Жорж Сименон и его романы - В. Балахонов

Вот как, например, в романе «Мегрэ и мертвец» (1947) описывается облава, устроенная парижской полицией: «С наступлением ночи вдоль стен заскользили тени, но субъекты со старыми чемоданами или старинными узлами в руках неизменно наталкивались на инспекторов Мегрэ… Больше всего суетни было в меблирашках. Хозяева наспех натягивали брюки и угрюмо ждали в своих конторках… Кое-кто из них пытался поднести стаканчик полицейским, дежурившим в коридоре, в то время как инспектора тяжелыми шагами поднимались на верхние этажи… Заспанные мужчины и женщины в одних рубашках, бледные лица, испуганные, подчас бегающие глаза. — Документы! — Все так же босиком постояльцы доставали бумаги из-под подушки или из ящика комода; порой им приходилось перерывать облезлые старомодные чемоданы, привезенные с другого конца Европы».

Со временем образ Мегрэ уточнялся — и в психологическом, и в социальном плане. В отличие от всех своих предшественников — начиная от Ш. Дюпена Эдгара По до Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро — он обладает нормальной человеческой жизнью, биографией, историей. Мы знакомы с его женой, свояченицей, с его друзьями и недругами, с его коллегами, которые вместе с ним переходят из романа в роман. Мегрэ не статичная фигура, наделенная раз и навсегда определенными свойствами: от ранних к более поздним романам он не просто становится старше, он изменяется, меняется его характер, его отношение к другим людям, к жизни и управляющим ею законам. Сименон сознательно снимает со своего героя тот «романтический» налет, который свойствен знаменитым сыщикам и который изредка появлялся и в ранних романах о Мегрэ.

Мегрэ — человек, как все. Но Человек. Ему не чужды и простительные слабости, и мелкие недостатки, но в нем есть главное — любовь к людям, к «маленьким» людям прежде всего, любовь не созерцательная, но деятельная, активная. Мегрэ не раз рискует своим положением, идет против буквы бесчеловечного закона ради спасения оступившегося человека.

За «Петерсом Латышом» последовали «Покойный г-н Галле» (1930), «Цена головы» (1930), «Кабачок ньюфаундлендцев» (1931) и т. д. Современная критика единодушно отметила глубокое знание Сименоном того, о чем он пишет, умение достоверно показать скрытую жизнь его персонажей, точность в передаче деталей. В самом деле, и романы о Мегрэ, и создававшиеся одновременно с ними «трудные» социальнопсихологические романы вызывают у читателя ощущение именно достоверности, правдивости; читатели верят Сименону, изображаемым им людям, мотивации — какой бы неожиданной она ни казалась — их поступков, а ведь, пожалуй, ни один из современных писателей не создал столь разнообразной, живой галереи персонажей, не просто названных, но действующих, размышляющих, радующихся или страдающих на страницах его произведений. Рыбаки и коммивояжеры, министры и проститутки, чиновники разных рангов, военные, лица духовного звания, врачи, юристы, землевладельцы и простые крестьяне, содержатели баров, кафе и притонов, художники и писатели, клошары и уличные торговцы — нет, у Сименона это не манекены, а живые люди, каждый со своей судьбой, привычками, предрассудками. У кого-то из них — двойная жизнь, скрытая от посторонних глаз, у кого-то — трагический поворот, ломающий всю предшествующую жизнь, кто-то, не выдержав схватки с судьбой, кончает жизнь самоубийством или совершает преступление, или становится клошаром-бродягой без имени, которого тщетно разыскивают родные. Лишь немногие выдерживают удары Фортуны и находят возможность начать новую жизнь.

Иону Милька («Маленький человек из Архангельска», 1956), ничем не примечательного владельца книжной лавки и коллекционера почтовых марок, оставляет жена Джина. Подозреваемый в ее убийстве, преследуемый окружающими, он кончает с собой. Уходит жена и от некоего Жанте («Вдовец»), скромного рисовальщика типографских шрифтов; Жанте берет на себя воспитание ее сына, прижитого с любовником: в смерти Жанны, кончившей жизнь самоубийством, есть и его вина. Только после смерти гна Галле выясняется, что он был вовсе не Галле и, тайно от семьи давно оставив свою работу в качестве коммивояжера, занимался совсем другими делами.

Нечто подобное происходит и с «бедняком» Морисом Трамбле («Бедняков не убивают», 1946), убитом прямо у себя дома на глазах у жены; и у него была двойная, если даже не тройная жизнь, о которой не подозревали его близкие: уже семь лет Трамбле лишь делал вид, что уходит на работу. Молодой Юбер Кардино («Сын Кардино», 1941) разыскивает свою, оставившую ради любовника семейный очаг жену Марту, находит, прощает ее и возвращает к прежней — нормальной привычной жизни. В предназначенном на слом доме у Центрального рынка обнаружен труп убитого клошара («Мегрэ и одинокий человек», 1971). Им оказывается некий Марсель Вивьен, много лет назад внезапно бросивший жену и детей. Скромный учитель в небольшом американском поселке Спенсер Эшби, живущий в целом благополучной, размеренной и спокойной жизнью, заподозрен в убийстве гостившей в его семье молодой девушки. Не в состоянии доказать свою невиновность людям, легко поверившим в то, что он мог совершить убийство, Эшби совершает преступление, за которое он почти наверняка будет казнен. Это — тоже род самоубийства, на которое решается человек, отчаявшийся найти разумный выход.

Разные люди, разные судьбы…

Жизнь каждого из персонажей Сименона происходит в определенной, точно очерченной среде, в том, что исследователи творчества писателя называли «атмосферой» его романов. Сименон — иногда соглашаясь с этим понятием атмосферы, иногда — нет, был все же непревзойденным мастером в создании обстановки, деталей жизни человека, которые, в конечном счете, определяют его жизнь, объясняют его поведение и характер. Удивительное здесь заключается в том, что «атмосферу», «среду», в которой развивается действие, Сименон передает скупыми и вместе с тем необычайно выразительными средствами, способными дать читателю как бы живую картину происходящего, а ведь критики писали даже о «стилевой бедности» Сименона.

Писатель, продолжая традиции реалистической литературы, вместе с тем создавал свой собственный, легко узнаваемый стиль, очищенный от всего лишнего, от той «литературщины», которой страдает большая часть «детективной» литературы. Выработке выразительной, точной, емкой фразы в произведениях Сименона способствовал его интерес к творчеству некоторых художников, секретам их мастерства. Среди старых мастеров он особенно ценил Рембрандта, колорит его картин, поразительное умение распорядиться отношениями между светом и тенью. С Ван Гогом Сименона сближала беспокойная, напряженная атмосфера полотен голландского художника. С Сезанном, возможно, с фовистами — то, что Сименон назвал весомостью и что он стремился реализовать на страницах лучших своих романов: «Весомость листка бумаги, клочка неба, какого-нибудь предмета… весомость электрического освещения, луча солнца… весомость всего, что вокруг, — дождя, весны, жаркого солнца, солнечного зайчика на столе, да мало ли чего еще».

Одной из достопримечательностей французской провинциальной (отчасти до последнего времени и парижской) жизни являются, с одной стороны маленькие кафе, бары, бистро, проще сказать — «забегаловки», особенно на городских окраинах, играющие роль своеобразных клубов, места сбора жителей улицы, квартала, земляков какой-нибудь провинции, ищущих друг в друге поддержку в борьбе с враждебным им городом. Люди встречаются здесь, спорят, ссорятся, исповедуются первому попавшемуся собутыльнику, пьют, играют в кости или карты, узнают все местные новости. Именно сюда Сименон часто приводит своих героев, и мы вместе с ними входим в атмосферу этих заведений, столь различных в зависимости от их расположения — в рыбацком поселке, на туристском юге или в каком-либо районе Парижа.

С другой стороны, большое значение в жизни провинциальных городков, деревень имеет «главная» (городская или деревенская), как правило, она же рыночная — площадь; здесь обычно размещены мэрия, другие административные здания, наиболее опрятные гостиницы, винные погребки, лавки, церковь. Это тоже место встреч, обмена новостями, сплетнями. Тут подвизаются местные наблюдатели, мимо которых не пройдет ни один новый человек в городе, ни одно происшествие, и которые нередко осуществляют беспощадный «общественный» суд над нарушителями ханжеских моральных предписаний.

Впрочем, кафе и другие заведения на рыночной площади, наконец, церковь, играют и несомненно положительную роль, особенно для людей, страдающих от одиночества. К сожалению, и эту свою роль они в наше время все больше утрачивают. «Постепенно, и чем дальше, тем больше, замечает Сименон, — одиночество становится уделом человека в городе. В деревне знают друг о друге даже то, что скрывается, а уж на похороны приходят все… Пока еще остаются кафе, но таких, где посетители сидят за столиками, становится все меньше. Вместо них появляются бары, куда забегают, чтобы наспех что-нибудь выпить и тотчас же уйти.» И в другом месте: «Рынок или торговая улица — это не только пестрое жизнерадостное зрелище, где люди ощущают близость друг к другу, но и контакт с природой, сведенный нынче к дням уик-энда. В Льеже между фруктовым рынком и овощным было метров пятьдесят. Там стоял такой запах, какого я больше никогда не вдыхал: пахло дынями, и покупатели, прежде чем купить, нюхали их, пахло сливами, абрикосами, яблоками… И все это исчезнет? Я уверен.» («Следы шагов»).