Чиста пацанская сказка - 3 - Беркем Атоми

Это было уже за гранью Маратовского понимания за добро и зло, отчего зверски наточенный за долгое корабельное безделье акинавец с облегчением выскочил из-за сапога и злобно свистнул в кислом трактирном воздухе.

Собиравшийся только перехватить Кучерявому глотку, Марат с удивлением наблюдал, как над неспешно вскипающим фонтаном из аорты медленно взлетает и поворачивается в воздухе удивленно хлопающая глазами черная башка Кучерявого — видать, малость того, переточил…

В ватной тишине бара глухо стукнулась об стойку кучерявая башка, шарахнулся от брызг многоопытный бармен, понтовая кованая мойка звякнула о грязные доски, выпущенная мертвой рукой — и только потом безголовая тушка зашуршала одежей и зазвонила во все цепи, складываясь у ног заезжего авторитета в неопрятную кучу.

— Ой ё. — задумчиво сказал трактирщик и боязливым пинком выкатил из-за стойки голову, все еще шевелящую фиолетовыми губами. — Эй, мен. Мне тут этого не надо. Это ваши дела, а мне тут это все ни к чему.

— А мне типа надо. — мрачно буркнул Марат, косясь на выжидательного замершего за столиком мусора. — Не ссы, ща порешаем… Эй, декабрист! А ну похватал запчасти и продернул отседова! Опаньки, а ну куда рыжье-то налаживаешь! Ишь ты, ушлый! Вон, на дубка его кинь.

Пухлый, побледневший до почти что нормального вида, подобострастно сложил перед Маратом увесистую горсть цепурок, свалившихся с чисто обрубленной шеи, и потащил разукомплектованного корешка на выход. Мусор тоже поднялся и потихоньку защемился к выходу, наградив Марата теперь уже однозначно нехорошим взглядом.

Глава Вторая, состоящая из сплошных базаров и посвященная в основном процессам легализации и натурализации, протекающим на фоне нализации обычной, чисто алкогольной и вполне умеренной; с подделкой документов и должностным подлогом в конце

Марат не слишком решительно дернулся менту на перехват, но был удержан за рукав трактирщиком.

— Слышь, мен, насчет копа не дергайся. Шу свой парень, он не станет пороть горячку.

— Кому это он свой… — пробормотал Марат, останавливаясь.

— Тебе. — не съезжая, раздраженно объявил бармен. — Раз уж ты выпрашиваешь себе на шею половинку этого камня.

— А что, чам, все так плохо?

— У меня все в порядке, а вот у тебя… Ну, это уже от самого тебя и зависит. Ты ведь не от вермишельников и не от косорылых. Ты с утреннего борта из Ивжопы — так понимаю? От тебя вон, все еще трюмом воняет. — усмехнулся бармен.

— А ты, догадливый.

— Я тут уже скоро как десять годов, чам. Был бы недогадливым, водичка в гавани давно бы пахла бы чуть-чуть попротивней. Хотя, боюсь, она станет вонять посильнее уже завтра — догадываешься, почему?

— Ну, это мы еще будем поглядеть.

— Гляди, мен, гляди… — не стал спорить трактирщик. — Заявочку ты о себе кинул неплохую, так что ответка, думаю, тоже будет соответствующей. А на старину Шу даже не смотри; за приваленного копа тебя будет гонять вся мусарня, причем на результат, а не для отмазки.

— Он что, разве не притащит щас сюда получастка?

— Кто, Шу Херменты? Ну ты дал! Ему оно надо, мен? — засмеялся трактирщик. — Его забота — покой на нашей стороне доков, чтоб не крысили товар, не объезжали таможню, да чтоб всякие обсоски не резали порядочных граждан, делающих тут свой бизнес. А когда такие, как ты, разбираются промеж собой, дело копов — сторона. И за отрезанную башку такой грязи, как покойничек Му, копы только спасибо скажут.

— Как ты сказал? Му? Это не тот, на которого у тебя вон лицензия висит?

— Точно, мен. Му Хойбабос, так отзывалась эта мартышка. А что он в лицензии, так то чисто проформа — половина каждого заведения на нашей стороне доков за ихним старшим. Записывается это все на его шестерок, так что чисто формально Му был моим компаньоном. А второй, ну, с которым они зашли — это типа жонка его, Усейсме Найперли.

— Н-да, что рожи, что имечки — не поймешь, что гаже.

— В точку, мен. Помню вот дома, по щеглянке еще, в Шниферпуле, мы таких за деньги в балагане смотрели, как они бананы жрут да друг в друга глинкой швыряются… А теперь они у меня доляху малую кажный день забирать ходят, во как. Эх, времена настали… — трактирщик выставил на стойку пару аршинов и не глядя, но абсолютно точно пригрузил каждый полусоточкой бурбона, хмуро пояснив: — Ностальжи. За мой счет, чам. «Правь, Пацанглия, морями…»

— Шниферпуль? Из Пацанглии сам, значит. А сюда как занесло? Ты кстати сам-то, я смотрю, вроде как не ахтунг?

— Жизнь, она кидает… — расплывчато ответил трактирщик, — А насчет «ахтунг — не ахтунг», тебе какая печаль? Тут прайвеси, чтоб ты знал.

— На вопрос ответь. — глянул Марат чуть построже. — Ты, вообще-то, если че, должен сам объявиться.

— Ну не ахтунг. — с некоторым даже вызовом ответил трактирщик, словно у него поинтересовались, не жрет ли он говно на завтрак. — И че теперь, хуже всех сразу стал?

— Фу… — расслабился Марат, беря и опрокидывая стопочку. — А я-то уж стерегся, не законтачиться… Это хорошо, братуха Нед. А давай-ка еще по одной? Раз такое дело. За вайт повер и за этот, как его… традишыонал гендер рулес.

— Хы, мен, я сразу вкурил, что ты рили софистикейтед… — ухмыльнулся трактирщик, расплескивая еще по полтиннику. — Токо эта: за вайт повер можно и отдельно, окей?

— Ясен олрайт. — воодушевился Марат, давно заметивший за пацанглийскими, что они все такие из себя джынтыльмены ровно до первого пузыря, отправленного под стол; а потом хрен ты их отличишь от нормальных урысок. — Да хоть стоя. И по-нашему наливай, хорош тут уже полумерами отъезжать. Лайк э оркшен, ништяк?

— А это по сколько? — профессионально заинтересовался бармен.

— Краев не видишь?

Потом выпили за гендер рулесы, за вечность пребывания Шмончестера на полностью заслуженной им параше, за нерушимость оркско-пацанглийского френдшипа, за скорейшее наведение конституционного порядка в Чмольстере, и к тосту за процветание данного заведения беседа приняла более-менее доверительный характер.

— Что, эти черномазые из реальной бригады?

— Как тебе сказать, чамми. Кому как. Судя по тому, как ты смахнул бестолковку этому засранцу — ты делал это не в первый и не во второй раз, но сам почему-то еще живой. Так что тебе они могут показаться не такими уж и реальными. А мне эти придурки — более чем реальный геморрой на жопе.

— Ну, крыша — она не геморрой. Или тут за покой максать не принято?

— Ну как не принято, мен. Куда без крыши, да еще в порту — да особенно в нашем. Тут столько всякой твари со всего света — ой вей, без присмотру вечера не протянешь. Только иногда крыша эта сама ничуть не хуже любого залетного отморозка. Ты замечаешь, что сколько мы с тобой уже базарим, а народу все нет как нет?