложно, — теперь мне можно и похвастаться.

— Что же теперь делать? Кого звать? Бежим скорее!

— Еще рано, — притормозила я. — Сначала надо убедиться, что сокровища все еще там. Вы должны мне помочь. Одна я боюсь идти, а в станице никому не доверяю.

— Так для этого я сюда с тобой и приехал. Ты уж прости меня, старика, что я с горя чуть ум не потерял.

— Я вас понимаю, Сергей Петрович, но сейчас нам надо все сделать очень быстро и тихо.

— Пойдем прямо сейчас! — дед решительно поднялся со скамейки.

— Сейчас нельзя, я еще не закончила портрет тети Мани.

— Чего-чего?!