Без права на развод (СИ) - Шагаева Наталья

— Отпусти меня! — толкаю его в грудь, но силы не равны. Артура невозможно отодвинуть, если он этого не захочет.

— Лерочка, девочка моя, — шепчет мне словно в бреду и лихорадочно сжимает мое тело, сминая платье. — Я дико соскучился, — голос хриплый и вибрирующий.

А мне рыдать хочется, кричать на него и колотить кулаками в грудь. Потому что это очень больно — любить и отталкивать. Меня покидают силы, и я опускаю руки, запрокидываю голову, закрываю глаза и замираю. Сначала он принимает ситуацию за призыв к действию и задирает платье, стискивая бедра, жадно целуя шею. У него уходит где-то пять минут, чтобы понять, что я не отвечаю. Тело по-прежнему отзывается россыпью мурашек, возбуждением с волнами жара, его прикосновения оставляют ожоги. А разум вопит, что сдаваться нельзя! Иначе все повторится, и я увязну в этой боли. Поэтому и держусь, стараясь не реагировать на его жадные ласки.

Артур, и правда, скучал, это чувствуется по его порывистым движениям, по голодным поцелуям и тяжёлому дыханию. Только легче мне от этого не становится. Он не раскаивается и не сможет мне гарантировать, что измен больше не будет. Я воюю с собой и своим телом, и это настолько невыносимо, что из глаз сами собой брызжут слезы. Всхлипываю, не в силах сдержаться, и Артур замирает, утыкаясь мне в шею. Дышит глубоко, опаляя своим дыханием. Так мы и стоим несколько минут. Настолько близко друг к другу и одновременно очень далеко.

— Не плачь, пожалуйста, не рви мне душу! — удивительно, что этот мужчина воспринимает мою боль как раздражитель. Он злится. Только за что? — Ну что мне сделать?! — отрывается от меня, заглядывает в лицо, а я отворачиваюсь — не могу смотреть в эти лживые, но такие любимые глаза. Оказывается, любовь может быть очень болезненной и мучительной. — Не молчи! — приходит ярость от того, что я не отвечаю. А я не знаю, что ему сделать… — Чего ты хочешь от меня?! — встряхивает как куклу. Он всегда такой импульсивный, и раньше мне это даже нравилось. Он был моим хищником, которого я приручила. Но так только казалось.

— Оставь меня в покое! Дай мне спокойно дышать, — отвечаю и зажмуриваю глаза. — Не могу я, понимаешь, все забыть. Не могу! Ты прикасался к ним, целовал, обнимал, спал, а потом ложился в постель ко мне и делал то же самое со мной. Мне гадко от этого понимания. Но это не главное. Главное, что ты не любил, а я как дура строила в своей голове замки из песка. А теперь эти замки смыло волной твоего предательства. Просто уходи, не могу рядом с тобой… — отталкиваю Артура со всей силы, и он поддается. Злой, дышит порывисто, челюсть сжимает, смотрит на меня горящими темными глазами, а потом разворачивается и молча уходит.

Через минуту хлопает дверь, и я сползаю с тумбы. Утираю слезы, шмыгаю носом, беру стакан, наливаю себе воды и глотаю ее, пытаясь подавить ком в горле. Прогнала его, а сама кидаюсь к окну, отодвигаю штору и смотрю, как он нервно курит возле машины.

— Уезжай, — шепчу я, и глаз с него не свожу. Артур, сильно затягивается и сжимает кулаки, а потом поднимает голову и смотрит точно на меня. Быстро задергиваю шторы и иду к дочери. Ложусь на край дивана рядом со своей малышкой, и становится немного легче. Я не одна. С Даной я сильнее и все выдержу…

Он не оставлял меня в покое, несколько раз в неделю приезжал с продуктами и подарками. Играл с дочерью, забирал ее гулять. Встречал нас на улице и не давал проходу. Когда я уходила из дома, то в глубине души надеялась, что разлука и время мне помогут. Но разлуки не случилось, Артур продолжает душить своим напором. Каждую неделю мне присылают огромные букеты ромашек и мои любимые сладости. Выкидываю все это в помойку и иду выть в подушку.

Он даже позволил мне работать, но, естественно, с условием. Артур сам нанял няню и оплачивает ее. Отказаться было невозможно, иначе следовали угрозы. Дело даже не в том, что я гордая, нет, я совершенно не такая. Дело в том, что все это нас связывало стальными канатами. В какой-то момент захотелось, чтобы мне отшибло память, все стёрлось, и я по-прежнему безоговорочно продолжала любить мужа. Я скучала по своему маленькому счастью. Мне очень хотелось сдаться и все простить. Но я не могла простить ему нелюбовь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он делал все, чтобы нас вернуть, но его действия основывались на деньгах и манипуляции дочерью, ни слова о чувствах ко мне, о боли и о раскаянье… Это меня останавливало и вгоняло в депрессию. Если поначалу я была в отчаянии и постоянно билась в истерике, то сейчас, мне казалось, что я тихо и очень медленно умираю…

* * *

Выхожу на улицу, включаю уличный светильник и улыбаюсь, глядя, как красиво ночью в витрине смотрится композиция из полевых цветов. Это единственная вещь за последнюю неделю, которая меня радует и немного отвлекает от всего, что творится в моей жизни. Я искреннее верю, что у меня все получится. Тоска и депрессия никому не нужны. С рождением дочери я перестала принадлежать себе. Теперь я обязана жить ради моей крошки. Если бы не она, я, наверное, давно сломалась бы. Каждый новый день, когда мне не хочется просыпаться и окунаться в реальность, я целую и обнимаю свою малышку, которая заставляет меня жить.

Запираю салон, ставлю на сигнализацию и медленно иду домой по центральной улице. До дома недалеко, улица, несмотря на вечер, людная и хорошо освещенная, поэтому я гуляю, рассматривая витрины магазинов, вывески ресторанов и кафе. Покупаю в кафетерии большой стаканчик любимого латте с миндальным топпингом, грею руки и медленно бреду вперед. Это своего рода терапия — я дышу прохладным воздухом и рассматриваю людей, пытаясь угадать, кем они являются, тем самым напоминая себе, что жизнь продолжается, а не вертится вокруг мужа.

— Лерка! Лера!

Оглядываюсь, ищу глазами голос, который меня зовет, и вижу, как ко мне спешит Сергей. Мы учились в одной школе, жили в одном дворе и дружили по-детски. Он провожал меня после уроков домой, держал за руку и даже целовал на выпускном, признаваясь в любви. Но потом родители отправили его учиться в Европу, и наши детские отношения закончились. Я не узнала бы его, если бы ни родинка на щеке.

— Сережа?! — удивлённо спрашиваю я, не веря своим глазам. Он возмужал, бороду отрастил, как сейчас модно. — Тебя не узнать — такой высокий, стильный, — осматриваю его тёмно-серое пальто с высоким воротником и темно-сиреневую рубашку под ним.

— А ты, как всегда, красотка, — усмехается Сергей.

— Льстишь, конечно, но приятно, — я знаю, что похудела, и круги под глазами от бессонных ночей. Я совершенно не накрашена, и непослушные волосы выбиваются из небрежного пучка. На мне черные брюки, белая водолазка и простая куртка. Всю свою брендовую одежду я оставила в прошлой жизни.

— Не льщу, ты прекрасна, — улыбка у Сережки искренняя, мальчишеская, не то что у Артура — всегда надменная и двусмысленная.

— Спасибо, — улыбаюсь, потому что рада его видеть. Он — как что-то родное из прошлого, когда я была беззаботна и верила в людей.

— Спешишь? — спрашивает Сережа и подставляет мне предплечье. Медлю, а потом обхватываю его, и мы идем вместе. Я не видела его несколько лет, но мне так легко и спокойно с ним. — Может, поужинаем вместе? Так хочется с тобой пообщаться, узнать, как ты тут жила без меня.

— Не сегодня, мне домой нужно, меня дочка ждет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Оу, и муж имеется? — он пытается улыбаться, но выходит натянуто. Не ожидал Сережка. Я сама не ожидала, все так стремительно…

— С мужем все сложно… — автоматически сжимаю предплечье Сергея, вспоминая Артура. Хотя кому лгу? Я никогда его не забывала, ни на секунду. Его имя выжжено на сердце, это клеймо, которое постоянно кровоточит. — Не хочу сейчас об этом говорить.

— Прости. Хотел бы посмотреть на твою дочку. Сколько ей?