Завещание грустного клоуна - Анатолий Маркуша

Стоило моим родителям уехать на курорт, как я решил — надо форсировать события, благо обстоятельства тому благоприятствуют. К тому же я заметил, наконец, многие мужики провожают мою девушку весьма красноречивыми взглядами, оборачиваются ей вслед. До меня дошло — она не просто симпатичная, она — красавица! Велел себе — действуй! Для начала наговорил ей всяких сопливых слов — они мне казались неотразимыми тогда — и сразу перешел к решительному штурму. Но был деликатно остановлен. Она сказала: «Нет. Вот когда ты сможешь выразить все, что только сейчас произнес, по-немецки, тогда, вполне вероятно, их антворте — я…»

Юность нетерпелива. И родители должны были вот-вот вернуться. Без «военной хитрости» одним натиском цели мне не достичь. Я заказал немецкий текст сентиментального объяснения в любви парню из того самого интерната, где она жила. Мне удалось так запудрить мозги малому, что он и не заподозрил, для чего пишет это объяснение. Я выучил написанное наизусть, аусвендиг, и произнес с максимальным пафосом. Наверное, я не очень-то обманул мою красавицу, скорее всего она догадалась, как был проделан этот трюк, только своего я достиг. Она сказала — да.

Оставалась еще одна деликатная задача — представить девушку моим родителям. Не откладывая это событие в долгий ящик, я выбрал местом действия Курский вокзал. Стоило родителям выйти из сочинского поезда сделать не более пяти шагов по московской земле, как они услыхали: «Знакомьтесь, моя жена».

Реакция была соответствующей.

Учтите, отношение общества к незарегистрированным бракам в ту эпоху было далеко от сочувственного. А расписаться, поставить загсовские печати в паспорта я никак не мог. Больше того — наши отношения приходилось скрывать. Почему? В мои планы входило поступление в летную школу, и упоминание о жене-австриячке означало бы немедленное и окончательное крушение мечты.

Какой ты после этого патриот, если женился на гражданке буржуазной Австрии? Может быть так прямо не спросят, но мандатная комиссия непременно сделает мне от ворот поворот. Вот и приходилось писать в анкетах: семейное положение — холост. Подловато, конечно, а как я мог иначе писать? Было стыдно перед собой и особенно — перед ней. А она меня жалела и верила — все образуется.

Но ничего не образовалось. Началась война, и мою первую жену смыло, как волной песчинку. Ни следа, ни весточки. Пришлось прожить долгие годы унижения, страха, умолчаний, чтобы стало возможным сказать во всеуслышание: я — космополит. Земля мала, мир хрупок, и непозволительная это роскошь устраивать междоусобицы на политической, национальной, клановой, религиозной, да какой хотите еще почве. Нам нужны силы и мудрость, чтобы «без России, без Латвии жить единым человечьим общежитием». Я был согласен с Маяковским до войны, на войне, и сегодня при любом подходящем случае цитирую эти его строки.

4

Нельзя сказать, что наши правители не стремились сплачивать народы. Вопрос в том — как! Помню, будто неожиданный град обрушился, словно внезапная эпидемия настигла страну — значки, значки, значки! Сначала появился знак ГТО — готов к труду и обороне (спустя какое-то время это отличие получило еще и вторую ступень); придумали вдогонку ГСО — готов к санитарной обороне…. Мало! Начали внедрять ПВХО, означавший готовность к противохимической обороне; появился БГТО — будь готов к труду и обороне, а еще «Ворошиловский стрелок» добавился.

Можно сегодня очень по-разному относится к временам коммунистического главенства в стране, но в одном той власти не отказать — массовое заполаскивание мозгов налаживалось с размахом, достойным удивления. Нормы на все эти значки сдавались повсеместно — на каждом предприятии, во всяком учебном заведении, в масштабах районов, областей и республик. И сразу началось дикое, необузданное мухлевание, потому что инстанции требовали не просто — даешь значкистов! — а хотели развернутого соревнования! Школа номер 167 во что бы то ни стало должна обойти школу номер 175, к примеру, а консерватория — музыкальный театр… Даешь! И никаких гвоздей… Показатели подводили к Первомаю и к седьмому ноября и к новому году. Всю нелепость не столько замысла, сколько исполнения — добровольно-принудительного! — понимали даже дети. Ведь случалось, что в какой-то административной единице лыжников или велосипедистов, сдавших на ГТО, оказывалось едва ли не сто процентов населения.

Пятиклассником я услыхал: «Ты сдал на ГСЯК?» Не поняв о чем речь, спросил: «Чего-чего?» И мой сосед по парте разулыбался до ушей: «Готов слону яйца качать?»

Наверное, с той поры и началось мое неуважение к любым нагрудным знакам. Впрочем, это случилось не сразу. Голубую капельку — первое отличие парашютиста — я принял с гордостью и носил с не скрываемым удовольствием. И знак «Гвардия» вызывал прилив самоуважения. А потом все покатилось…

Волею судьбы я оказался временно «сосланным» в наземные войска. И там за полтора месяца, что был разлучен с авиацией, познал много нового и неожиданного. Перед штабной землянкой выстроили человек тридцать бойцов и сержантов, отличившихся в последней операции. Строй выглядел далеко не парадным — обтрепанное обмундирование, кошмарная обувь, самодеятельные знаки различия.

Перед сборищем появляется генерал с сопровождением. Произносит краткую речь.

Командир полка называет очередного, адъютант достает из холщовой сумочки и подает генералу медаль «За боевые заслуги», тот произносит стандартную фразу, два слова поздравления, вручает медаль и движется вдоль строя дальше. Человек пятнадцать отоварены, когда адъютант громким шепотом докладывает: «Товарищ генерал, за БЗ кончаются». Старший товарищ вроде не слышит или не придает никакого значения этому предупреждению. Процедура продолжается. И вот уже под тот же аккомпанемент из наградной торбы извлекаются медали «За отвагу». Когда в строю остаются всего три девушки, адъютант докладывает: «Медали, товарищ генерал майор, все». И не повернув головы кочан, и чувств никаких не изведав, генерал приказывает: «Давай! Что-нибудь там есть?!»

Три замыкающие строй девушки, получают по ордену «Красной звезды». Девчонки явно смущены и растеряны, левофланговым совестно перед теми, кто награжден медалями. А кавалеры медалей «За боевые заслуги» и «За отвагу» как? Улыбаются и поздравляют девчонок, дескать, сегодня повезло вам, а кому повезет завтра — посмотрим, если доживем. И ни грамма зависти в этих поздравительных словах, только легкий налет иронии, фронтовики давно уже называют все вручаемые им награды — железками. О везенье и невезенье я еще непременно найду случай сказать, а пока о невероятных награждениях, что припоминаются нынче.

Была у меня связь с весьма откровенной женщиной, отвоевавшей, как говорилось в свое время — от звонка до звонка. Повидала она на фронте всякого, стала от этого злой, ироничной, маскировалась цинизмом, как щитом. Как-то поведала: ппж — походно-полевой женой — я заделалась совершенно сознательно, когда поняла — иначе не выжить. Сошлась с командиром полка. Был он татарин. Мужик, как теперь говорят, без комплексов, однако со своими понятиями. Пристал ко мне — обрей волосы с живота! Оказывается, это национальная традиция… Сначала я покочевряжилась — не буду, а потом исполнила. Так он меня тут же к ордену «Красной звезды» представил.

И в послевоенные годы пришлось наблюдать диковатую практику массовых награждений, например, фабрика ли, научно-исследовательский институт, допустим, театр или совхоз по поводу, а случалось и без особого повода, получают по разнарядке: орденов Ленина — один, «Трудового знамени» — четыре, «Знак Почета» — двенадцать, и так дальше до медальки «За трудовые заслуги» — двадцать пять штук… И начинается дележка, и кипят склоки, и бушуют скандалы. На словах — единство, на деле — полнейший раздрай.

Когда в праздничных залах, по телевидению, изредка на улице я вижу сверстников от плеча до плеча увешанных орденами, медалями, памятными знаками и просто значками, мне не столько хочется гордиться нашим поколением, сколько плакать. Бедные старички, ну как только вы умудрились, прожив жизнь, не оценить, не понять, не почувствовать всей ханжеской сути минувших лет, всего неуважения к вам — солдатам и труженикам?

Наверняка, многие не согласятся с таким взглядом, многие осудят меня: да как он смеет судить?! Кто он такой? Извините, а почему бы мне ни сметь? Ведь сама жизнь давно посмела, разве народ не смеялся — зло и весьма опасно по тем временам — над Золотыми звездами наших лидеров? От великого до смешного — один шаг. Это, между прочим, не я понял.

Да-да, мне жалко вас, бедные старички, сверкающие орденами и медалями, даже если вы получили их, что называется, по заслугам. И золото, и изделия из драгметалла имеют обидное свойство обесцениваться…