Кот, который гуляет со мной - Татьяна Веденская

Мы были рады. Очень, очень рады. Мама уехала в свой «клуб по интересам» с самого субботнего утра. Я знала, что после йоги они всей щебечущей стайкой собирались перелететь в центр, на какую-то выставку, затем – кафе, обед, отдых. У мамы в программе была целая социальная жизнь, и я радовалась. И у меня она намечалась. Свидание.

Да я сто лет не ходила на свидания. И не умею на них ходить. Однако же стою перед зеркалом и пытаюсь понять, что же Игорь во мне нашел. Какая-то нелепость, честное слово! То, что я не нравлюсь себе, моя сестра считает симптомом. У нее вообще, куда ни ткни, в симптом попадешь. А я не понимаю, как может нравиться то, на что я вынуждена смотреть каждый день, в какое зеркало ни загляни. Вот бы можно было менять внешность, как мы меняем «обои» рабочего экрана компьютера и заставки. Надоели рыбы в цифровом аквариуме – пожалуйста, пара переключений, и вот по экрану течет вода, журчат ручьи высокогорья. А завтра, может быть, побежит бурый мишка по сибирским лесам, улепетывая от преследователей… А еще через день…

Звонок оторвал меня от бессмысленного разглядывания своей сонной рожицы в зеркале.

– Ты все еще восхищена моим подвигом? – спросил меня мой персональный спаситель Малдер вместо приветствия. – Я звоню, дабы убедиться, что ты все еще пребываешь в восторге.

– Пребываю… – с неохотой призналась я. – Я просто не представляю, что бы делала на этом дурацком турнире.

– А я думал, тебе нравится бадминтон.

– Мне нравится играть, мне не нравится участвовать в тараканьих бегах. Меня нервирует мысль, что мне придется занимать какое-то там место. Это ведь достаточно бессмысленно само по себе – четыре человека гоняются за одним воланом, пытаясь заехать по нему ракеткой. Согласен? А когда на тебя при этом еще и смотрят…

– Ты не любишь внимание, верно? Что ж, я рад, что смог помочь.

– Да уж, спасибо, – пробормотала я без ярко выраженной благодарности в голосе, – хотя ты должен понимать, что твоя победа ставит под вопрос мои умственные способности.

– Нет, моя дорогая русалка, – рассмеялся Игорь, – соревноваться с тобой в силе разума я бы не стал. Но блефовать ты не умеешь, это факт. В игре, где все решает наглость, напор и тонкий психологический расчет, ты всегда проиграешь.

– Зато теперь я знаю чуть больше, чем знала до вчерашнего дня, мой дорогой Нептун, – ответила я, подхватив его нравоучительную интонацию. – Теперь я буду в курсе, что любое сказанное тобой слово может быть ложью и может быть использовано против меня. Теперь я точно знаю, что ты врешь, как бог!

– Как Нептун, – поправил меня Игорь, ничуть не смутившись. – Значит, мы оба согласны с тем, что я неотразим?

– Ага. Как вертикально поляризованная электромагнитная волна, – хмыкнула я, вспомнив старую студенческую шутку. Игорь Вячеславович ожидаемо замолчал. Задумался.

– Требуется пояснение, – признался он наконец.

– Ну, она тоже неотразима… в определенном спектре, – пожала плечами я, раздирая свои пепельные волосы расческой.

– Кто?

– Волна. Вертикально поляризованная электромагнитная волна, проходящая под углом Брюстера… не важно. Ключевая информация – ты неотразим. – Я беззвучно выматерилась. Ведь клялась не пугать человека, а? А сама несу всякую чушь.

Игорь снова расхохотался и спросил, в силе ли все, о чем мы договорились. Свидание? И я – в платье, как договаривались. Не на каблуках – это я все же отстояла. Игорь сказал, что это свидание, пожалуй, единственный его шанс увидеть меня в чем-то, кроме драных джинсов, а я пригрозила, что единственное доступное мне платье может оказаться маминым. Это показалось Апрелю даже еще более заманчивым.

Я подтвердила, что приду в этом чертовом платье, хоть и с неохотой, пробормотав себе под нос, что при таком раскладе я могла бы и в турнире поучаствовать. Платье! Уму непостижимо. Какой смысл в официальном свидании двух людей, которые уже видели друг друга вообще без одежды, то бишь нагишом? Не проще ли было мне приехать к нему домой, в его безликую арендованную квартиру, отличительным символом которой стало сухое сувенирное древо познания добра и зла, растущее из декоративных камней? Валяться на его кровати, пить чай, спалить какие-нибудь оладушки – готовить я не умела, но разве это когда-то кому-то мешало?

Игорь считал иначе, он так и сказал мне: «Я считаю иначе». Он хотел свидания по полной программе, чтобы ждать с цветами (я так думаю, что с цветами) у памятника Ленину и Крупской, того, где они на лавочке счастливо читают газету «Искра». Чтобы гулять по мокрым улицам, потом идти куда-то обедать, потом в кинотеатр, на последний ряд. Как часто говорили герои плохих, дешевых боевиков, «я слишком стара для этого дерьма». Хотя двадцать семь лет – это не возраст, чтобы бурчать. Видимо, это у нас семейное: неустанно делать вид, что мы устали от жизни. Но вот Апрель добился своего, и я стояла перед зеркалом и драла спутанные волосы, чтобы попасть на романтическое свидание, хотя ни разу в жизни ни одно романтическое свидание не прошло так, как я рассчитывала.

Ни одно из той жалкой парочки свиданий, на которые меня угораздило попасть за всю мою жизнь.

Всю дорогу до памятника я прошла, смутно ощущая – безо всяких к тому оснований, – что забыла надеть штаны. Капроновые колготки – самая странная одежда на свете, особенно для девушки, которая за последние пять лет ни разу не вылезала из джинсов. Хотя нет, вру, в городе Сочи Юра тоже заставил меня напялить платье – легкое, синее, идеально подходившее к морю и теплому вечеру. Странные они, мужчины. Сговорились, что ли? Платье – маленькое, не черное, а малиновое, трикотажное, торчало из-под пуховика и при каждом шаге норовило задраться. Ткани реагировали друг на друга, возникало статическое электричество, и в результате ноги чесались. Я стойко терпела, смутно надеясь, что после того как Игорь отсмеется, отхохочется, он позволит мне снова стать собой, и больше уже никогда никаких разговоров о платье не возникнет. Или увидит меня в этом диком обличье, поймет наконец, какая я неправильная женщина, и оставит меня. Это будет обидно, однако логично.

Мобильник сначала завибрировал, а затем зазвонил – в кармане рюкзака. Я испугалась, что Игорь каким-то образом уже увидел меня и звонит, чтобы сообщить – нам не быть вместе. «Развидеть» картину со мной в дурацком платье он уже не сможет, так что теперь ему придется уволиться из холдинга, уехать далеко-далеко и долго залечивать душевную рану, используя как психотерапию, так и психотропные препараты, выдаваемые только по рецептам. Но звонил не он. Звонила моя сестра, и по ее голосу я сразу же поняла: что-то случилось.

– Ты не могла бы… не могла бы… – услышала я в трубке ее сдавленный голос, как будто ее кто-то душил. Кто-то – это мог быть только один человек, ее гражданский пока что муж Сережа. В Сереже было множество недостатков – столько, что по нему одному можно было легко написать энциклопедию людских пороков, но жестокости в нем я не замечала. Грубость – да, без проблем. Глупость – хоть каждый день. Жестокость – только в том, с каким упорством он возвращался в квартиру моей сестры на пятнадцатом этаже все еще относительного нового дома.

– Что случилось? – Я замерла посреди Ленинского проспекта, забыв про апрельский ветер, разгулявшийся вокруг моих ног, защищенных от него только тонким капроном – фиговым листочком для современных женщин.

– Меня везут… я еду в больницу. – Я услышала в голосе сестры слезы и страх. Беременность делает женщину беззащитной, пойманной в хрупкий капкан ее физического я. Беременность выводит на передний план эту слабость, бьет, как прожектором в лицо, и невозможно больше прикрываться мнимым самоконтролем или одной из доморощенных духовных практик.

– Ты только успокойся, успокойся, – прошептала я, напуганная до полусмерти. – Что случилось? Ты можешь говорить? Тебе не вредно?

– Ты сама успокойся, Ромашка. Пожалуйста… – Лизин голос звучал глухо, связь прерывалась. – Я упала. Поскользнулась, понимаешь. Господи, я вообще дура полная.

– Не спорю, не спорю, – выдохнула я, чувствуя все тот же страх. – Куда тебя понесло? Сережа не мог сходить? Впрочем, нет, Лиза, не слушай меня. Я чушь говорю. Ты как? Ты в «Скорой»?

– Да, я в «Скорой», – подтвердила она мои худшие опасения.

– Я приеду. Прямо сейчас. Куда?

– Нет-нет, не надо. Я Вовку оставила у соседки. Забери его, ей нужно уезжать. Очень срочно. Мамы нет. Ты сможешь? Я не знаю, кому еще позвонить.

– Конечно, я его заберу, – заверила я. – Но ты скажи, ты…

– Я ничего не знаю, – оборвала меня Лиза. – Все, мне нужно уже отключиться. Мы подъезжаем. Ты заберешь его?

– Ты позвонишь еще?

– Конечно. Я сразу позвоню, как только что-то узнаю.

– А Сережа, он там? – Я хотела дать ему инструкции, хотя и без особой надежды на их выполнение. И только потом до меня дошло – если бы там был Сережа, вряд ли мне пришлось бы забирать племянника Вовку – его, между прочим, сына. Как Вовка оказался дома у совершенно чужой нам тетки, я не понимала. Была суббота, утро, и я знала, что никаких особенных дел у Сережи не было. Он работал от случая к случаю, то курьером, то разнорабочим, то еще кем-то в том славном ряду профессий. Неужели он работал сегодня?