Моряк из Гибралтара - Маргерит Дюрас

Он с минуту поколебался, потом тоном человека, вопреки сомнениям все-таки решившегося на отчаянный шаг, заметил:

— Это то же самое, что с твоей женой, почему ты с ней, с этой женщиной?

— Честно говоря, я долго колебался. А теперь вот подумал, а почему бы и нет? Раз ей этого так хочется. Потом, мы с ней вместе работаем, в одной комнате, так что она у меня целый день перед глазами, захочешь, только руку протяни, понимаешь, что я имею в виду?

Он не ответил.

— Знаешь, бывает, что уже нет желания вылезать из дерьма, говоришь себе, раз нет ничего другого, можно прожить и в дерьме.

Он даже не улыбнулся.

— Нет, — возразил он, мой юмор пришелся ему явно не по нутру, — так не годится.

— Многие поступают точно так же, — сказал я. — Почему бы мне на ней не жениться?

— А что она за женщина?

— Сам видишь, — ответил я, — всегда всем довольна. Веселая. Она оптимистка.

— Понятно, — проговорил он и слегка поморщился, — знаешь, мне не очень-то по вкусу женщины, которые всегда всем довольны. Они… — Он искал подходящее слово.

— От них устаешь, — подсказал я.

— Вот-вот, именно, устаешь.

Он повернулся ко мне и улыбнулся.

— Я вот все думаю, — проговорил я, — а стоит ли искать какие-то там великие причины, на целую жизнь, чтобы быть довольным. Ведь достаточно, чтобы сошлась вместе какая-нибудь там пара-тройка пустяковых условий, да и в любом случае можно…

Он повернулся ко мне и снова улыбнулся.

— Что и говорить, пустяковые условия — дело нужное, — согласился он. — Да только быть довольным жизнью — этого мало. Время от времени нам хочется чего-то побольше, разве не так?

— Это чего же еще?

— Да счастья, вот чего. А любовь, она к этому очень даже располагает, так или нет?

— Не знаю, — ответил я.

— Как бы не так, очень даже знаешь. Я не ответил.

— Съезди-ка ты в Рокку, — повторил он. — Если приедешь в субботу, я буду там. Можем вместе заняться подводной рыбалкой.

Больше мы не говорили о себе. Добрались до Ластры и теперь уже надолго покинули долину Арно.

— Еще четырнадцать километров, — сообщил он. Он опустил ветровое стекло, и ветер со всей силой ударил мне прямо в лицо.

— Ах, как хорошо, — проговорил я.

— Как проедешь Ластру, всегда так, сам не знаю почему.

Из-за ветра казалось, будто мы стали ехать куда быстрее. Теперь мы почти не разговаривали — чтобы услышать друг друга, пришлось бы поднять ветровое стекло, но ветерок был так приятен, что никому из нас это и в голову не приходило. Время от времени он громко, стараясь перекричать шум ветра, объявлял:

— Еще полчаса, еще минут двадцать, еще четверть часа, и ты увидишь.

Он имел в виду город. Но с тем же успехом он мог говорить и о чем-то другом, уж не знаю, о каком-таком счастье. Мне было так хорошо сидеть подле него, с этим обдувающим лицо прохладным ветерком, что я охотно остался бы здесь еще на целый час. Но он настолько горел желанием побыстрей показать мне, как мы будем въезжать в город, что заразил и меня. Так что очень скоро и мне тоже не терпелось добраться до Флоренции.

— Еще семь километров, — выкрикнул он. — И ты увидишь там, внизу, когда будем проезжать по холму.

Может, он уже в сотый раз проделывал этот путь от Пизы до Флоренции.

— Гляди! — крикнул он. — Мы как раз над ней! Она сверкала под нами, словно опрокинутое небо.

Потом, поворот за поворотом, мы спустились и нырнули в ее глубины.

Но я думал совсем о другом. Я спрашивал себя, может, это и есть решение всех моих проблем, вот так вот путешествовать от города к городу, довольствуясь случайными приятелями, вроде него. И так ли уж необходимо обзаводиться женой, может, бывают случаи, когда лучше обойтись без этого.

По прибытии в город мы вместе выпили в одном из привокзальных кафе по бокалу белого вина. Жаклин вылезла из-под брезентового покрытия вся растрепанная, но дело ограничилось легкими заигрываниями и до серьезных посягательств на ее честь явно не дошло. Конечно, кто угодно, кроме меня, нашел бы ее прехорошенькой. А вот мне она показалась просто симпатичной. Она была в прекрасном настроении.

В кафе он снова заговорил со мной о Рокке. Пока он говорил, я внимательно рассматривал его лицо — ведь в машине я видел его только в профиль. И пришел к выводу, что все остальные рабочие были похожи друг на друга, он же — ни на кого. Может, причиной тому было огромное удовольствие, какое доставил мне наш разговор? Внезапно он вызвал во мне какую-то робость. Надо съездить в Рокку, снова повторил он, по крайней мере хоть отдохнешь. Вот-вот наступит жара. Неделя, ну что такое неделя? Будем вместе купаться в Магре, а если успеем, то сходим на подводную рыбалку, там есть одно местечко, которое он хорошо знает, а очки и все, что нужно, он мне одолжит. Ну так что, едем? Едем, ответил я. Жаклин улыбнулась, она не поверила. Ее он не пригласил приехать в Рокку.

Эти дни во Флоренции оказались самыми жаркими за весь год. Мне уже приходилось в жизни страдать от жары, ведь я родился и вырос в колонии, в тропиках, к тому же я немало читал об этом в книгах, но только в те нескончаемые дни во Флоренции я действительно узнал, что такое настоящая изнуряющая жара. Эта жара поистине стала главным событием в стране. Кроме этого, больше ничего не происходило. Было жарко — и это все, по всей Италии. Говорили, что в Модене сорок семь градусов. Сколько было во Флоренции? Я не знал. Четыре дня весь город был во власти какого-то безмолвного пожара — без огня, без криков. Четыре дня люди, объятые страхом не меньше, чем во время войны или эпидемии чумы, жили одним стремлением — только бы выжить. Такая температура не подходила не только человеку — ее не переносили и животные. В зоопарке от нее умер шимпанзе. Рыбы и те дохли от удушья. От Арно исходило зловоние, об этом писали в газетах. Тротуары на улицах расплавились и стали вязкими. Думаю, даже любовь была изгнана из города. Вряд ли в эти дни был зачат хоть один младенец. И никто не написал ни единой строчки, кроме разве что газетчиков, которые, кстати, тоже не говорили ни о чем, кроме этого. Собаки не совокуплялись, дожидаясь более подходящей погоды. Преступникам приходилось откладывать задуманные убийства, влюбленные не замечали друг друга. Никто уже не понимал, что такое здравый смысл. Раздавленный жарою разум отказывался действовать. Человеческая личность превратилась в категорию весьма относительную, и никто уже не мог бы сказать, чем он отличается от другого. Это оказалось еще похуже, чем военная служба. Должно быть, даже сам Господь Бог никогда не надеялся достичь подобных результатов. Словарь жителей города сделался однообразным и свелся к минимуму. Пять дней все говорили одно и то же. Пить хочу. Так больше невозможно. Это должно кончиться, такое не может больше продолжаться, никогда еще не было, чтобы такое продолжалось больше нескольких дней. В ночь четвертого дня разразилась гроза. Пришло время. И тут же все в городе снова занялись своими мелкими, обыденными делами. Все, кроме меня. Я все еще был в отпуске.

Для меня эти пять дней были как две капли воды похожи один на другой. Я целиком провел их в одном кафе. Жаклин нет, она осматривала город. От этого занятия она сильно похудела, но не сдавалась и довела дело до конца. Думаю, она посетила все дворцы, все музеи, все достопримечательности и памятники, какие только можно было осмотреть за неделю. Не знаю, о чем она думала все это время. Я же, сидя в кафе и поглощая то кофе со льдом, то мороженое, то мятный ликер, думал о Магре. Все же интересно, о чем думала она? Конечно, не о Магре, о чем-то совсем другом, может, совсем противоположном Магре. А я все дни напролет — Магра, Магра всегда прохладная. Магра даже в самую сильную жару всегда прохладная, без конца повторял себе я. Теперь мне было мало моря, нет, мне нужна была речка, вода под сенью деревьев.

В первый день я проделал путь от нашей гостиницы до кафе. Вот выпью кофе со льдом, думал я, а потом пойду пройдусь по городу. Я просидел в кафе все утро. Жаклин нашла меня там в полдень за второй кружкой пива. Она возмутилась. Как это так, впервые в жизни попасть во Флоренцию и все утро просидеть в кафе! После полудня, пообещал я, сегодня после полудня непременно попробую. У нас был уговор, что каждый гуляет сам по себе, а встречаемся мы только за едой. Так что сразу после завтрака она оставила меня в покое. Я вернулся в кафе, которое было рядом с рестораном. Время прошло незаметно. В семь вечера я все еще был там. На сей раз Жаклин обнаружила меня за стаканчиком мятного ликера. Она опять возмутилась. Стоит мне сдвинуться с места, и я сразу же умру, оправдался я. У меня и вправду была уверенность, что так бы оно и случилось, но в то же время я не сомневался, что завтра все как-нибудь наладится.

Назавтра ничего не наладилось. Однако в тот день я все-таки предпринял обещанные усилия. После завтрака, через час, как ушла Жаклин, я выбрался из кафе, куда все-таки не преминул вернуться, и устремился по улице Торнабуони. Где тут Арно? Я спросил дорогу у одного туриста, который тотчас же мне ее указал. По правде говоря, больше всего мне хотелось поглядеть на дохлых рыбин, что плавают на поверхности реки. Я увидел их с набережной. Газеты явно преувеличивали. Рыбины действительно были, но далеко не так много, как писали. Я был разочарован. Что же до Арно, то у нее не было почти ничего общего с той речкой, что я видел по дороге из Пизы, или, иначе говоря, с рекой моей юности. Сточная канава какая-то, подумал я про себя, грязный ручеек, и вдобавок полно дохлой рыбы. Но это ведь Арно, с какой-то неохотой напоминал я себе. Тщетно. Эти увещевания не возымели никакого эффекта. И я побрел прочь. На улицах было полно народу, но главным образом туристов. Все они явно страдали от нестерпимой жары. Среди них я заметил пару-тройку тех, что торопливо, почти бегом, шли от Арно. Пытаясь хоть как-то подбодрить себя, я устремился за ними и вскоре оказался на площади. Я сразу узнал ее. Где же я мог ее видеть? А, на открытках, догадался я. Ну, конечно, это была знаменитая площадь Синьории. Я остановился на краю площади. Что ж, отлично, вот она! — подумал я про себя. Вся площадь буквально пылала под солнцем. Только при одной мысли пересечь ее я едва не лишился чувств. И все-таки, ничего не поделаешь, раз уж я здесь, надо бы по ней пройтись. Все туристы так делали, иначе нельзя. Вон там среди них даже женщины и дети, и те идут. Что они, из другого теста, что ли? Нет, надо и мне, подумал я, но тут совершенно неожиданно для самого себя вдруг взял и уселся на ступеньку галереи. Я выжидал. Рубашка мало-помалу намокала и прилипала к телу. Пиджак тоже стал намокать и теперь уже начал липнуть к рубашке. А я, внутри пиджака и рубашки, думал об этом и не мог уже думать ни о чем другом. Воздух над площадью, если можно так выразиться, был расцвечен всеми цветами радуги и струился, будто над огромным чайником. Все, пошел, снова повторил себе я. Но тут прямо к галерее стал приближаться какой-то рабочий. Остановился в нескольких метрах от меня, вытащил из портфеля огромных размеров разводной ключ и отвинтил кран, который был прямо у моих ног. Вода побежала, сразу до краев заполнив желобок. Я смотрел на нее, и у меня вдруг закружилась голова. Приникнуть губами к этому отверстию и наполниться до краев, как этот желобок. Но, к счастью, в тот момент на поверхность моей памяти всплыли дохлые рыбины. Кто знает, может, это вода из Арно. Так что я не пил, но снова, еще пуще прежнего, стал думать о ней, о Магре. С тех пор как я приехал сюда, каждый предмет, каждый час делали ее для меня все желанней и желанней. Я чувствовал, что нужно еще немного, совсем малость, чтобы я отправился в Рокку. Мало-помалу, не спеша, я все равно туда доберусь. Однако эта малость, которой все не хватало, она появилась еще не в тот день. Видно, одной этой площади оказалось недостаточно. Впрочем, я и сам не дал ей как следует дозреть. Ведь стоило мне увидеть воду в желобке, как я окончательно отказался от мысли пройти через площадь. Просто поднялся и ушел восвояси. Узкими улочками снова добрался до кафе, где провел все утро. Даже не дожидаясь, пока я заговорю, по одному моему виду официант сразу понял, что произошло.