Карфаген. Летопись легендарного города-государства с основания до гибели - Жильбер Пикар

Все это можно объяснить условиями морской торговли, которые существовали в древности. Моряки не были завоевателями; они не собирались захватывать земли или создавать постоянные поселения. Им нужно было только одно – песчаный берег в дружественной стране, на который можно было бы вытащить свои корабли, и место, где можно было бы построить несколько хижин, чтобы переждать зиму. Найти следы таких временных жилищ практически невозможно. Города основывались, валы сооружались и гавани строились гораздо позже, чтобы оказывать сопротивление врагу или помогать расселиться своим согражданам, которые приехали сюда, как мы еще увидим, без намерения вернуться. Переход от одной фазы к другой в разных местах происходил в разное время. В Гиппоне (современная Аннаба в Алжире) постоянное поселение появилось лишь после 200 года до н. э., а создание порта датируется I веком до н. э.

Можно привести несколько примеров. В случае с кипрским городом Китион, который тирийцы одно время называли Карт-Хадашт, как и свой африканский город, и который был их главным поселением на острове, шведские археологи подтвердили, что с XI века до 850 года до н. э. тирийцы жили здесь отдельно от местного населения. Они перевезли сюда свои семьи и построили город лишь во второй половине IX века до н. э.

В Сабрате, колонии, расположенной на окраине Большого Сирта, неподалеку от Большого Лепсиса, раскопки, проводимые Хейнесом, выявили ниже уровня пола в домах IX века до н. э. остатки хижин VIII века до н. э., построенных на песке, а также кусочки керамических изделий того же века. Хорошо видно, что это место заселялось с перерывами, и лишь в V веке до н. э. тирийцы построили постоянные дома. В Истрии, на Черном море, аналогичным образом поступали греки.

На берегу, неподалеку от местного города, Кондурачи обнаружил остатки хижин, в которых обитали греческие купцы, приезжавшие сюда торговать еще до основания колонии. Когда источники сообщают нам об «основании колонии», они, несомненно, имеют в виду поселения подобного типа. Тарадел предлагает изменить дату создания знаменитых храмов (в особенности храма Мелгарта в Ликсусе), заявляя, что точкой отсчета надо считать не закладку его фундамента, а освящение огороженного пространства, или магома, где под открытым небом приносились жертвы богам[3].

Прекрасно описывал жизнь моряков и купцов, отправившихся в далекое плавание на поиски богатств, Гомер. Когда плавание было подготовлено, отобрали 52 молодых гребцов: «Дойдя до корабля и спустившись на берег, они стащили черное судно в море, установили на нем мачту и паруса, закрепили весла в кожаных петлях, все, как следует, и подняли белый парус. Затем они поставили его на мертвый якорь…»

А тем временем женщины занялись погрузкой на корабль всего необходимого. Телемах говорит: «Послушай, няня, не подаришь ли ты мне несколько кувшинов с вином? И пусть оно будет самым лучшим из того, что у тебя есть… Налей мне двенадцать кувшинов и заткни их пробками. И насыпь мне в прочные кожаные мешки ячменной муки – двадцать мер, пожалуйста, молотого зерна…»

Когда он поднялся на корабль: «Причальные канаты были отвязаны, и Телемах велел морякам взяться за снасти. Они охотно подчинились, подняли еловую мачту, установили ее на место, укрепили ее подпорками и с помощью плетеных кожаных канатов подняли белый парус».

Точно таким же образом образом: «[Менелай] плавал в тех дальних краях (Египетского побережья), где люди говорят на чужом языке, накапливая богатства в товарах и золоте…»

При хорошей погоде, в водах дружественных стран, они плыли днем и ночью. В противном случае на закате подходили к берегу, как сделал Одиссей: «Мы спустили парус лишь после того, как пристали к берегу. Спрыгнув на песок, мы повалились спать».

Но вот Одиссей и его товарищи добрались до места, где можно было запастись пресной водой: «Мы сошли на берег, чтобы набрать воды, и мои моряки тут же уселись у своих кораблей, чтобы пообедать».

С целью пополнить запасы продовольствия они охотились, как только появлялась такая возможность: «Мы взяли с кораблей свои изогнутые луки и длинные копья, разделились на три группы и отправились на охоту; вскорости провидение послало нам богатую добычу… В моей группе было двенадцать судов: каждому досталось по девять козлов… И весь день, пока не село солнце, мы наслаждались обильной мясной едой, которую запивали выдержанным вином, ибо красное вино на наших судах еще не перевелось… Солнце село, наступила ночь, и мы уснули на морском берегу…»

В плохую погоду они ночевали на кораблях – гребцы укладывались под лавками, а капитан – на кровать, которая стояла у мачты, над люком, где хранились «сокровища» экспедиции.

И наконец, Гомер описывает прибытие финикийцев, вложив в уста Эвмея такие слова: «Однажды на остров явились эти негодные финикийцы, жадные разбойники, на черном корабле, который был нагружен всякой ерундой. В доме моего отца оказалась женщина их расы, красивое и здоровое создание с очень умелыми руками. И этим подлым финикийцам удалось вскружить ей голову. Один из них обольстил ее, когда она стирала белье, и овладел ею у борта нашего судна…»

Она тут же решила вернуться в родные края, но хотела бежать так, чтобы никто об этом не узнал: «Скорее закупи все, что тебе нужно. Когда судно будет нагружено, тайно пошли дать мне знать об этом. Ибо я хочу прихватить с собой кое-какое золотишко – все, что мне удастся найти. И есть еще кое-что, что я с радостью отдам тебе в уплату за то, что ты увезешь меня. Я здесь нянчу ребенка моего благородного господина… Ты получишь за него целое состояние в любом иностранном порту, где захочешь его продать». Купцы прожили у нас целый год, во время которого закупили и погрузили на борт множество самого разного товара. Когда их трюм был заполнен до отказа, а судно готово было выйти в море, они послали гонца предупредить эту женщину».

И она убежала с финикийскими моряками, прихватив с собой Эвмея.

Во всех этих событиях, записанных прямо из жизни, «черный корабль» был для моряков одновременно гостиницей, магазином и складом, а финикийцы, укравшие Эвмея, жили на этом берегу целый год. Их поселение, которое вмещало не менее 500 человек, вероятно, было очень похоже на поселение буров или мормонов, только роль фургонов здесь играли корабли. Вытащенные на берег, они образовывали вал, который защищал моряков, спавших под открытым небом или в хижинах, не только от диких животных, но и от местных жителей, которые не всегда были настроены к пришельцам дружелюбно. Знаменитые верфи Сент-Мало появились лишь три с половиной столетия назад, но стоит только увидеть ряды гниющих там столбов, как сразу станет понятно, что отыскать следы временных поселений тирийских первопроходцев, построенных три тысячи лет назад, практически невозможно.

Когда временные пристанища превратились в постоянные порты, «черные корабли» по-прежнему использовались как жилища и склады, но теперь они стояли на якоре в море, в безопасных местах. Даже в августовские времена, когда их описывал Страбон, жители Гадеса все еще жили на кораблях. Если бы они поселились на суше, Гадес, как и Рим, превратился бы в самый густонаселенный город Римской империи. Благодаря этому корпуса кораблей не рассыхались, что неизбежно бы произошло, если бы они простояли на суше всю зиму. К тому же решалась проблема жилья, которая в таких местах, как остров Св. Петра, где находился Гадес, была очень острой. Финикийские корабли, стоявшие на якорях, были, вероятно, очень похожи на китайские сампаны, которые используются под жилье. Со старых грузовых кораблей, вероятно, снимали мачты и весла, а корпуса использовали под доки и склады, но можно ли надеяться обнаружить их следы в наши дни? Единственным сооружением на суше был деревянный палисад со рвом и столбами, вроде того, который служил внешним укреплением Карфагена в дни Пунической войны. Святилище состояло из алтарей и рак, построенных из необожженного кирпича и похожих на маленькие домишки, которые стояли на девственной земле и были обнаружены Кинтасом в Саламбо. Там же, вероятно, располагались и хижины, плетеные стены которых были обмазаны глиной.

Все это лишь предположения, но они помогают объяснить расположение некоторых финикийских торговых пунктов, которое в противном случае показалось бы совершенно непонятным. Вильмот провел систематическое обследование таких пунктов на побережье вокруг Орана и обнаружил, что при выборе места для поселения соображения безопасности и необходимости плавания при дневном свете не являлись первостепенными. По традиции бухты, где моряки запасались водой, отстояли друг от друга на расстояние 20 миль (что равно однодневному переходу по морю). Они были защищены от ветров с моря и располагались либо на острове у самого побережья, либо у основания полуострова, который служил наблюдательным пунктом. Финикийцы, однако, часто выбирали совсем другие места. Ликсус стоял в устье реки; Утика – на берегу протоки, хотя условия здесь были не очень благоприятны для здоровья; часто выбирались лагуны; а иногда торговые пункты ставились в таких местах, как Лес-Андалусес и Мерса-Мадах, к западу от Орана, в которые во время шторма было очень сложно войти. Последние два места располагались недалеко друг от друга; иные разделяли несколько дней плавания, и, наконец, ряд пунктов был открыт западным или, наоборот, восточным ветрам. Единственное, что было у них общего, так это размер гавани, и это, как мы еще убедимся, стало главным условием при выборе места для Карфагена.