Белые цветы - Абдурахман Абсалямов

Ночь прошла в тяжких раздумьях. Но сколько ни думай — конца края нет безрадостным мыслям. И утро не принесло облегчения. Во всем теле тяжесть, движения скованные. Сердце сжимается от тревоги и тоски.

Гульшагида пересилила себя — и пораньше отправилась в больницу. Хватит глупых мечтаний, пора взяться за ум. Если Абузар Гиреевич, хотя бы по рассеянности, все же не повторит приглашения зайти к ним, она постарается забыть дорогу к их дому.

Впереди, по больничной лестнице взбегала молоденькая сестра Диляфруз. Сегодня она как-то по-особенному кокетливо надела белую шапочку. Девушка оглянулась — из глаз струятся лучики света. Гульшагида окликнула ее, спросила, в каком состоянии Зиннуров.

— Без изменений, Гульшагида-апа, — ответила сестра и в мгновение ока скрылась в приемном покое.

Гульшагида сняла плащ, надела белый халат, поправила перед зеркалом накрахмаленный колпачок. Дверь четвертой палаты открыта. Было еще рано. Но Николай Максимович Любимов уже бодрствовал. Инженер Андрей Балашов, привязанный лямками к кровати, спал, как скованный богатырь. Он совсем недавно перенес тяжелый инфаркт — вот его и привязали, чтоб не переворачивался, не делал резких движений во сне.

Гульшагида кивком головы ответила на приветственную улыбку Николая Максимовича и прошла к койке Зиннурова. Больной, услышав ее осторожные шаги, открыл глаза; взгляд его полон страдания. Лицо необычайно бледное, на кончике носа и губах синюшный оттенок; пульс по-прежнему слабый. Но сознание сегодня ясное, Зиннуров даже отвечал на вопросы врача, жаловался на неутихающую боль под левой лопаткой и тошноту. Одышка мучила только с вечера; сейчас в сердце осталось ощущение сдавленности.

Насколько было можно, Гульшагида успокоила больного. Потом вышла в коридор. Из окна видна садовая дорожка. Соседки Гульшагиды по общежитию только еще шли в больницу.

Они смешались с толпой студентов, но их нельзя было спутать с зеленой молодежью. Слушатели курсов выглядели взрослей, серьезней. Это уже врачи со стажем. Им приходилось много раз переживать вместе со своими больными радость выздоровления, испытывать и горечь неудач, сознание своего бессилия перед губительной болезнью. Приятно чувство победы над недугом, когда найден правильный путь лечения, но сколько терзаний выпадает на долю молодого врача при неудачах— и упреки совести за неправильный диагноз, и позднее раскаяние в неосмотрительности… Большинство слушателей курсов приехало из сел, из районных центров, где им в трудных случаях не с кем бывает посоветоваться. Да и вообще профессия врачей трудна и беспокойна. Выпадают ночи, когда их по нескольку раз будят и увозят к больным. Уходя в гости, они оставляют соседям адрес или номер телефона своих знакомых, родственников, — ведь нередко даже в кино или в театре раздается голос служителя: «Доктора такого-то требуют к выходу!»

Все еще смотря в окно, Гульшагида увидела трех человек, не похожих ни на студентов, ни на слушателей курсов. Слева шла пожилая женщина в потертом плюшевом пальто, желтых ичигах с калошами и в белом вязаном платке; посередине — молоденький морской офицер; справа от него — худенькая девушка в легком жакете… У парадного входа девушка приостановилась, как бы недоуменно посмотрела на верхушки деревьев, — и ветра нет, а листья все падают и падают. Крупный оранжево окрашенный кленовый лист опустился ей на плечо. Она сняла его, с любопытством подержала в руке и отдала моряку, а сама заторопилась войти в подъезд.

В полукруглом вестибюле с высоким потолком и кафельным полом, куда спустилась Гульшагида, чтобы встретить своих коллег, она снова увидела этих троих людей. Девушка уже сняла жакет, набросила на плечи халат. Вот она приблизилась к моряку, тихо сказала:

— Ты иди, Ильдар, иди…

И, не дожидаясь ответа, зашагала вверх по лестнице.

— Асия! — позвал моряк.

Девушка в замешательстве остановилась. Минуту-другую постояла с опущенной головой и наконец обернулась. Темно-карие глаза ее влажно блестели. Моряк направился было к ней, но она быстро-быстро замахала худенькими руками, всем своим видом говоря: «Нет, нет, не надо!»

Тут вмешалась сопровождавшая их женщина:

— Доченька, попрощалась бы с Ильдаром как следует. Как знать… с болезнью не шутят.

— Мама, пожалуйста!.. — крикнула девушка.

В голосе ее прозвучала такая боль, что Гульшагида вздрогнула, невольно взглянула на моряка. Тот сорвался с места, вмиг очутился рядом с девушкой.

— Ты что-то скрываешь от меня? — с тревогой спрашивал он. — Что с тобой, Асия? Скажи, не таись!..

— Э, сынок, что нам скрывать от тебя… — отозвалась женщина. — Просто мы не успели тебе сказать — ты приехал неожиданно, в последнюю минуту… Мы уже договорились с профессором. Он назначил точное время…

— Асия, не скрывай от меня ничего! — просил моряк. — Твоя боль — моя боль…

— Я здорова! — отчаянно выкрикнула девушка. Ее тонкие ноздри трепетали. Но тут же она обессиленно проговорила другое: — Оставь меня, Ильдар, забудь! Не будет тебе счастья со мной. Я очень, очень больна! У меня комбинированный порок!.. Я… — Уткнувшись лицом в перила, она заплакала. — Я не жилец на этом свете… Ты не надейся понапрасну. Уходи, уходи!..

4

Профессор Абузар Тагиров — не только в Казани — считался одним из крупнейших специалистов по сердечно-сосудистым заболеваниям. Сотни людей приезжали из разных городов и сел, чтобы показаться ему. Велики были его авторитет и добрая слава в народе. Он был одним из первых татарских врачей. Медицинский факультет Казанского университета он окончил в тысяча девятьсот одиннадцатом году. Еще в молодости Тагиров по праву считался способнейшим учеником знаменитого медика Казем-бека. Возраст, опыт, многолетняя врачебная работа сделали имя Тагирова очень популярным. Не только в самой Казани, но и в республике было немало семей, в которых говорили: «О, Абузар-абзы лечил еще нашего деда»; или «Он вылечил наших родителей». В Татарии и в соседних автономных республиках работали сотни его учеников, благодарные ему за науку. Наконец, он был весьма заметным общественным деятелем; многократно участвовал в международных конференциях и конгрессах, выступая с программными докладами; читал лекции местному населению, печатал статьи в газетах и журналах, выступал по радио и телевидению.

Сегодня, как всегда, он был обходительным. и приветливым. Первым здоровался с врачами, сестрами, санитарками. Встретив в коридоре выздоравливающего, спрашивал о самочувствии. Во всех его движениях угадывались энергия и сосредоточенность. Но войдя. в кабинет, он первым долгом почти неосознанно и чуть растерянно взглянул через окно на вторично осенью расцветшие кусты шиповника…

Его вывели из задумчивости вошедшие в кабинет ассистентка Вера Павловна и врач Магира Хабировна. Сегодня был день консультации. Профессор посмотрел на часы, кивнул.

— Что же, начнем, Магира-Ханум. Вы говорили о какой-то девушке…

— Она здесь, Абузар Гиреевич. Девятнадцатилетняя студентка.

— Сердце?

— Да, комбинированный порок. Не раз лежала в больницах, но лечение не дало результатов.

— У кого лечилась? Когда?..

Магира-ханум обстоятельно ответила на все вопросы.

— Тогда пусть войдет.

Вся настороженная, девушка остановилась в дверях кабинета. Профессор пошел навстречу ей.

— Пожалуйста, садитесь вот сюда, — показал он на стул, нарочно поставленный подальше от двери. — Не стесняйтесь, садитесь удобней. Вот так. — И сам, взяв стул, сел напротив. — Как вас зовут?

— Асия.

— Ну, Асия, вы любите осень?

В ответ девушка только покачала головой.

— А мы, старики, Асия, очень любим осеннюю пору. Осень — это изобилие. Человек пожинает плоды своих трудов. А весна — это только цветочки. — Профессор улыбался, переводя взгляд то на Магиру-ханум, то на больную девушку. Улыбка его была мягкой, располагающей. — Ну, Асия, рассказывайте, что беспокоит вас.

— Да вот захворала немного, — сказала Асия, потупясь.

В действительности же вся ее жизнь состояла из нескончаемых мучительных приступов болезни, усиливавшихся изо дня в день. Начиналось с того, что все тело сводили ужасные судороги; потом нестерпимо болели спина, сердце, суставы, казалось — кости дробятся, дышать становилось нечем, она задыхалась, руки и ноги холодели, лицо покрывалось бледностью, губы синели… Не помогали ни уколы, ни порошки, ни микстуры. Иногда боли держались неделями, чуть отпускали, потом снова усиливались.

Уже по одному тому, как стояла Асия у дверей, как садилась, как дышала, профессор понял, чем и в какой степени больна девушка. Но, как всегда, он не спешил с выводами. У каждой болезни свои разновидности, каждый организм болеет по-своему. Индивидуальный характер болезни можно установить лишь по рассказам самого больного и по наблюдениям. Некоторые врачи полагают, что в наше время главное — анализы. Но профессор Тагиров считал, что какой бы умной ни была диагностическая машина, она никогда не заменит мышление врача, его опыт.